Тьма чернее ночи - Коннелли Майкл

Маккалеб увидел все это и внезапно понял, что сегодня двадцать второе января – ровно месяц со дня перевода денег.

– Мистер Лукас, остановите магнитофоны, – сказал он.

– Не могу. Магнитофоны должны всегда писать. Если мы работаем, ленты крутятся.

– Вы не понимаете. Нам нужно двадцать второе декабря. Мы перепишем день, который хотим увидеть.

– Придержите коней, детектив Маккаллан. Мне надо объяснить принцип работы.

Маккалеб не потрудился поправить его. Некогда.

– Тогда поторопитесь, пожалуйста.

Маккалеб посмотрел на часы. Восемь сорок восемь. Почта открылась сорок восемь минут назад. Значит, сорок восемь минут записи от двадцать второго декабря стерты сорока восемью минутами сегодняшней записи.

Лукас начал объяснять процедуру записи. По одному видеомагнитофону на каждую из четырех камер. Одна пленка в каждой машине в начале каждого дня. Камеры настроены на тридцать кадров в минуту, благодаря чему одной кассеты хватает на весь день. Запись каждого отдельного дня хранится месяц и используется снова, если ее не откладывают для расследования службы инспекторов почт.

– У нас масса всяких аферистов. Настоящие артисты. Сами знаете, Голливуд! В конце концов оказывается, что отложена масса записей. Инспектора приходят и забирают их. Или мы их отсылаем с курьером.

– Ясно, мистер Лукас. – В голосе Уинстон прозвучала настойчивость: очевидно, она осознала то же, что раньше Маккалеб. – Будьте добры выключить магнитофоны или заменить в них кассеты. Нам надо переписать то, что может оказаться ценной уликой.

– Сию минуту, – ответил Лукас.

И приступил к делу. Сначала он залез в коробку и достал четыре чистые кассеты. Потом подготовил ярлычки и наклеил на кассеты. Достал заткнутую за ухо ручку и написал на ярлыках дату и какой-то код. Потом, наконец, начал вынимать кассеты из магнитофонов и заменять их новыми.

– Ну, а как вы собираетесь это сделать? Кассеты – собственность почты. Их не разрешается выносить. Я могу устроить вас за этим столом. Если желаете, у меня есть портативная видеодвойка.

– Вы уверены, что нам нельзя просто позаимствовать их на денек? – спросила Уинстон. – Я бы вернула их к...

– Только по решению суда. Так сказал мне мистер Причнар.

– Тогда, полагаю, у нас нет выбора, – вздохнула Уинстон, глядя на Маккалеба и разочарованно качая головой.

Пока Лукас ходил за видеодвойкой, Маккалеб и Уинстон решили, что Маккалеб останется и посмотрит видеозапись, а Уинстон поедет в управление на совещание с сотрудниками Бюро, Твилли и Фридманом. Она обещала не упоминать о новом расследовании Маккалеба и о том, что его прежнее указание на Босха оказалось ошибочным. Она вернет скопированные материалы дела и видеозапись с места преступления.

– Я знаю, что ты не веришь в совпадения, Терри, но на данный моменту тебя ничего больше нет. Найди зацепку в кассетах, я отдам запись капитану, и тогда уж Твилли и Фридман у нас попляшут. Но пока у тебя ничего нет... Я сейчас в немилости, и мне требуется нечто большее, чем простое совпадение.

– А звонок Таферо?

– Какой звонок?

– Он каким-то образом узнал, что Ганн в вытрезвителе, пришел и поручился за него, чтобы на следующую ночь его могли прикончить и свалить убийство на Босха.

– О звонке я не знаю... даже если звонил не Цукер, это мог быть кто-то другой, с кем Таферо договорился. Остальные твои слова – только догадки, не подтвержденные ни единым фактом.

– По-моему, здесь достаточно...

– Прекрати, Терри. Ничего не хочу слушать, пока у тебя не появится чего-то конкретного. Мне пора на работу.

Вернулся Лукас, толкая тележку с маленьким телевизором.

– Я подключу, – сказал он.

– Мистер Лукас, мне надо идти: у меня назначена встреча, – извинилась Уинстон. – Мой коллега посмотрит записи сам. Благодарю вас за сотрудничество.

– Счастлив быть полезным, мэм.

Уинстон посмотрела на Маккалеба:

– Звони.

– Хочешь, чтобы я подвез тебя к твоей машине?

– Здесь всего несколько кварталов. Пройдусь пешком.

Он кивнул.

– Доброй охоты, – сказала она.

Маккалеб кивнул. Когда-то Уинстон уже говорила ему это, и то дело ничем хорошим не кончилось.

37

Лэнгуайзер и Крецлер сказали Босху, что собираются завершить свой план к концу сегодняшних слушаний.

– Он наш, – улыбнулся Крецлер, наслаждаясь приливом адреналина, сопровождавшим принятие решения спустить курок. – К тому времени как мы закончим, он будет спутан, как индейка. Сегодня у нас Хендрикс и Кроу. Мы получили все, что нужно.

– Кроме мотива, – заметил Босх.

– Мотив не важен, когда преступник явный психопат, – сказала Лэнгуайзер. – Присяжные не уйдут под конец в свою комнатку, рассуждая: "Н-да, но каким же был мотив?" Они скажут, что этот тип – мерзкий извращенец, и...

В зал вошел судья, и она понизила голос:

– ...мы его упрячем.

Судья пригласил присяжных, и через несколько минут обвинение представило своих последних свидетелей на процессе.

Первые три свидетеля были какими-то кинодеятелями, присутствовавшими на приеме в честь премьеры в день смерти Джоди Кременц. Все подтвердили под присягой, что видели Дэвида Стори на премьере и последовавшем приеме с женщиной, в которой они по представленным фотографиям опознали Джоди Кременц. Четвертый свидетель, киносценарист по имени Брент Уигген, показал, что ушел с приема за несколько минут до полуночи и ждал, пока служащий подгонит его машину, вместе с Дэвидом Стори и женщиной, в которой он также опознал Джоди Кременц.

– Почему вы уверены, что это было всего за несколько минут до полуночи, мистер Уигген? – спросил Крецлер. – Вы смотрели на часы?

– По одному вопросу за раз, мистер Крецлер! – рявкнул судья.

– Прошу прощения, ваша честь. Почему вы так уверены, что это было всего за несколько минут до полуночи, мистер Уигген?

– Потому что я действительно смотрел на часы, – ответил Уигген. – Обычно я работаю по ночам. Самое продуктивное время для меня – с полуночи до шести. Поэтому я смотрел на часы, зная, что должен вернуться домой около полуночи, иначе отстану с работой.

– Означает ли это также, что на приеме вы не пили алкогольных напитков?

– Правильно. Я не пил, потому что не хотел устать или притупить творческие способности. Люди обычно не пьют перед тем, как идти на работу в банк или пилотировать самолет... по крайней мере большинство.

Он держал паузу, пока не затихли смешки. Судья выглядел раздраженным, однако промолчал. Судя по виду Уиггена, он наслаждался вниманием публики. Босх почувствовал беспокойство.

– Я, когда собираюсь на работу, не пью, – продолжил Уигген. – Писательская деятельность – это искусство, но также и труд, и я отношусь к ней как к таковому.

– Значит, ваша память совершенно ясна, и вы четко опознаете, кто был с Дэвидом Стори за несколько минут до полуночи?

– Именно.

– И при этом вы лично знакомы с Дэвидом Стори, верно?

– Да, верно. Уже несколько лет.

– Вы когда-либо работали для Дэвида Стори над фильмом?

– Нет, не приходилось. Но не потому, что не пытался.

Уигген грустно улыбнулся. Часть показаний, следующую сразу за самоуничижительным комментарием, Крецлер тщательно спланировал заранее. Ему надо было ограничить потенциальный ущерб показаниям Уиггена, лично проведя его через слабые места.

– Что вы имели в виду, мистер Уигген?

– О, надо сказать, за последние лет пять я раз шесть или семь предлагал проекты фильмов напрямую Дэвиду или людям из его компании. Он ни разу ничего не купил.

Уигген застенчиво пожал плечами.

– Это создало между вами некое ощущение враждебности?

– Нет, вовсе нет... во всяком случае, с моей стороны. В Голливуде всегда так. Ты предлагаешь, предлагаешь и надеешься, что в конце концов кто-нибудь клюнет. Хотя тут нужна некоторая толстокожесть.

Уигген с улыбкой кивнул присяжным. Босх весь покрылся гусиной кожей. Он надеялся, что Крецлер закончит раньше, чем они потеряют присяжных.