Счастливая звезда (Альтаир) - Владимир Немцов

"Нет, это уж слишком". Как исследователь, по привычке заставил себя успокоиться, понимая, что в таком состоянии, когда говорит волнение сердца, серьезные мысли тихонько выжидают. Пичуев сознательно и планомерно, как и всегда в подобных случаях, гасил это лишнее волнение, для чего придумывал несуществующие технические препятствия. Сейчас он ограничивал возможности летающего диска, считая высоту его полета ничтожной, - где уж тут думать о приеме на Чукотке? Подъемная сила тоже мала: телевизионная станция свинцовым грузом прижмет диск к земле. Напрасная затея!

Но молодой инженер верил опытному радисту Дерябину. Разве он не представляет себе, что необходимо для телевидения? Разве не знает, с какой высоты нужно передавать, чтобы получить достаточную дальность? Не знает, сколько весит аппаратура? "Нет, не зря старик привез меня сюда", - подумал Вячеслав Акимович и снова ощутил радостное беспокойство.

- Ну и как? - подойдя, спросил Дерябин. - Пригодится конструкция Пояркова?

- Высота? - деловито осведомился Пичуев: ведь этим определялось главное.

- До двухсот.

Пичуев удивленно переспросил:

- До двухсот? Так мало? Вы же понимаете: высотные здания... - колко напомнил он, но тут же заметил, что у Дерябина задрожали от смеха стекла очков.

Борис Захарович не мог сдержаться и явно подсмеивался над своим бывшим студентом.

- Милый вы мой, - оказал он, видно довольный его наивным вопросом, - я же подразумеваю километры.

- Или я действительно жалкий профан, - начал рассерженный Пичуев, - или вы решили рассказывать анекдоты. Насколько мне известно, летающие аппараты легче воздуха не могут подняться выше тридцати километров. А если хотите забраться выше, то объем их должен быть гигантским, несомненно в десятки раз больше этого диска.

- Истина, молодой человек, истина! - не переставая улыбаться, подтвердил Борис Захарович. - Ну, а что вы скажете насчет ракеты?

Пичуев взглянул на диск. Какая тут к черту ракета? Совсем не похоже. Да и, кроме того, диск приподнимался, как аэростат, он видел это собственными глазами.

- Теперь поговорим о деле. - Дерябин взял гостя под руку и повел в тень диска. - Нас, метеорологов, да и не только нас, а и многих других специалистов, интересует телевизионная установка в летающей лаборатории. Я думаю, что найдутся ученые, которые дорого бы дали за один час наблюдений у телевизора, где на экране видна Земля с высоты двухсот километров.

- А сами наблюдатели не могут подняться на эту высоту?

- Незачем. Связано с большими осложнениями и риском.

У самого основания цилиндра, на котором покоился диск, открылась дверь, из нее вышел невысокий широкоплечий парень в защитной гимнастерке и сапогах. Вячеслав Акимович узнал в нем провинившегося техника, - его, бедного, отчитывал строгий начальник Дерябин.

- Все готово, Борис Захарович, - сказал техник, не поднимая на него глаз. - Подключил.

Старый инженер усмехнулся в усы.

- То-то! Вот, изволите видеть, - он повернулся к Пичуеву, кивком головы указывая на техника, - Тимофей Бабкин. Парень смекалистый, дело знает. Но сегодняшнего я ему не прощу. Типичный перестраховщик!..

Дерябин рассказал, что при первых испытаниях прибор, разработанный Бабкиным и Багрецовым, капризничал, пришлось с ним много повозиться. В результате получилась вещь стоящая. Но, несмотря на высокую оценку их прибора. Бабкин вдруг обратился за. разрешением заменить новую конструкцию старой - как он говорит, для надежности.

- Совестно, молодой человек, совестно! - Дерябин укоризненно покачал головой. - Можешь не верить девушкам - твое дело, - но в науку верить обязан.

А Тимофей Бабкин, техник из лаборатории No9 института метеорологии, стоял перед начальником, опустив покорную стриженую голову. Не в первый раз ему приходилось выслушивать справедливые замечания Бориса Захаровича. Однако сейчас, в присутствии постороннего инженера, Бабкин чувствовал себя обиженным. Можно было отозвать в сторону и там отчитать покрепче, а не срамить перед гостем. Нет, не понимает начальник всей тонкости человеческой психологии. Разве Бабкин не верит в науку? Очень даже верит. Но вот насчет глубины своих знаний и умения ими пользоваться Бабкин сильно сомневается. И нет тут ничего зазорного. Доживёт Тимофей до лысой головы, тогда и разговор будет другой. А пока тычешься носом, как слепой щенок, все тебе кажется страшным, неуютным, неудачи подстерегают на каждом шагу, всюду тайны и загадки. Сделаешь аппарат, надеешься на него, веришь. Вдруг в самый ответственный момент камуфлет получается: он категорически отказывается работать... Так и сейчас было.

Дерябин объяснял гостю устройство летающей лаборатории, а Бабкин стоял рядом, ждал приказаний. Это из-за него на полчаса отложили испытания. Трудно работать молодому технику в научном институте. Никак не соразмеришься, не угодишь. За смелость - выговор, за лишнюю осторожность тоже по головке не гладят. Вот и найди тут правильную линию... Трудно, ох, как трудно ее отыскать, когда в двадцать два года тебя считают специалистом и чуть ли не настоящим изобретателем, а ты еще ничего не умеешь делать!

Напрасно прибеднялся Тимофей. Требовательный к себе, упрямый в работе, он уже познал вечную неудовлетворенность исследователя в поисках совершенства. Этому его научили старшие товарищи по лаборатории. Никогда бы он не променял свой видавший виды монтажный стол с впитавшейся в дерево канифолью, темными пятнами от паяльника, исцарапанный и обшарпанный, на какой-нибудь другой, с зеркальным стеклом и мраморно-бронзовым письменным прибором.

Подавленное состояние Бабкина объяснялось просто. Зачем жаловаться на капризы техники? История эта обычная, поправимая, и не Тимофею о ней печалиться. Личные мотивы, не связанные с работой в институте, волновали Бабкина. Несчастная влюбленность? Разве этого не бывает? Ходил бы, грустил Тимофей, как миленький. Опять не то. Серьезный, положительный Бабкин терпеливо ждал назначенного судьбой часа, когда не будет разлучаться со Стешей Антошечкиной. Жила она далеко, в деревне Девичья Поляна, куда однажды летом приезжали Бабкин и Багрецов для испытаний радиометеостанции.

Ничего не понимал старик Дерябин, говоря, что девушкам можно не верить. Это смотря каким. Ведь Борис Захарович никогда не видел Стешу. А Тимофей верил ей, подчас забывая даже науку, в которую верить обязан, и вовсе ему не совестно. Вот уж ни капельки. Кто знает, не ради ли Стеши окончит он заочный институт раньше срока...

Но что тревожило Тимофея? Почему за последние дни он стал особенно молчалив и задумчив? Это заметили многие, даже Борис Захарович. Бабкин по натуре человек спокойный, немногословный, его нельзя упрекнуть в излишней чувствительности и сентиментальности. Но в эти дни он испытывал странное, непривычное ему ощущение, будто потерял что-то, чего-то ему не хватает.