Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

«И даже никак не прокомментируешь последнюю шутку?» – с микроскопической долей обиды, почти не видной за самоиронией, поинтересовался Йен.

Мысли тут же повернули не в ту сторону – но и не в ту, на которую рассчитывал он, потому что напротив сидела Тильда и радостно уничтожала пирожное с тройным шоколадом. Сейчас как-то не верилось, что когда-то даже она тоже была очарована Йеном и пыталась его соблазнить… Интересно, а если бы я припёрлась к нему с просьбой лишить меня невинности, как бы он отреагировал?

«Урсула. Я всё слышу».

– Ой… – протянула я вслух и закрыла лицо руками. – О-о-ох…

Салли задумчиво прикусила ложку.

– Обижает тебя?

Голос прозвучал тихо, но очень-очень угрожающе – немного выше, чем раньше, в мыслях, но зато гораздо выразительнее.

– Если бы, – вздохнула я, рефлекторно запуская пальцы в волосы. Впрочем, судя по тому, что отражается в стеклянной дверце, мыть голову придётся мне в любом случае – за сутки мои добрые подружки не догадались расчесать мою шевелюру. – Самое ужасное, что я, кажется, не против того, чтоб он оказался здесь прямо сейчас и как-нибудь меня обидел.

Салли, судя по выражению её лица, не поняла вообще ничего. У Тильды брови поползли вверх:

– О-о-о!

– Ни слова, – взмолилась я. – Во имя милосердия и здравого смысла, аминь. У меня тут переоценка ценностей идёт.

«Я тоже промолчу, пожалуй, – после многозначительной паузы откликнулся Йен. И добавил странным голосом: – У меня тоже».

Уточнять, что он имеет в виду, я не стала.

Тильда перевернула вилку и размазала остатки тортика по блюдцу с каким-то садистским удовольствием, а потом произнесла:

– Как говорит бабуля, если нечего сказать – можно хулить врагов. Так вот, последние новости: Крокосмия оказался достаточно безмозглым, чтобы атаковать Флёр де ла Роз, когда она заявилась в его каверну.

«Обожаю идиотов – они никогда не подводят, – тут же отреагировал Йен. – Догадываюсь, что он сделал – рискнул ей напомнить, что Розы теперь не на вершине пищевой пирамиды, и её лично сюда никто не приглашал».

– Не знаю, что Крокосмия ей сказал, но как говорят, Флёр ему при всех отвесила пощёчину, – продолжила между тем Тильда. – Он попытался выставить её из каверны силой и огрёб. Потом Розы приметили посреди пустой комнаты знакомый гроб и решили под шумок обыскать каверну.

У меня сердце замерло.

– И нашли тело?

– Нет, – задумчиво откликнулась она. – Не нашли ни следа. Но обнаружили кучу всего странного в лабораториях. В том числе предметы, которые в течение последних тридцати лет пропадали из других кланов. Потом Розы разослали сообщения всем, кто хоть чего-то стоит и имеет какую-то власть. Бабуле тоже прислали… В общем, скоро состоится суд. Хорхе Альосо-и-Йедра и Эло Крокосмия выдвинули друг другу обвинения одно другого тяжелее. Суд состоится через двенадцать дней, а там кого-то из них объявят предателем Запретного Сада и показательно казнят.

Аппетит резко пропал.

– Двенадцать дней, – повторила я, отворачиваясь и утыкаясь взглядом в противоположную стену, пустую и белую, за исключением абстрактной картины в оранжево-багровых тонах. – Неплохо, наверное. И у нас есть шансы выпутаться бескровно, учитывая, что Розы накопали в резиденции Крокосмии всякой запрещёнки и ворованных вещей. Можно даже помечтать, что виновным признают именно его.

Тильда неловко поёрзала на стуле.

– Ну, если бы он обвинял меня или там Николетт, мир её праху, то сто процентов… Но он вытащил в суд Хорхе, а решение принимается тупо большинством голосов присутствующих… – она умолкла.

Если честно, я догадывалась, что она намекает на какие-то особые обстоятельства, но вот на какие – не понимала в упор.

«Честно говоря, я тоже не совсем понимаю», – сказал Йен.

– Это потому что Хорхе – вампир? – бросила я пробный камень, но она только отмахнулась:

– Нет… то есть да, конечно, но он и раньше был вампиром, и его в принципе не трогали, потому что репутация… Это щекотливая тема, – неожиданно заявила Тильда. – И постыдное пятно на репутации Сада, но, в общем, надо рассказать. Короче, пятьдесят лет назад Хорхе укокошил примерно половину взрослых, дееспособных и горячо заинтересованных в политике чародеев. Всех, кто додумался припереться на суд против него и предъявить обвинения.

У меня под ложечкой засосало от дурного предчувствия, и некстати вспомнилась фраза, которую Хорхе обронил в диалоге с Николетт Датура, тогда ещё вполне себе живой:

«Обыскивайте. Я могу даже открыть свой разум. Но при одном условии: Датура заключат со мной нерушимый договор, и если вы не найдёте Йена, я заберу девять жизней из каждых десяти в вашей семье. Если вы так уверены в своих обвинениях – вперёд».

– Что он сделал? – спросила я хрипло, кажется, в полной синхронизации с мыслями Йена. – Он ведь не похож на кровожадного психа…

Тильда сцепила пальцы в замок и с хрустом размяла суставы, по-прежнему избегая смотреть в мою сторону, совсем как с ноутбуком.

– Я тогда была не совсем взрослая, точнее, мелкая и тупая, так что подробностей не знаю… Но, в общем, говорили, что Хорхе так отомстил за своего ученика. За Йена Лойероза. Тогда ведь все устраивали разборки, кто ему помогал, кто нет, на самом деле власть делили, конечно. Удобно ведь: объявить кого-то тайным союзником Лойероза и прикончить – садовники даже не почешутся. И один идиот из Роз, старший брат Флёр, додумался обвинить Хорхе Альосо-и-Йедра. А тот не стал отпираться и сказал: да, вина моя огромна, но всё-таки я садовник и требую справедливого суда, что-то типа этого. А потом…

– А потом предложил связать себя и обвинителей нерушимым договором, – догадалась я.

Тильда кивнула:

– Что-то вроде того. Каждый, кто хотел, мог заглянуть в голову к Хорхе и проверить самостоятельно, поддерживал ли он Лойероза или нет. Понимаешь, все были уверены, что поддерживал! – выпалила она. – Даже Ева… Моя сестра старшая. Под нерушимым договором поставили подписи триста с чем-то человек. В основном, те чародеи, которые особенно отличились во время охоты и жалели, что не они добрались до Лойероза.

Мне уже хватало фактов, чтобы домыслить остальное.

– Дай-ка угадаю. Они хотели закрыть гештальт – убить если не самого Йена, то хотя бы его сторонников, – тихо произнесла я. – И каждый был уверен, что уж учитель точно ему втайне помогал.

– Угу, – подтвердила Тильда. – Ну, и даже если они ошибались и обвиняли его ложно, то риск умереть был один к десяти, Хорхе поставил такое условие.

«Ещё бы, – слишком уж спокойно откликнулся Йен. – Простой фокус, чтобы ни одна жертва не соскочила, даже те, кто поумней. В свою смерть ведь сложно поверить».

– И выжила примерно половина? – спросила я еле слышно.

Тильда опустила голову ещё ниже.

– Нет. Когда стало ясно, что обвинения ложны, и сейчас сила возмездия обрушится на обвинителей, многие попытались разрушить чары договора. Но он-то нерушимый, и составлял его сам Хорхе Альосо-и-Йедра… Погибли все, кто подписался, кроме него самого. Не из-за договора, а из-за отката после попытки его разорвать. Триста человек, а это и есть примерно половина самых влиятельных чародеев, – вздохнула она. – Непентес тоже пострадали, но меньше, и у нас как бы не принято мстить за решения, которые ты принимаешь сам в здравом уме. Но у многих семей на Хорхе зуб размером с Чёрную Башню.

– И теперь всем этим обиженным выдали большую дубинку, – подвела я итог. – М-да, похоже, на справедливый суд можно не надеяться. Крокосмию оправдают хотя бы для того, чтобы уничтожить Хорхе.

От Йена докатилась отчётливая волна горечи и сожалений.

«Мне казалось, что я тогда сделал всё, чтобы провести черту между ним и собой, чтобы хотя бы его оставили в покое. Что ж, я ошибался».

Я стиснула зубы.

– Ты не виноват.

– Тут уже без разницы, кто виноват, – скривилась Тильда. – Если бы дело происходило ещё лет через пятьдесят, ещё можно было бы на что-то рассчитывать. Одно дело – мстить за своих родителей. Или за брата, или за сестру, или за ребёнка… И совсем другое – скажем, за деда, которого ты никогда в глаза не видел. Сменилось бы хотя бы одно поколение – и в Запретном Саду бы так не уцепились за шанс уничтожить того, кто выставил в идиотском свете стольких могущественных чародеев.