Сочинения. Том 3 - Евгений Тарле

С конца 1812 г. французские таможенные чиновники были уполномочены производить обыски и другие операции в Швейцарии и Берге в тех частях, которые граничат с Францией, чтобы предупредить контрабанду. Совет мануфактур выразил признательность министру торговли за эту меру[93]. Как может товар, еще не перевезенный через границу, быть контрабандой, осталось невыясненным.

Фактически произволу таможенных не было предела. Таможенный чиновник знал, что он может за послабление очутиться на каторге, а за превышение власти, за неосновательное задержание товара или арест сопровождающего товар лица не подвергнется даже и выговору по службе.

Кроме этих постоянных чинов, время от времени посылались из министерства внутренних дел специальные тайные агенты, чтобы проверить на местах бдительность таможен. Агенты, посылаемые министерством с целью разузнать о контрабанде, не прочь были прибегнуть и к провоцированию контрабанды, прикидывались купцами и т. д. Это поощрялось, и они открыто доносили о своих ухищрениях в Париж[94].

Осенью 1811 г. Наполеон приступил к систематическому занятию побережья Немецкого и Балтийского морей своими таможнями. Декретом от 15 октября была ассигнована (на предстоящий 1812 год) сумма в 383 600 франков для покрытия расходов на новых участках этой линии таможен, подчиненных верховному надзору любекского таможенного инспектора. Было занято все побережье Мекленбурга, побережье шведской Померании вплоть до границы, отделяющей шведскую Померанию от Пруссии[95]. Цепь замкнулась.

Таков был аппарат, который был пущен в ход для того, чтобы воспрепятствовать проникновению английских товаров в Империю. Этот аппарат получал всюду деятельную поддержку со стороны всех гражданских и военных властей, даже со стороны всемогущей наполеоновской дипломатии в тех случаях, когда, например, таможенные чины, нарушая границу, вторгались в соседнюю страну, хватали там товары и арестовывали предполагаемых контрабандистов. Но, как увидим в дальнейшем изложении, контрабанда отнюдь не складывала оружия за все наполеоновское царствование.

3. Контрабанда в эпоху континентальной блокады

Вздорожание колониальных товаров в эпоху блокады и роль контрабанды

Глава об установлении континентальной блокады была бы не полна, если бы ничего не было сказано о контрабанде, огромным и непрерывным потоком, несмотря на все таможни и войска, военные суды и расстрелы без суда, стремившейся из Англии на континент.

В упорной борьбе, которую вел Наполеон против контрабанды, на стороне императора были огромный аппарат государственной власти, громадная береговая и таможенная охрана, возможность деспотического и грозного давления на все континентальные правительства, кроме отчасти России; на его стороне были также, пока дело шло о недопущении английских фабрикатов, промышленники Франции и всего континента. На стороне нарушителей его воли была вся потребительская масса и Франции, и Европы, все купечество; наконец, поскольку дело шло о ввозе хлопка, индиго, сахарного песка и всего того сырья, которое могло прийти только с моря, на стороне контрабандистов были также промышленники, которые не могли обойтись без этого колониального сырья. И контрабанда в эти годы, до начала бедствий Империи, гораздо успешнее и больше торговала именно колониальными товарами, нежели фабрикатами. Конечно, фабрикаты тоже проходили, особенно такие, которые именно в Англии выбрасывались на рынок в неслыханных для континента количествах, а во Франции были еще внове. Были, например, такие сорта материй (вроде трико), которые либо плохо выделывались во Франции, либо вовсе не выделывались, и в разгаре континентальной блокады Англия наводняла этими товарами континент[96].

Но, как правило, нужно отметить определенный факт: в эпоху континентальной блокады англичане ввозили контрабандой преимущественно не фабрикаты, а именно колониальные товары. Неслыханное вздорожание этих товаров после объявления блокады делало контрабанду особенно выгодной. Следует прежде всего сказать, что купечество подчиненных Наполеону континентальных стран, торговавшее с Англией, невзирая на блокаду и ее категорические предписания, аккуратно расплатилось с английскими кредиторами; надежды на продолжение торговли контрабандным путем с самого начала не покидали ни англичан, ни их контрагентов. В Гамбургском государственном архиве я нашел категорическое свидетельство, что английские промышленники исправнейшим образом получали от своих континентальных контрагентов все, что те были им должны, до последнего шиллинга: это удостоверили они сами, английские мануфактуристы[97]. Они очень довольны в этом смысле и германскими странами, и Швейцарией, и Голландией.

Но крепнуть контрабандная торговля начала, собственно, лишь на второй год блокады, когда стали истощаться континентальные запасы хлопка, сахара, кофе. Летом 1808 г. колониальные товары страшно вздорожали: фунт хлопка (пернамбукского) стоил во Франции 11–12 франков, фунт сахара — 5 франков, кофе — 8 франков. Министр внутренних дел Крете докладывал по этому поводу Наполеону, что было бы непонятно, как еще находятся покупатели на эти товары при таких ценах, если бы не знать, что все эти колониальные продукты сделались предметом ужасающей спекуляции, отчего, конечно, товары не дешевели, а продолжали в неслыханной пропорции повышаться в цене. Министр вспоминал по этому поводу тот «ажиотаж», которому подвержены были все товары вообще «в эпоху ассигнаций»[98].

В июне 1808 г. колониальные товары — не только кофе, сахар и т. д., но и рис, бывший, по удостоверению местных властей, предметом первой необходимости на юге, — так вздорожали, что в Марселе и Эксе дело дошло до заметного народного брожения, с которым полиция должна была считаться[99]. Префект Устьев Роны отчасти приписывал вздорожание колониальных товаров спекуляции, с которой и старался бороться административными мерами, но основная причина оставалась все та же — война с Англией.

После трианонского тарифа еще усилилась дороговизна колониальных продуктов и параллельно усилилась контрабанда. Лаффит в разговоре с Савари жаловался в начале 1811 г., что англичане «до смешного» повышают цены (ridiculement exagérés) на предметы, которые умудряются ввозить, и в частности утверждал, что сахар обходится англичанам в 8 или 9 су, а французам — в 6 франков[100].

Дорожал хлопок, недоступными делались чай, кофе, сахар. Вот красноречивая таблица цен, которую императорское правительство предпочло не публиковать, хотя петербургский курс в апреле 1811 г. был 82 сантима за рубль, тогда как курс серебряного рубля был бы «около 3 франков 50 сантимов». Вот какие — по этому расчету во франках и сантимах — стояли цены на чай, сахар и кофе (как во всех подобных таблицах цен, и здесь находим обильные пропуски, показывающие, что правительство не успело разузнать соответственных данных)[101].

Положение вещей в середине 1810 г. представлялось в таком виде французскому правительству (подданным оно представлялось еще хуже): «Франция теперь потребляет, несомненно, несравнимо меньше колониальных товаров, чем прежде, но платит она за них гораздо больше», и до такой степени больше, что даже абсолютно сумма, истрачиваемая на покупку колониальных товаров, почти та же, что тратилась прежде[102]. Вот что докладывал Наполеону министр внутренних дел Монталиве. Что означала последняя фраза? Она означала признание полной безуспешности континентальной блокады в том, что касалось колониальной торговли Англии. В самом деле: что из того, что в английских складах остается много непроданных товаров, когда количество звонкой монеты, получаемое Англией, не уменьшается? Франция терпит лишения, но вреда Англии не наносит[103].

И не только страдает непосредственный потребитель колониальных продуктов, страдает и почти вся французская промышленность, особенно хлопчатобумажная. Французские бумажные материи так дороги вследствие дороговизны хлопка, что это обстоятельство «исключает всякую возможность их соперничества с другими на иностранных рынках»[104]. Конечно, министр усматривает и светлые стороны: 1) «английская торговля, по крайней мере, стеснена»; 2) французские корсары наносят им вред; 3) культура хлопка развивается все более в Неаполе и Испании, а вскоре разовьется и в Риме, и этот хлопок заменит заморский; 4) «успехи химии» со временем помогут создать продукты, которые отчасти заменят колониальные припасы. Но даже по самому тону доклада ясно, что министр плохо верит в эти светлые стороны положения; не помогают и строки казенного приветствия континентальной блокаде, которыми начинается доклад[105]. Кто-то (может быть, сам император) подчеркнул не эти строки, а зловещие показания на 13-й странице доклада, где сравниваются цены за последние пять лет: кофе вздорожало в четыре раза, сахар — в пять раз, индиго и перец — в три раза, какао — в девять раз, хлопок — в три раза…[106] Но наполеоновское правительство рассматривало, например, кофе и чай как «предметы роскоши» и «не видело неудобства» в том, чтобы ограничить их потребление[107].