Волчьи ягоды - Леонид Залата

«За что?»

«Вот именно — не за что. Оставьте в покое Бориса! Не трогайте. Не портите сыну будущее, не пачкайте биографию».

«Если сын не запачкал, будет чистая, не волнуйтесь».

«А вы на моем месте не волновались бы?»

«Зачем мне ваше место, у меня свое есть».

«Я к вам не шутить — по делу пришла. Не трогайте Бориса. Не тяните из меня нервы. Борис женился, взял Марту с ребенком. А мог бы найти лучшую пару. Так дайте им покой».

«Я их не трогаю».

«Напрасно подозреваете сына. Напрасно! Я для него следователь, судья и прокурор. Если бы что-то натворил, мне сказал бы. Я же его мать! Я и в больнице у Балагура была. Не встречался он с Борисом и не слышал о нем...»

Наталья Филипповна выключила магнитофон. Не первый раз слушала она этот диалог. Но и он не давал ответа на вопрос: «Виновен ли Борис?»

В дверь несмело постучали.

— Можно, можно, — сказала Кушнирчук.

Порог переступила молоденькая студентка с комсомольским значком на груди.

— Ульянка!

Девушка смутилась. «Не забыла Наталья Филипповна, а ведь два года прошло, как я проходила у нее практику. Тогда на прощанье сказала: «Будет из тебя, Ульяна, настоящий юрист, потому что людей любишь». А я по-доброму завидовала ей — вдумчивая, беспристрастная, как далеко мне до нее».

— Садись, Ульянка, рассказывай, что нового, как живешь, как учеба?

— У меня все хорошо, Наталья Филипповна...

И замолчала.

— Ты чем-то встревожена. Что случилось, Ульяна?

Чуть поколебавшись, девушка сказала:

— Я знаю о нападении во дворе нашего дома. По этому поводу и зашла. Говорят, на месте преступления нашли нож и букет... Я в тот вечер собиралась ехать во Львов в университет. Возле дома встретилась с Борисом Бысыкало. Он шел с букетом. Мы знакомы, и я поздоровалась. Он отступил и, пряча за спину цветы, отвернулся, не ответил. Растерялся. Почему?

...На очной ставке Борис с кислым видом слушал Ульяну, недовольно кривя губы.

— Ты ошиблась, Ульяна, — убеждал ее.

После краткого совещания с майором Карповичем Наталья Филипповна поместила Бориса Бысыкало в изолятор временного содержания. Вскоре пришла Марта.

— И меня задержите, и дочку...

Кабинет наполнился прерывистым всхлипыванием: рыдала Марта, плакал ребенок. Кушнирчук не знала, кого в первую очередь успокаивать.

Влетела Любава Родиславовна.

— Что тут происходит? Где Борька?..

Она походила на человека, который только что выскочил из пылающего дома: глаза широко открыты, косынка сбилась на плечи, волосы всклокочены. Ее появление подействовало на Марту: она утихла и стала вытирать личико дочери.

— Садитесь, Любава Родиславовна, успокойтесь, — сказала Кушнирчук.

Женщина села на стул, вздохнула, будто сбросила тяжелую ношу. Остро взглянула на Наталью Филипповну.

— Что вы хотели, Марта? — спросила следователь.

— Сначала меня выслушайте, — требовательно сказала Любава Родиславовна.

— Марта с ребенком.

— Ничего с ней не станется. — Она рубанула рукой по воздуху и обратилась к Марте: — Между прочим, ты можешь выйти. Иди, иди...

Попытки следователя поговорить с Мартой оказались напрасными. Та закрыла за собой дверь.

— Слушаю вас.

Наталья Филипповна взяла авторучку и приготовила чистый лист бумаги.

— Я могу увидеть Бориса, могу поговорить с ним?

— Вы недавно виделись, разговаривали.

— Я должна увидеть сына немедленно! Начальника попрошу, чтобы разрешил, если вы не хотите.

Дверь в кабинет отворилась.

— Вот и начальник, — поднялась Кушнирчук.

— В чем дело?

Майор Карпович повесил фуражку на вешалку.

— Тут, — начала Любава Родиславовна, — вышло недоразумение... Арестовали моего сына...

— Его задержали. И мне об этом известно.

— Но он же не виновен. Не виновен! И я это докажу, — решительно сказала Бысыкало. — Пишите в протокол...

Рассказ получился недолгим. После того, как был ранен Балагур, а точнее, в среду, около одиннадцати вечера, Любава Родиславовна возвращалась домой. В подъезде дома, где она живет, было темно. Она вошла в подъезд и стала ощупью искать на стене выключатель.

— Тут меня схватили, зажали рот, стиснули горло. И, не пикнув, я очутилась в подвале. Кто-то прижал меня к стене. «Будешь кричать — каюк!» — пригрозил дребезжащий голос. И сразу ультиматум: «Об этой встрече — ни слова!» Потом: «Как хочешь, а дело о нападении на Летней улице должны прекратить. Нет — прощайся с белым светом! Действуй как знаешь. Запомни: от меня не спрячешься». Что мне оставалось? Дала слово все уладить. Здоровила приказал: «Выйдешь отсюда через десять минут». Я просидела в подвале значительно больше. Не могла опомниться. Чувствовала у груди холодное лезвие ножа. Всю ночь не спала. Хотела было пойти в милицию, рассказать, а тут телефонный звонок. «Алло! — уже знакомый дребезжащий голос. — Ты не забыла о нашем уговоре?» Я молчала. «Не начнешь действовать — примусь за работу я... Ча-ао!..» Не по доброй воле ходила я к Балагуру в больницу, наведывалась к капитану Крыило, благословила свадьбу сына. Не по доброй воле, — Любава Родиславовна повела взглядом по стене, уставилась в угол и замолчала.

— Почему вы не сказали об этом раньше? — спросил майор.

— Боялась. Не знала, что делать. Меня застращали.

— А теперь не боитесь?

— Сын арестован...

— Вы ему говорили об угрозах?

— Чтоб и его сон не брал?

— А Марту никто не запугивал? — спросила Кушнирчук.

— Не знаю. Она не говорила.

В кабинет пригласили Марту.

— Почему мне кто-то должен угрожать? — удивилась она. — Не мое мелется, мешок не подставляю.

Оперативное совещание состоялось в кабинете начальника. Капитан склонялся к тому, что показания Любавы Родиславовны — плод фантазии.

— Видите, и в подвал затащили, и по телефону запугивали... Не много ли? Зарубежный детектив — и только...

— Детектив или не детектив, а проверить трудно — свидетелей нет, — вставила Наталья Филипповна.

— У нас был бы курорт — не работа, — вздохнул Карпович, — если бы все происходило при свидетелях. Показания Любавы Родиславоьны нужно проверить. Вы, — это касалось следователя, — проведите эксперимент на месте, осмотрите подвал, выясните, у кого есть ключ. А вы, — обратился он к Крыило, — займитесь телефонным звонком: не с Луны же звонили. В Синевце всего двести телефонных аппаратов — разберитесь...

Наталья Филипповна справилась с заданием оперативно. Начальника застала за журналом «Советская милиция». Раскрыла папку с документами, вытащила исписанный лист бумаги.

— Вот протокол, — сказала она. — Все, что рассказывала Любава Родиславовна, похоже на правду: на месте происшествия без малейшей запинки повторила то же самое до мельчайших подробностей. Жильцы дома подтвердили: в подъезде вечером не было света; дверь в подвал не запер пенсионер из шестой квартиры — ключ сломал. В том месте, где Бысыкало прижали к стене, найдены шерстинки зеленого цвета, как ее кофта. Выходит, кто-то все-таки заволок женщину в подвал. Вряд ли она могла все выдумать и при этом предусмотреть даже шерстинки, оставшиеся на шершавой поверхности кирпича.

— Может быть, все и правда, — сказал майор. — Но почему ее запугивают, для чего? Не проще ли было сделать это с Борисом, когда он был на свободе? Заинтересованное лицо могло приказать: возьми вину на себя, сознайся в совершении преступления! Факты против Бориса. А может, у него был соучастник? Теперь беспокоится о себе. Вы, Наталья Филипповна, допросите Бориса еще разок. К слову, он недавно просился к вам: хочет дополнить показания.

В изоляторе Борис обдумал, что сказать следователю. Но когда его привели к Кушнирчук, все выскочило из головы.

— Я не виновен, — только и промолвил после минуты молчания.

— Это мы уже слышали.

Борис засопел.

— Вас, гражданин Бысыкало, спрашивать, или вы сами будете рассказывать?

Борис попросил, чтобы Наталья Филипповна верила каждому его слову. Он скажет правду, как на исповеди. «За расхождения с предыдущими показаниями простите». Говорил он не очень складно — перескакивал с одного на другое, и следователю приходилось не раз задавать уточняющие вопросы.

— Значит, показания Ульяны вы подтверждаете?

— Да. Как раз тогда, когда столкнулся с ней, я шел к ясеню, чтобы с того места понаблюдать, нет ли у Ирины кого-то из посторонних. Не хочется сплетен: дескать, приударяю за брошенной мужем женщиной. Только я прислонился к стволу, как цепкие пальцы обхватили шею так, что мышцы затрещали. И всем телом я почувствовал острый кончик ножа. «Не двигайся!» Я одеревенел. «Бросай цветы». Нож проткнул мне кожу. Я выпустил букет из рук. «А теперь без оглядки мелькай пятками! Где-нибудь выплюнешь об этом — каюк! Ну, ча-ао!» И незнакомец подпихнул меня ботинком.