Танец с герцогом - Тесса Дэр

Спенсер замолчал и тяжело вздохнул. Даже сейчас он чувствовал, как в груди закипает гнев. Взяв себя в руки, он продолжал:

— К тому времени как я ее купил, она окончательно утратила веру в людей. Никто не мог надеть на нее седло. Никто не мог даже приблизиться к ней без риска для пальцев. Было ясно, что от нее никогда не получить потомства. Мой дядя хотел умертвить ее, но я не позволил.

— Не позволил? — Амелия сочувственно погладила пальцы мужа.

— О, это было не так уж благородно, как может показаться со стороны, — возразил Спенсер. — Мной двигало уязвленное самолюбие. Я купил эту чертову лошадь и не хотел потерять своих денег. Или признать собственное поражение. — Выпустив руку Амелии из своей, Спенсер приблизился к Джуно. Лошадь любовно ткнулась в ладонь хозяина, а затем подставила ему левое ухо. Она любила, когда ее почесывали, и Спенсер не стал ее разочаровывать. — Я взял на себя ответственность за нее и на целый год отправил на пастбище, — продолжил Спенсер свой рассказ. — Я не делал попыток обуздать ее и ничего от нее не требовал. Я кормил ее, поил, пытался чистить, насколько она это позволяла. Даже после того, как мне удалось наконец завоевать ее доверие, потребовался целый год на то, чтобы приучить Джуно к седлу. Со временем у меня уже получалось надеть на нее уздечку и даже ненадолго сесть в седло. Странно, но наши прогулки улучшили ее характер. Словно она только этого и ждала — возможности оказаться полезной, нести на себе всадника и мчаться с ним через парк. Так я стал чаще выезжать на ней. Теперь это вошло в привычку. Джуно позволяет конюхам кормить и чистить себя. Но сесть в седло она до сих пор разрешает лишь мне одному.

Спенсер посмотрел на Амелию, и та одарила его обезоруживающей улыбкой. Он понял, что говорил очень долго, а она стояла все это время и терпеливо слушала, не желая прерывать рассказ.

— Она стареет, — вновь заговорил Спенсер. — И скоро не сможет носить на себе всадников. Тем более всадника моей комплекции. Я всегда был слишком тяжел для нее. Но если я стану выезжать на ней реже, ее характер начнет ухудшаться. Она перестанет есть, будет лягаться. Мне больно видеть, как Джуно каждый раз прогибается под моей тяжестью, но еще больше я беспокоюсь о том, что произойдет, если ее отлучить от ежедневных прогулок. — Спенсер в последний раз потрепал кобылу по холке, а потом отошел от стойла и сложил руки на груди. — И вот тогда мне на помощь придет Осирис.

— Осирис? — в замешательстве переспросила Амелия.

— Это сложно объяснить.

И вновь Амелия предоставила мужу возможность выговориться.

Спенсер продолжил рассказ, постепенно понимая, что это не так уж сложно.

— Я попытался больше узнать о детстве Джуно, чтобы понять, как можно ее успокоить и доверяла ли она кому-нибудь когда-то. Возможно, конюху или жокею. Добыть информацию оказалось не так-то просто — ведь столько лет прошло. Но я все же нашел ферму, где ее готовили к скачкам, и старого конюха, который вышел на пенсию, но жил неподалеку. Он вспомнил Джуно. Конюх рассказал, что с ней всегда было непросто, но, когда ей исполнилось два года, она сдружилась с одним жеребенком. Лошади ведь как люди. Они умеют дружить и помнят своих друзей даже после долгой разлуки. Однажды у нас была парочка жеребят. Так вот их разлучили на несколько лет, а когда они снова встретились…

Спенсер замолчал, заметив, как расширились голубые глаза Амелии. Господи, он знал, что его история прозвучит смешно.

— Стало быть, жеребенок, с которым дружила Джуно… Осирис?

— Да. — Спенсер принялся постукивать каблуком сапога по полу. — Я понимаю, что это звучит нелепо, но другого решения проблемы мне просто не пришло в голову. Джуно никогда не сходилась ни с одной лошадью. Но я подумал, раз она была сильно привязана к Осирису в молодые годы, то его присутствие здесь, возможно, согреет ее и поможет… успокоиться.

Супруги некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Значит… — Амелия округлила губы, растягивая слово. — Это и есть причина, по которой ты так хочешь заполучить Осириса. Ты готов потратить тысячи фунтов, изменить собственную жизнь, рисковать благополучием других людей — в том числе и моего брата, — чтобы твоя норовистая кобыла смогла соединиться с другом детства?

— Да.

Выражение лица Амелии свидетельствовало о том, что она ждала отрицательного ответа… но она была слишком умной женщиной. И Спенсеру нечего было добавить.

— Да, — повторил он. — Да, я вогнал твоего брата в долги ради того, чтобы купить своей старой своенравной кобыле друга. И думай обо мне что хочешь.

— О, я скажу, что я об этом думаю. — Амелия намеренно медленно двинулась к мужу. — Спенсер… Филипп… Сент-Олбан… Демарк. Ты… — она ткнула пальцем Спенсеру в грудь, — ты романтик.

Спенсеру показалось, что его лишили способности дышать. Какой ужас. Ему просто необходим был воздух, чтобы опровергнуть это кошмарное обвинение.

— О да, — кивнула Амелия. — Самый настоящий романтик и есть. Я видела книги у тебя на полках и эти неистовые картины. Сначала Уэйверли, а теперь это…

— Это не имеет никакого отношения к романтике. Это… это просто благодарность.

— Благодарность?

— Джуно спасла меня так же, как я спас ее. Мне было девятнадцать лет. Мой отец умер. Я провел юность в диких лесах Канады и вдруг оказался в Англии, чтобы стать герцогом. Я был зол, растерян, чувствовал себя как рыба, выброшенная из воды… и мы укротили друг друга, если это можно так назвать. За это я перед Джуно в долгу.

— Не говори ничего. От этого только хуже. — Амелия улыбнулась. — Если продолжишь, я подумаю, что ты сентиментальный глупец.

Спенсер хотел уже возразить, но в этот момент Амелия положила ладонь ему на грудь и просунула пальцы под полу сюртука. Ее бронзовые ресницы задрожали, когда она подалась вперед. Ее мягкие груди прижались к его груди.

Спенсер поддел пальцем подбородок Амелии и приподнял ее лицо. А потом спросил:

— Ты знаешь все мои имена?

— Конечно. Из приходской книги.

Спенсер замер, вспомнив, как она склонилась над книгой с пером в руке и на протяжении нескольких мучительно долгих секунд всматривалась в ее страницы. Спенсер подумал, что Амелия сомневается, а она просто запоминала его имена. Его переполняли эмоции — горячие и головокружительные. Их было настолько много, что они просто разрывали грудь. И Спенсер вдруг на мгновение подумал о том, что он действительно сентиментальный глупец.

— Просто… — Голос Амелии сорвался, когда Спенсер провел рукой по нежной и шелковистой коже ее шеи. — Ты ведь уже знал мое второе имя.