Зеркальщик - Кирилл Юрьевич Шарапов

он молча сотворил руну боли, прямо на лбу Матильды, и в считанные секунды напитал ее. Спазм, и женщина замертво падает на подушки. Завтра врач разведет руками, скажет аневризма, и дело закроют. Вяземский, на всякий случай, проверил пульс и, развернувшись, ушел в зеркало, чтобы через минуту выйти в бетонном подвале, расположенном под зданием особого отдела.

— Почему ты не стал читать протокол? — поинтересовался Старостин, разливая по рюмкам коньяк. — Ты все верно сказал, но отошел от протокола.

— Он очень сухой, — ответил Радим, — а вы знаете, я очень не люблю всю эту официальщину. Поэтому, несмотря на отличный коллектив, не пойду работать в отдел. Я не хочу носить целый день пингвиний костюм, не хочу вставать по часам на работу, да много чего не хочу.

— За вольного ходока Радима Мироновича Вяземского, — поднимаясь и воздев над столом стопку, провозгласил полковник Старостин. — Твое обучение официально закончено.

Радим и полковник Жданов тоже поднялись, и три рюмки столкнулись в воздухе.

— Поздравляю, лейтенант, ты больше не стажер, — произнес Альберт, пожимая Радиму руку. — Мне очень понравилось с тобой работать. Надеюсь, я выполнил свой долг учителя и наставника.

— Полностью, — беря бутылку и наполняя стопки заново, ответил Радим. — За вас, Альберт Романович, пусть ваши зеркала ведут только в чистые комнаты.

— Спасибо, ученик, — растрогался полковник и опрокинул стопку. — И откуда ты только это напутствие выкопал? Сто лет не слышал.

— Так, в столетнем дневнике ходока Мирона Золотарева и вычитал. Жил он до революции, служил в надзоре и сожительствовал с зеркальной ведьмой, даже ребеночка с ней прижил.

— А, помню, — кивнул Лихач, — читал его.

Старостин снова наполнил рюмки и молча поднялся. Радим последовал его примеру, как и Жданов. Ровно минуту постояли в мертвой тишине, выпили, помянув разом всех зеркальщиков, вольных или на государевой службе, что сложили головы за века существования отдела.

— Как ты себя чувствуешь? — после того, как бутылка опустела, спросил Старостин, внимательно глядя в глаза Радиму, и взгляд его был абсолютно трезвым.

— Все хорошо, Сергей Витальевич, — слегка дернув щекой, ответил Вяземский. — Я сделал то, что должно, и нет у меня желания ходить по ночам, убивать людей, не чувствую я вкуса к этому. Но если придется, казню снова, таков мой путь. Как сказала покойная зеркальная ведьма, я — страж, сыскарь, охотник и палач.

— Да, она была права, — согласился Жданов. — Таков наш путь, и другого нет, особенно у ходоков.

— Докуривайте, и по домам, — убирая пустую бутылку и рюмки в пакет, произнес начальник одиннадцатого отдела, — дело сделано. Радим, ты сработал на отлично, хоть и нес отсебятину. Завтра на службу не приходи, для тебя она закончилась, вечером ждем ровно в семь, в парадной форме, не опаздывай. Ни о чем беспокоиться не нужно, организацию банкета отдел берет на себя.

— Вот и замечательно, — зевнул Вяземский и первым направился к двери из камеры, оставляя за спиной старое мутное зеркало, через которое вот уже несколько веков казнят тех, кто замарался. Ведь нет в России такого суда, который принял бы доказательства по делу Матильды Шмидт.

Радим проснулся поздно, делать ему было абсолютно нечего. Посмотрел на часы, которые показывали половину первого, разве что сходить куда-нибудь, пообедать. И тут он вспомнил про Владу. Взяв телефон, он кликнул на значок месенжера и отбил ей сообщение: «Я вернулся в Москву, скоро домой, жив, здоров. Целую и жду встречи, если, конечно, еще тебе нужен. p.s. Прости, что так вышло, служба». Ответ пришел, когда он брился, и он оказался очень теплым и довольно откровенным: «Испугалась, когда вместо тебя пришел уставший полковник. Никогда так не боялась, и, думаю, он мне врал про твое секретное задание. Да плевать, ты жив, а это главное. Люблю, жду, очень нужен, скучаю и хочу тебя, места себе не нахожу».

— Я тоже тебя хочу, — ответил Вяземский и из хулиганства сделал фотку в зеркале с намыленной половиной лица.

Ответ не заставил себя ждать. Надо сказать, хулиганила Влада куда как откровенней, ему прислали грудь в очень красивом кружевном лифчике, причем сфоткалась она прямо в офисе.

Радим в ответ послал смайлик, и все же, закончив бритье, отправился искать, где поесть. Поскольку жил он в центре, то никаких проблем с этим не возникло, томатный суп, паста карбонара, бокал пива с сырными палочками. Неужели сегодня последний день его московских гастролей? И завтра утром можно будет с чистой совестью прыгнуть за руль Ленд Ровера, и уже к вечеру быть в Энске? Если это так, то налегать на спиртное не стоит.

Радим несколько секунд смотрел на тумбочку, где лежал дневник князя Вяземского, и решил, что не стоит ему валяться тут так просто. На то, чтобы открыть проход через зеркало в собственную квартиру, ушло пять минут, еще три на то, чтобы быстро упрятать его в тайник. «Черт, — подумал Дикий, — надо было все же ехать тогда с Платовым на гелике, сейчас бы взял чемодан и прошел домой через зеркало». Но не бросать же машину в Москве. Эх, знать бы тогда, ну да чего уж теперь.

Вернувшись в квартиру, Радим быстро выгладил парадную форму, и тут его взгляд упал на квитанцию из химчистки. Блин, он совершенно забыл забрать вещи, которые приводили в порядок после его похода в зазеркалье за дочкой директора. Не желая откладывать это дело на завтра, чтобы сэкономить время, он оделся и выскочил за дверь. Обернулся быстро, и даже успел собрать чемодан, чтобы утром не возиться.

Когда он вошел в небольшой актовый зал, да и зачем отделу большой, их всего восемнадцать человек, все уже собрались. Дежурный на телефоне не в счет, он один из немногих, кто пришел со стороны, не левый, конечно, конторский, но все же не из одиннадцатого.

— Слава! Слава! Слава! — дружно гаркнули почти двадцать человек, стоя в две шеренги с бокалами шампанского в руках.

В конце этого коридора стоял полковник Старостин с подносом, на котором стоял одинокий фужер. Радим прошел к нему и, взяв бокал, высоко поднял, отсалютовал собравшимся и громко произнес:

— Служу России.

После чего залпом выпил отличное сухое шампанское и с силой швырнул бокал на пол. И все отдельские, как один, повторили его ритуал. Звон бьющегося стекла заставил Радима вздрогнуть, именно