Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль

Другие мужья были менее великодушны. С 48-летним Борисом мы встретились в кафе «Академия» в Камергерском переулке, в двух шагах от Государственной думы. Грузноватый, но очень энергичный бизнесмен был одет в стильный темно-синий костюм. Его дневное расписание плотно забито лоббистскими встречами: сразу после нашего интервью у него был запланирован ужин с важным политиком, которого он надеялся убедить поддержать интересы своего бизнеса. Жена Бориса – психолог; она с головой поглощена своей работой, часто ездит на зарубежные конференции и работает допоздна, то есть фактически ведет такой же образ жизни, как и Борис. Однако он этим недоволен: по его мнению, такая увлеченность работой заставляет ее пренебрегать семьей. Это показалось мне странным, поскольку Борис вырос в советской семье, где не было традиционного разделения труда: его отец был инженером, мать – врачом; и он подчеркнул, что всегда уважал их трудовую этику. Более того, их детям исполнилось уже 14 и 20 лет, поэтому они вряд ли нуждались в том, чтобы мать все время находилась рядом.

Немного озадаченная, я спросила, считает ли он, что женщины вообще не должны делать профессиональную карьеру. «Я сексист», – ответил он. Я была поражена: какой смысл он вкладывает в это слово? Заметив мой недоумевающий взгляд, Борис пояснил: «Сексист – не тот, кто любит секс». И так же серьезно продолжил:

Если бы Бог хотел, чтобы мужчины и женщины были одинаковыми, он бы создал их одинаковыми. Но, поскольку он этого не сделал, очевидно, что у него был другой замысел. Поэтому у нас разные права и обязанности, нравится нам это или нет. Я должен обеспечивать семью, зарабатывать деньги, защищать их и все такое. У женщин другие обязанности, и зарабатывание денег не входит в их число.

Я автоматически продолжала кивать, чтобы поддержать разговор. Мне было любопытно посмотреть на человека, который с гордостью называет себя «сексистом» именно в том негативном смысле, который вкладывает в этот термин феминистская критика, – то есть открыто утверждая, что мужчины могут и должны добиваться успеха за пределами дома, тогда как женщины должны быть прикованы к кухонной плите. Мне также показалось странным, что он ссылался на Бога, хотя всего пять минут назад заявил, что далек от религии. Вероятно, здесь была замешана та же логика, с помощью которой самопровозглашенные атеисты из числа богатых русских легитимируют свой успех, объясняя его Богом и генами (смотрите главу 4). Бог оказался удобным аргументом и в дискуссиях по гендерным вопросам.

Бизнес и политика в России остаются почти исключительно мужским миром. Но тут не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Российские женщины часто считаются более ответственными и сильными, чем мужчины, однако и сами они, и общество в целом продолжают придерживаться устойчивых патриархальных норм с присущими им устаревшими гендерными представлениями. Женщины высшего класса в какой-то мере даже способствуют укреплению таких представлений, вместо того чтобы бороться с ними, поскольку сохранение гендерных стереотипов в контексте патриархального общества в некоторых отношениях играет им на руку. Ситуация с представителями элитного гомосексуального меньшинства столь же противоречива: так, Глеб не видит проблем в своей гомосексуальности, несмотря на повсеместную гомофобию. Отсюда следует, что его буржуазная идентичность намного сильнее его сексуальной идентичности, так что первая затмевает собой вторую. Тем не менее сегодня природа гендера в элитной среде претерпевает определенные изменения. В частности, подъем филантропии открыл для представителей элиты альтернативный образ жизни. Сегодня мужчины все чаще занимаются меценатством и коллекционируют произведения искусства, чтобы избежать скуки и рутины, тогда как буржуазные жены переходят от содержания салонов красоты к руководству благотворительными проектами, включая покровительство искусству, а также постепенно вступают в сферу бизнеса.

Глава 7

Воспитание наследников

Постсоветская буржуазия отличается резкой дифференциацией поколений: старшее поколение – стяжатели богатств, младшее поколение – наследники богатств. Другими словами, если старшее поколение заработало имущество, как они считают, «своими силами», не имея преимущества в виде наследства, то молодое поколение приобретает его сугубо благодаря удачному рождению. Таким образом, наследники сталкиваются со специфическим вызовом: им предстоит найти новые формы легитимации своего права быть богатыми.

Дети богатых русских – не единственные, кто сталкивается с подобной ситуацией. Как подчеркивает социолог Майк Сэвидж, наследование накопленного богатства в настоящее время выступает значимым фактором в определении социального класса[314]. Социолог Рэйчел Шерман обнаружила, что богатые родители в Нью-Йорке придают большое значение тому, чтобы воспитать своих детей «хорошими людьми». Под этим понятием подразумевается, что дети должны быть умеренны в потреблении и желаниях, уважать труд и уметь трудиться, а также осознавать те преимущества, которые обеспечивает их социальное положение. Короче говоря, цель состоит в том, чтобы научить детей вести себя сообразно высокому статусу, не компрометируя его легитимность и сохраняя моральное право на привилегии[315].

Денис и золотая молодежь

В 1990-е годы проблема наследования в России не была актуальной. В то время богатых русских больше заботило, как защитить активы от конкурентов. В начале 2000-х начался расцвет гламурной культуры, а новые буржуа принялись выставлять напоказ свое богатство. Состоятельные родители той поры передали свой менталитет и образ жизни потомству, что привело к появлению феномена золотой молодежи – так называют избалованных молодых людей, ищущих в жизни только развлечений и испорченных ощущением вседозволенности.

Мы сидели с Денисом – молодым человеком под тридцать лет, немного нескладным и неловким в плане общения, – в кофейне Prêt à Manger в двух кварталах от Уолл-стрит. На встречу он пришел в обычных джинсах и толстовке. Денис был ребенком, когда его отец вошел в мировой список Forbes. Но, по его словам, эти быстрые деньги вкупе со стремительным подъемом по социальной лестнице никак не отразились на образе жизни его семьи и на его воспитании. «Мой отец очень быстро добился большого успеха, поэтому ему никогда не приходилось никому ничего доказывать», – объяснил он. Когда я спросила, где они жили в Москве, тот смущенно ответил, что у них есть дом на Рублевке. «Для моей семьи жить на Рублевке было вопросом не престижа, а безопасности, – словно оправдываясь, сказал он. – У нас просто не было выбора. Когда я был маленьким, в России было очень неблагополучно».

Денис