Русский рай - Олег Васильевич Слободчиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ночью сильный ветер с гор разогнал тучи, утро выдалось ясным. Возвышенности Берегового хребта сверкали свежим снегом, дыхание клубилось парком, напоминая о Сибири. Сысой радостно потянулся, поплескал в лицо дождевой водой из бочки, сделанной из комля секвои с выгнившей серединой, перекрестился, поклонился на восход. Надо было идти к управляющему, отчитаться за промыслы на островах. Из-под крыши заклубился дым, громче закашляла Ульяна, высунулась из-за навешанного лавтака с трубкой в зубах, шепеляво рыкнула:
– Перекуси холодными лепешками, котел закипит – заварим свежий чай.
В ночь на Рождество, при сыром ветре с моря, в крепости не спали, служащие и новокресты собрались в казарме, читали молитвы, кто какие знал. Дома Ульяна в смех гадала на счастье и благополучие. После полуночи, будто вняв молитвам, дождь стал просекаться снежинками, а к утру снег на полвершка покрыл сырую землю. Округа так празднично белела чистотой, что не хотелось выходить и портить землю следами. Улыбаясь ясному небу, Сысой сгреб пальцами пригоршню снега, с удовольствием растер им лицо. Но он растаял до полудня и земля запарила.
На Крещение Господне туман с моря накрыл окрестности и, зацепившись за крыши Росса, лежал почти до полудня. Души русских служащих желали мороза, но не было ни тепла, ни холода. Промышленные и партовщики парились в бане, купались в бухте. Караульный заметил со сторожевой башни десяток приближавшихся всадников с заводными лошадьми, впереди себя они гнали скот. Приезд гостей никак не походил на нападение, но Кусков велел ударить тревогу в корабельный колокол, а вскоре сам разглядел и узнал, скакавшего впереди лейтенанта Морагу. Гости пригнали в крепость два десятка коров и бычков, три лошади: это был бесценный подарок для строителей и Васькиных землепашцев.
Гостей окружили, помогли им сойти с лошадей, повели в казарму, где были накрыты праздничные столы. С лейтенантом в Росс прибыл брат коменданта пресидио Сан-Франциско. Посыльный побежал за Банземаном к шхуне, все так же стоявшей на суше. Над капитанской каютой курился дымок, там уединенно и счастливо жили прусак с индианкой. Узнав, что прибыли испанцы и Кусков зовет толмачить, Банземан покряхтел, поохал, женку с собой не повел, убедив остаться на судне: мивоки часто сталкивались с испанцами и очень не любили их.
Христофор явился в крепость кроличьей душегрее поверх бязевой рубахи, с гладко выбритыми румяными щеками. Увидев знакомого лейтенанта, с порога заученно произнес приветствие, затем залопотал по-английски, то и дело помогая себе жестами. Сбиваясь с испанского на английский, Морага весело и приязненно отвечал ему. Банземан что-то уразумел из общей тарабарщины, за которой наблюдали два десятка служащих, и передал Кускову по-русски:
– Говорит, что комендант разрешил торговлю, но с условием, чтобы до получения официального разрешения русские корабли не входили в калифорнийские порты, а товары перевозились бы на гребных судах.
Управляющий, не в силах скрыть радость, поднялся с наполненной чаркой, предложил выпить за гостей и добрососедские отношения. Василий, увидев пригнанный скот, так обрадовался, что уклонился от застолья, погрешая против праздника, принялся строить загон, а вечером, при свете жировика, мастерил хомут. Сысой пришел из крепости в изрядном подпитии, сел против дружка, долго и тупо следил за его руками, потом спросил со вздохом:
– Избу-то будем достраивать?
Часто покашливая, Василия бойко поддержала Ульяна:
– Коровы хорошие, на Кадьяке и Ситхе таких не было, но они не раздоенные, быки породистые. Нельзя держать скот под дождями, надо сделать хотя бы навес, а с домом потерпим, зиму почти пережили, да и зима-то здесь – не зима, – сказала и торопливо раскурила трубку, чтобы унять кашель.
Сысой спорить не стал, ему было приятно, что друг всеми силами пытается наладить крестьянское хозяйство, а Кусков во всем ему помогает, и было грустно, что у него самого душа к земле остыла, а, может быть, никогда не лежала. На Ситхе и Кадьяке дружки много говорили и мечтали о Калифорнии. Теперь Сысой считал – сначала надо построить крепость, что и сделали, потом дома, и только после этого заниматься хозяйством. Упрекнуть друга в лени он не мог, даже удивлялся, с какой страстью, спокойный и рассудительный Васька отдавался земледелию.
– Ну и ладно, – пробормотал, похмельно зевая и мотая бородой. – Раз вам в балагане хорошо, будем строить скотник.
Кадьяки и алеуты опять рубили и таскали лес, но теперь строили жилье для себя. Не любя спешки, после каждого положенного бревна подолгу сидели, глядя в море. Они хотели бы жить скопом, как жили на Кадьяке, но Ситха и Калифорния меняли прежние нравы. Зачастую партовщики просто терялись, не зная, как поступить и шли за советом к жене Кускова. Сам управляющий, в понимании партовщиков, мог посоветовать только глупость: поститься, свататься и венчаться в церкви, которой нет.
У кадьяков с алеутами бытовало многоженство и многомужество. Но некоторые из них обзавелись на Ситхе женами тлинкитками, у которых род велся по мужской линии, многоженство было в обычае, а многомужества и измен не допускалось. Мужчины почитались тлинкитками больше, чем кадьячками. Женщины племени помо, обзаведшиеся мужьями-эскимосами, уживались с ними лучше тлинкиток-колошек. Они легко покидали свои родовые общины, перенимали иной образ жизни, но семьей в их понимании были только дети, поэтому они, чаще всего, отказывались следовать за мужьями на дальние промыслы или в неизвестные земли, легко меняли их, обзаводясь новыми, или возвращались с прижитыми детьми в родовые деревни.
Индеанки-мивок почитали мужей больше, чем индеанки помо, старались хранить им верность, пока те были рядом. Но всем нравились кадьякские пляски, в которых женщина или мужчина с платком в руке, извиваясь, останавливались против приглянувшихся, передавали им платок. Затем парочка извивалась и сладострастно терлась друг о друга. Такой танец был и выбором, и предложением сватовства. Русским промышленным он тоже
