Профессия – лгунья - Зоя Геннадьевна Янковская

приедешь и выйдешь за него замуж. Что сейчас уже времени не остаётся.

— Так нельзя. Я не могу.

— Ничего не поделать. Это работа.

— Я не скажу ему этого никогда, — тихо и зло ответила я.

— Почему?! Он же просто клиент! — с недоумением сказал Куя.

— Клиент — не человек. Да?

Куя вздохнул в трубку:

— Хозяин клуба решил пригласить Ольгу работать на второй срок. А ты не захотела работать так, чтобы пригласили и тебя.

— Я и не хотела бы сюда приезжать снова.

— Ну хорошо, извини, — сказал он.

— Да ничего.

— Я тебя люблю-ю! — протянул он на прощанье.

Он сказал это «люблю» так же просто, как если бы это была какая-нибудь бытовая фраза: «Ну пока», «Не скучай». Мне стало противно. «Фу, и с этим идиотом я целовалась», — досадливо сказала я себе. Он что-то ещё говорил, но я бросила трубку и пошла на балкон кормить голубей. В углу у ящика они сплели гнездо и отложили яйца. Они заботливо оберегали свои произведения искусства, и однажды попытались клюнуть меня, когда я слишком приблизилась к гнезду. Но теперь привыкли и совсем перестали меня бояться, потому что я кормила их каждый день. По утрам они заглядывали в окно: «Давай есть».

— Эй, русская! — услышала я с улицы оклик по-японски.

Я посмотрела вниз, и увидела Эйчиро.

— Что ты здесь делаешь? — от радости у меня перехватило дыхание.

— Тебя жду! Я скучаю по тебе! — прокричал он.

— Откуда ты знаешь, что у меня выходной?

— Балда! Ты мне в блокноте писала, когда у тебя выходные.

— Ой, точно. Поднимись к нам! У нас гнездо на балконе. Скоро вылупятся птенчики.

— Не пойду я к тебе в квартиру, — сказал он тихо себе под нос, — Ты не выйдешь за меня замуж.

Я спустилась к нему и с бесконечной нежностью обняла его. Он сидел на скамейке, ссутулившись. Руки, как плети, сложил на колени, и совсем не походил на того бравирующего Эйчиро, который всегда с выкриками входил в наш клуб огромными шагами и копировал повизгивающего Майкла Джексона.

— Спасибо тебе, — сказала я.

— За что?! — он вскинул на меня удивлённый взгляд.

— Ты очень хороший человек. Очень порядочный и добрый. Но ты обидчивый, — меня рассмешило это воспоминание, — Как ты убежал, когда увидел со мной гостя! Ты как ребёнок!

— Я приходил, чтобы сказать тебе важную вещь, а ты была с гостем.

— Всё равно ты смешной, как ребёнок.

— Не-еть! Не-еть! — потешно ответил он по-русски.

— Ну что нет? В твоей голове мусор и руины.

Я накануне выучила эти два слова. Меня так и подмывало воткнуть в какой-нибудь диалог эти «мусор» и «руины». Эйчиро, как всегда, снисходительно отнёсся к моим репликам. Засмеялся в ответ.

— У тебя шнурки не завязаны, — он ткнул пальцем на мои кроссовки.

— Ой, забыла.

Я стала завязывать шнурки, а Эйчиро достал из кармана маленькую велюровую коробочку и вытащил оттуда серьги.

— Это тебе, — сказал он и протянул мне серёжки.

— Эйчан, не нужно было. Спасибо. Камешки тут какие-то.

— Это бриллианты. Нравится?

— Да. Очень. Спасибо.

Стоял совсем весенний конец февраля. Светило яркое солнышко и слепило глаза. Здорово было сидеть на скамейке, жмуриться и болтать ногами.

— Совсем тепло стало, — сказала я, — Весна. А зимы так и не было. Ниже девяти градусов тепла температура ни разу не падала. Вы, японцы, не видите смены времён года и поэтому, наверно, не осознаете скоротечности жизни. А мы хоть и живем в холоде, зато видим, как стремительно меняется природа и летит жизнь.

— Можно не видеть смены времён года, а только наблюдать за сменой своей физиономии, чтобы понять, какая жизнь короткая, — возразил он, — Пошли в «Мусащи», перекусим и поговорим. Я хочу тебе сказать что-то очень важное.

Мы шли привычными дворами, и хозяева маленьких лавочек, с которыми мы были визуально знакомы, с поклоном приветствовали нас. За стеклянной дверью в ярко освещённом зале старые люди в инвалидных колясках увлечённо работали с глиной. Одни делали кувшины, другие лепили фигурки. Из закусочных струились запахи сущияки, и с болью в сердце я думала о том, что через полтора месяца я оставлю это навсегда. Но самым тяжёлым было осознание того, что после возвращения домой я больше не увижу Эйчиро.

— О-о, пришла наша русская девочка, — сказал Отсукасан, хозяин «Мусащи», — Эйчиро говорил, что уже через месяц ты уедешь домой?

— Ничего я не говорил, — смущённо отнекивался Эйчиро.

В дверях зазвенел колокольчик, и следом за нами в «Мусащи» вошёл лысый мужчина в очках, с виду деловой и суровый. Увидев Эйчиро, он с присвистом весело крикнул:

— О-о! Эйчан! Давно не виделись!

— Джуня, и правда, давно не виделись! — Эйчиро приветливо рассмеялся и тут же буркнул едва слышно:

— Чёрт! Снова нам не поговорить.

Они стали с хохотом пихаться, бороться, колошматить друг друга. Я вдруг надумала застесняться и пыталась сесть с краю у стены, но они меня упорно сажали в середину, и продолжали через меня тянуться, чтобы поколотить друг друга.

После «Мусащи» мы втроем поехали в клуб. Внимание Джуни переключилось на меня, и он то и дело повторял:

— Хей, Катя, женимся? А?

Эйчиро пихал ему в нос микрофон, чтобы переключить его внимание на караоке, но опьяневший Джуня хохотал без умолку и верещал:

— Нет, хочу на ней жениться!

Когда час истёк, Эйчиро взял его за рукав и потащил к выходу.

— Пока! Пока! — шепнул он мне, — Завтра приду.

Но уже через минуту в дверях снова появился весёлый Джуня. Он раскачивался, как маятник, и утверждал, что где-то в клубе забыл свой портфель с секретными бумагами, и заливисто хохотал. Следом вернулся и Эйчиро:

— Ну где ты там? — заорал он зло, — Я поймал такси!

Тот на полусогнутых ножках засеменил к Эйчиро, и с виноватым видом, не переставая похахатывать, оправдывался перед ним.

— Что-что?!