Проклятие Гийома Завоевателя - Виктор Васильевич Бушмин

Отвести воду, вряд ли, удастся, так что не переживай, тебя, в случае чего, не так-то легко будет достать!

Годфруа чуть не подавился мясом! Он посмотрел на Лузиньяна и сказал:

– Слушай! Ешь, давай! Мясо остынет. И от кого, скажи мне на милость, надо прятаться, «в случае чего»? Обалдел ты, право, от своей скачки по графству…

Годфруа де Лузиньян, немного обидевшись, взял кусок мяса и, откусив от него большой кусок, продолжал:

– Обалдел, не обалдел, а забочусь о тебе, своей любимой сестренке Луизе и, прежде всего, о твоих детишках!..

Годфруа с удивлением посмотрел на него:

– Слушай, Лузиньян! Я, конечно, тронут твоей заботой! Но, если не ошибаюсь, твой отец, мессир Гуго, еще не прислал мне своего согласия на брак. А может, я сам передумаю!..

Лузиньян, жевавший мясо, чуть не подавился:

– Это как понимать? Ты что, издеваться решил!..

Годфруа махнул рукой:

– Успокойся. Пошутил я просто! Интересно было понаблюдать за бывшим потомком графов Маршских…

Годфруа почувствовал, как, услышав его слова, напрягся Лузиньян. Он оторвался от еды и посмотрел пристально на де Леви. Глаза Лузиньяна приобрели какой-то невероятный стальной блеск, руки нервно сжались в кулаки:

– Да, Годфруа! Мы, Лузиньяны, и есть единственные и законные претенденты на титул и земли Марша! Мало ли чего ты мог, учитывая твои слабые знания в геральдике и истории родов Франции, наслушаться! Наш род был обижен и отодвинут еще во времена Людовика Заморского всевозможными проходимцами и выскочками! Поверь мне, Годфруа, ведь мы с тобой уже практически родичи, правда разбросана и присутствует на нашей стороне и, частично, на стороне наших недоброжелателей! У каждой из сторон найдутся свои сильные доводы, позволяющие доказать их права на земли и титул!

– Да успокойся ты, Лузиньян! Я даже и не думал тебя обидеть или задеть! – Попытался немного успокоить его де Леви и перевести разговор в другом направлении. – Ты лучше расскажи еще чего-нибудь о моих новых владениях.

– Владения изумительные! – Ответил Лузиньян, он желал высказаться. – Так вот, скажу тебе одному, ведь сейчас наши слова никто не услышит. – Он перешел резко на шепот. – Наш род готов присягнуть любому и с готовностью умереть за него, лишь бы титул и земли Марша снова вернулись к нам, истинным и законным владельцам, Лузиньянам. Это говорю тебя я, Годфруа де Лузиньян, будущий владетель сеньории, которая в скорости перейдет ко мне от моего родителя. Ты, Годфруа, человек умный. Сам разберешься с услышанным сегодня, за этим самым столом.

Де Леви был поражен! Только что ему была передана, правда косвенно, просьба вступиться за земли Марша. Лузиньян рассчитал, что Годфруа обязательно, рано или поздно, расскажет о разговоре кому надо. А «кому надо» означало, прежде всего, принца Людовика и его отца, короля Филиппа! Да, Лузиньяны, правда отчаянный род, если, вот так, прямо и открыто могут заявить о подобном. Годфруа немного скривился для вида и ответил:

– Послушай, тезка! Ты, пожалуйста, успокойся! Все, я уверен, будет нормально. Знай, что я всегда помогу тебе, деньгами или советом, а то и наемниками! Мы же практически породнились, ты сам сказал! Давай лучше выпьем, как следует!

Он поднял свой большой кубок, полный вина, и протянул его Лузиньяну. Они засмеялись, причем каждый был рад оттого, что убедил собеседника в своих мыслях, и выпили вино. Ужин перешел в более спокойную фазу. Через час с небольшим, оба Годфруа были уже не в состоянии произнести целиком, без запинки, фразу…

Утром они оба встали и, по приглашению сеньора епископа, вышли на утреннюю службу в церковь. Они исправно отстояли всю службу, выслушав длинную и поучительную проповедь епископа Арнульфа. Затем Годфруа де Леви, отослав в свои покои Лузиньяна, встречался с владетелями и вассалами графства. Как сенешаль, он был обязан провести пересчет конных воинов, стрелков, сержантов и ратников, подлежащих призыву в армию королевства. Сеньоры кланялись, представлялись и называли количество, время и объем своих феодальных обязательств перед королем и принцем. Годфруа опять уловил крайне большую разницу в исполнении оммажа многими из вассалов! И тогда его осенила одна блестящая и, одновременно, простая идея! А что, если привести все клятвы вассалов в одну простую, но единообразную, форму присяги. Согласовать единые сроки службы для всех, а также выплаты денежных компенсаций за участие себя или своих рыцарей в войске принца. Или, наоборот, денежная оплата сеньоров казне королевства, в случае невозможности участия в войске. Эти мысли, вихрем кружившие в голове молодого сенешаля, одновременно пугали и радовали его. Обязательно надо будет посоветоваться с Сугерием. Непременно! Только его светлая голова сможет привести в порядок идеи сенешаля де Леви, придать им стройность и строгость законных норм.

Годфруа от удовольствия потер руки и, сославшись на государственные дела, удалился в отдельную комнату дворца епископа Арнульфа, чтобы написать срочное послание Сугерию.

Слуги подали Годфруа все необходимое. Епископ, хотя и был человеком церкви, но рыцарские и дворянские корни его рода давали знать, все письменные приборы были богато украшены каменьями, всюду так и резала глаза показная роскошь.

Годфруа сел за написание послания. Он поднял глаза на слуг и произнес:

– Прошу вас никого, повторяю, никого ко мне не допускать! Я сейчас занят! И, будьте так любезны, пришлите мне одного из моих оруженосцев. Вернее, пусть он срочно готовится в путь, седлает коня. Лучше двух… Дорога ему в Париж. Всё!

Слуга поклонился и молча вышел. Через мгновения оруженосец был оповещен и начал подготовку к поездке. Епископ был также извещен, что мессир сенешаль уединился один в комнате, приказал подать письменные принадлежности, никого к себе не допускать и, что самое важное, готовить его личного оруженосца к поездке, судя по всему, срочной и важной, в Париж.

Услышав последние слова, епископ похолодел. Неужели мессир сенешаль откопал что-то в его делах? Что могло толкнуть этого любимчика принца на отправку, причем резкую, сразу же после знакомства с большинством вассалов графства, гонца в Париж? Он нервно стал прохаживаться из угла в угол своего большого зала…

Годфруа расположился возле окна и начал писать. Воздух был напоен прекрасными ароматами лета, пенье птиц неслось в окно, отвлекая от мыслей. Тем не менее, Годфруа собрался и, тщательно выводя буквы, начал писать:

«Достопочтенный Сугерий! Пишет тебе верный слуга Его высочества принца Людовика, покорный Годфруа де Леви, сенешаль графства Дрё, рыцарь. Меня беспокоят мысли, касающиеся приведения в единообразный порядок всех клятв и оммажей вассалов короны, в особенности касающихся сроков вооруженной службы в армиях короны. Беспокоит меня, покорного слугу короны, также то, что у многих держателей, особливо