Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

кто, да и не до того. Янгред вдруг выпустил цепь, и она с грохочущим лязгом поехала обратно – мышцы тут же отозвались такой болью, что Хельмо охнул, едва устоял. Оказалось, Янгред отвлекся подстрелить часового, выскочившего из башни с мушкетом. От отдачи пистолет выпал из окровавленных, негнущихся пальцев. Не обратив на это внимания, Янгред снова бросился к цепи.

– Извини…

– Какая ерунда, ты спас мне жизнь, – прохрипел Хельмо, но думал о другом: еще один «свой», «свой», который оказался «чужим», а ведь на другое была надежда. Сколько «своих» перебили в тумане? И…

Янгред дернул цепь, скрежет врезался в уши и раздробил горькую мысль. Засов проехал в пазах еще чуть-чуть, но больше Хельмо не мог на него смотреть. Сосредоточился лишь на руках – своих и Янгреда. По проржавевшему металлу кровь бежала, смешиваясь, и падала на камни; ладони жгло. Казалось, они уже стесаны до мяса.

– Ты… – Он посмотрел Янгреду в лицо. Искусственная «смуглость» стекала вместе с по́том, глаза воспалились, вздыбленные волосы горели на солнце. Принц исчез. Как там звали повелителя рыжего огня, Святого Отца, которому поклонялись в Свергенхайме?..

– Да? – сдавленно отозвался Янгред.

«Я зря привел вас сюда. Ты был прав. Здесь все чужие. Я все испортил».

Но Хельмо медлил: дыхание сбилось, язык заплетался. Он вдруг вспомнил, как мальчишкой, да и в отрочестве, иногда представлял свою смерть. Всегда героическую, в бою. Рядом воображение рисовало то соратников, то врагов, то волшебных чудовищ. Но никогда – чужих богов.

– Эй, – выдохнули рядом. – Эй, ничего еще не кончилось. И ты все делаешь верно.

Хельмо облизнул искусанные губы и все же обернулся. Из дыма вышли несколько эриго и встали, прикрывая спины. Одна, пока неразличимая, неузнаваемая, лежала на камнях в облаке то ли крови, то ли своих волос. Неподалеку синел кафтан убитого Хельмо стрельца.

– Но война уже пустила здесь корни. – Снова он глянул на Янгреда, едва живого.

– Кажется, ты говорил это вчера.

– А сегодня понял, что на самом деле это значит.

Янгред не ответил. Вместо этого, с усилием выдохнув и тоже глянув на девушек, сказал:

– Так не пойдет. Слишком медленно. Берись за цепь поверх моих рук.

Хельмо нахмурился, не сразу поняв суть слов. Очередная вспышка боли, резкая и пульсирующая, все объяснила, и он с ужасом начал:

– Шипы вонзятся в твои еще сильнее.

– Зато твои будут целее, когда придется двигать последний! – оборвал Янгред, резким движением наматывая часть цепи на запястье. – Ну?

– Тогда там сделаем наоборот.

Янгред благодарно улыбнулся: похоже, ему понравился чеканный тон.

– Определенно, с тобой очень легко. Давай, шевелись.

Первая секунда притупившейся боли показалась блаженной, но это чувство мгновенно схлынуло. Руки Янгреда под руками Хельмо были ледяными, дрожали, а каждый сустав и каждая жила словно срастались постепенно с его собственными. Лицо оставалось спокойным, только сильнее побелели губы и ярче заблестели темной синевой глаза. Что он испытывал, можно было только представить, Хельмо не был уверен, что сам выдержит, когда настанет его черед. Но думать об этом было некогда. Янгред рвано выдохнул и велел:

– Держи крепче. И не щади, некогда!

Хельмо кивнул, сжал чужие запястья и почти ощутил, как шипы глубже вошли в плоть. Осторожно потянул вниз, но цепь почти не шелохнулась.

– Крепче.

Нужно было заставить себя, но он представлял это, а может, чувствовал. Дернул – и кровь обильнее заструилась меж пальцев, залила их, смывая смуглость, но не возвращая мраморной бледности. Хельмо надавил еще. Руки – грязные, потные – соскользнули.

– Крепче! – рявкнул Янгред. Из его нижней губы тоже сочилась кровь. – Давай!

Хельмо выдохнул и подчинился; прижался плечом к чужому плечу, они потянули снова. Засов наконец поехал со скрежетом и лязгом; в дыму звук встретили выстрелами, на которые тут же ответили эриго. Они стояли незыблемо – Хельмо знал, даже не оглядываясь. Он все тянул и тянул, ощущая, как идут дрожью мышцы, напрягаясь до предела. Но еще сложнее было просто не отвести глаза от лица Янгреда, сжавшего зубы.

– Выдержишь еще немного?

Кивок. Цепь уже подавалась легко, и наконец они, разглядев, что засов сдвинут, закрепили звено на крюке. Некоторое время оба не разгибались – пытаясь перевести дух, просто не упасть. Перед глазами кружили черные мошки, по лбу струился пот.

– Неплохо, – выдал Янгред, посматривая на Хельмо из-за упавших волос. – Я наконец понимаю: ты все же умеешь быть жестоким. Это хорошее…

– Нет, – отрезал Хельмо, но запнулся, вспомнил опять убитого стрельца, отвел глаза.

– Эй, – окликнули тише. Окровавленная рука потянулась, коснулась плеча. – Слушай. В жизни встречаются предатели. И с ними не получается быть добрым.

– Добрым, если постараться, можно быть со всеми. – Хельмо вытер лоб и окровавленные губы, сглотнул соленую горечь. Янгред руки не убрал и не усмехнулся, наоборот, глянул со странной грустью.

– Тогда нужно стараться слишком сильно. Но сейчас времени у тебя нет, пойми.

Он был беспощадно прав, – но почему-то от слов сердце, скорее, успокоилось, чем наоборот. Хельмо даже улыбнулся, просто от того, что не услышал: «Наивный ты, жалкий дурень». Но ответить не успел: воздух заполнила мушкетная пальба. Дробный стук по камню и звонкое ржание выдали приближение всадников. Они что-то вопили, вспарывая меркнущую радужную дымку. Эриго вновь щелкали затворами и спешно выстраивали цепь. Инельхалль обернулась. Ее отчаянный взгляд заморозил все у Хельмо внутри.

– Не успели, – Янгред с усилием выпрямился. – Или?..

Они посмотрели на вторую шипованную цепь, лежащую широкими мотками, шагнули было к ней – но силуэты на конях уже вылетели из арки. Не приближаясь, заметались по пятачку пространства, принялись палить во все стороны, казалось, не различая своих и чужих. Орали во весь голос, но было не разобрать, что и на каком языке. Пираты? Шелковые?

– Все же нет. – Янгред оперся о стену, оставив кровавый след на бледно-голубом камне. Потом растопыренные пальцы коснулись белого лица и провели по нему, оставив пять длинных алых черт. Тени все метались в дыму. – Но у тебя есть пуля. Не так плохо.

Руки саднили, мышцы сводило колючими судорогами. Но в глазах не двоилось, ноги пока держали, и Хельмо, кивнув, опустил ладонь на рукоять пистолета. Вгляделся вдаль. Запоздало понял: эриго исчезли, неужели обратились в бегство? И дыма, казалось, снова стало больше, точно кто-то бросил вторую шутиху. Или это все же поплыло сознание?

– Зрелищное безумие, – повторили неживые губы. Что еще сказать? Скверно, когда сбываются все твои страхи, скверно, когда все кончается, не начавшись, но он хоть боролся, как мог, и почти не потерял себя. Горько немного… но Имшин и прочим судья – бог.

Он начал поднимать пистолет,