Легкое бремя - Самуил Киссин

Автор использует также двойное звучание слова «пыл» (жар, по-жар), соединяя значения «пылкий» и «пыльный», порой используя оба слова рядом, порой надеясь на воображение читателя, который увидит в одном слове отражение другого.

Страсти пыл неутоленной —Нет, я не предам!..Вон ромашки пропыленной —Там — и там: и там…

Или:

И над дальним перелескомПросверкает пыл:Будто змей взлетает блескомИскрометных крыл.

В стихах Муни те же эпитеты поворачиваются внутрь: автор глядит в себя, в себе ища причины бед, обрушившихся на Россию.

С свежим шумом, громким трескомВзрежет небо белый змей,И сожжет лучистым блескомПыль и зной души моей.

(«Пыль и зной» — знакомая пара: «пыль — пыл»).

И у Муни эпитеты «сухой» и «пыльный» могут служить для описания внешних явлений — воздуха, зноя: «хорошо вдыхать мне пыльный воздух», «впивать без цели этот пыльный воздух», «там, где бессилен пыльный зной», «нисходит полдень пыльный.

// Лежу на спаленной траве», «сухая ночь, гигант безрукий» и т. д. Но гораздо чаще Муни использует эти эпитеты для создания внутреннего портрета, портрета души: «Я безобразен, пылен, страшен».

В рецензии на «Пепел» Вячеслав Иванов писал, что «внутреннее освобождение поэта совершилось чрез его перевоплощение во внеличную действительность, чрез сораспятие с ней и нисхождение к этой ближайшей, непосредственно данной реальности, а не восхождение к высочайшей и отдаленнейшей»[221]. В стихах Муни и страна, и история («голодные стада моих полей», «Домашний Наполеон») открываются как часть человеческой души. Эпитет «сухой» у Муни охватывает все области чувств: «мой сухой и мутный взгляд», «О, злая скорбь души моей бесстрастной, // Сухой души моей», «И в сердце сухое вонзится // Любви огневая стрела, // И сердце суровое вспыхнет, // Как светоч смолистый во мгле».

В той России, что открывается в стихах Андрея Белого, бесконечные пространства пересекают, опутывают дороги, железнодорожные, полевые, шоссейные — примета цивилизации. И на эти дороги выброшены, по ним шастают калеки, бродяги, разбойники, нищие, каторжные — люди лихие. Главный город в повести «Серебряный голубь» не случайно назван — Лиховым: он центр, от которого бегут, заплетаясь в паутину, множество дорог.

На дорогах — люди лихие, а в поле мечутся «репейник, бешеный, как тать», «с лебедой бурьян», «колючий клир, ревнивое репье», «колючий, колючий татарник», «колючей крапивы венок» — короче, «приплод безжизненный, колючий».

Читая «Пепел» Андрея Белого, жалеешь, что нет нынче исследователя, который, подобно Феди не (В. С. Ильяшенко), составил бы словарь флоры и фауны в стихах поэта[222]. Он получился бы в высшей степени любопытным: в этом словаре нашла бы отражение жизнь всех пластов России, народной, разночинной, дворянской, от избы — до усадьбы, атлас средней полосы России. Подробно названы и описаны почвы («рыхлый рассыпчатый лес», «песок колючий и сухой», «пласты вековых мергелей», «песчаника круглые зерна»); травяные перелески и поляны в колокольчиках лиловых, ромашках, незабудках, подснежниках, здесь растет мята, мак, ковыль и розовый шиповник; деревенский огород с морковью и репой соседствует с пышными экзотическими цветниками барских поместий, где заплели узор лилии, левкои, гиацинты, георгины, азалии и виноград, а воздушные облака сирени окружили и прячут усадьбы. За ними — нивы со снопами, усатые колосья, не вообще колосья, — рожь, озимые, пшеница, овес, гречиха, зеленеющее просо. Не забыты приречные склоны: камыш и осока, кусты ракит, зеленый хвощ и мох; а в бескрайних лесах — разнообразие древесных пород: осинка, береза, сосны и ели, орешник, каштан, ивы, вербы, клены, акации, тополя, дубы.

Но все это роскошество забивает, «ликует и танцует», торжествует над всем сорняк, разнообразие которого удивительно, а отдельные особи множество раз повторяются в стихах: «кривой лихой бурьян» — 6 раз, репейник — 4, чертополох — «колючий, иглистый», «кусается» — 4 раза. А еще лебеда и курослеп, крапива и лопух, василек, «колючий татарник» — грозное колючее войско повсюду, куда ни пойдешь — «лугом, межой, перелеском».

Стихи Андрея Белого строятся из множества узнаваемых деталей и подробностей российской жизни, штрихов и черточек пейзажа средней полосы. В противоположность ему, Муни сосредотачивается на одной детали, одном образе, весь переливаясь, перетекая в него, оживотворяя, олицетворяя, как случилось с крапивой, ставшей портретом мучимого, сжигаемого обидой — человека ли, колючего стебля — не все ли равно.

Мой каждый волосок — огонь.

Мой волосок острей шипа.Вражда безумная слепа.

Захватит грубая ладонь —В нее пролью я свой огонь.

Коснется нежная рука —Я обожгу ее слегка.

Ах, ни любви, и ни обидСухое сердце не простит.

(Один из вариантов стихотворения).

Стихи Муни так же отдают горечью полыни, обжигают, как стихи Андрея Белого.

Опыт «Симфоний» Белого отразился и в композиции книги «Пепел», где отчетливо прослеживается главная тема, лейтмотив, и — противоборствующая ей; главная побеждает, развивается, разветвляется, осложненная множеством мотивов. «Злое поле», приносящее сорняки или сухое зерно, смерть — тема главная, но ей противостоят гимны торжествующей, плодоносящей земле, свершающей «зеленые молебны», «полевое священнодейство»:

Вот соберу с болот зеленый хвощ.От ульев — мед, от нивы — колос хлебный!Текут века… Я утро, день и нощьСлужу целебные молебны.

Стоят холмы, подъяв престол полей,Тысячелетия, извечно…

Из этого сложного многоголосья Муни вытягивает одну тему, одну мелодию, повторяя, варьируя ее, многократно усиливая звучание. Для него ключевыми в стихах Андрея Белого становятся слова: «бесплодный пучок колосьев бросит». Колосья в «Пепле» не только бесплодные — грозные, угрожающие жизни:

На сухие стебли, узловатые,Как на копья острые, паду.

(«Жизнь», 1906).

Да и коса в руках у Времени — Коса-Смерть:

Коса взлетела и косит.Уносит зимы.Уносит весны.Уносит лето.Паду со вздохомПод куст ракиты.

(«Время». 1909).