Мистер Мерседес - Стивен Кинг

– Если я принесу вам стакан воды, вы примете лекарство?

– Да. Ради вас. – Вновь открытый взгляд, взгляд маленького ребенка в теле взрослого. – Вы мне нравитесь. Вы хороший человек. Джейни повезло. Мне в жизни никогда не везло. У меня даже бойфренда не было.

– Я принесу вам воды, – говорит Ходжес и поднимается. Возле угла здания оборачивается. Она пытается раскурить новую сигарету, но это трудно, потому что дрожь вернулась. Холли держит одноразовую зажигалку «Бик» двумя руками, как стрелок в полицейском тире – пистолет.

Когда Ходжес возвращается в зал «Вечный покой», Джейни спрашивает, где он был. Он рассказывает и интересуется, можно ли будет закрыть гроб на завтрашней панихиде.

– Думаю, только так удастся ее сюда привести, – добавляет он.

Джейни смотрит на свою тетю, окруженную пожилыми женщинами: они о чем-то оживленно беседуют.

– Эта сука даже не заметила, что Холли здесь нет, – говорит она. – Знаешь, я уже решила, что завтра гроба здесь не будет вовсе. Я попрошу распорядителя похорон убрать его, а если тетушке Ша это не понравится, она может катиться к черту. Скажи это Холли, хорошо?

Скромно держащийся в стороне распорядитель похорон проводит Ходжеса в комнату с напитками и закусками. Взяв бутылку воды «Дасани», Ходжес идет на автомобильную стоянку. Передает Холли слова Джейни и сидит рядом с ней, пока она не принимает маленькую белую «таблетку счастья». Когда таблетка уже в желудке, Холли ему улыбается:

– Вы мне действительно нравитесь.

Воспользовавшись выработанной на службе привычкой убедительно лгать, Ходжес отвечает теплым голосом:

– И вы мне, Холли.

Центр культуры и искусств Среднего Запада – он же ЦКИ – газета и местная торговая палата называют «Лувром Среднего Запада» (а жители города – просто «Лувой»). Комплекс занимает шесть акров в буквальном смысле золотой земли в центре города, и его доминантой является круглое здание, которое, по мнению Брейди, очень напоминает гигантскую летающую тарелку, появляющуюся в конце фильма «Близкие контакты третьей степени». Это и есть аудитория Минго.

Брейди находит разгрузочно-погрузочную зону, где жизнь кипит, как в муравейнике в погожий летний день. Грузовики подъезжают и отъезжают, рабочие выгружают всевозможные вещи, включая – удивительно, но факт – секции колеса обозрения. Брейди видит также большие щиты – вроде бы их называют флэтами, – на которых нарисована звездная ночь и парочки, идущие, взявшись за руки, по белому песку пляжа вдоль кромки воды. Брейди замечает, что у всех рабочих есть идентификационные бейджи: висят на шее или закреплены на рубашке. Нехорошо.

Сторожка охраны стоит на входе в разгрузочно-погрузочную зону, и это тоже нехорошо, но Брейди все равно направляется к ней. Без риска нет победы. Охранников двое. Один внутри, ест бублик, глядя на полдесятка видеоэкранов. Второй выходит из сторожки, чтобы остановить Брейди. Он в солнцезащитных очках. Брейди видит в них свое двойное отражение, широкие – «боже-как-все-интересно» – улыбки.

– Чем я могу помочь вам, сэр?

– Захотелось узнать, что происходит, – отвечает Брейди, указывает на рабочих, разгружающих очередной трейлер. – Похоже, это колесо обозрения?

– В четверг большой концерт, – отвечает охранник. – Группа представляет новый альбом. «Поцелуи на мидвее». Думаю, так он называется.

– На сцене смонтируют колесо обозрения? – изумляется Брейди.

Охранник фыркает.

– Чем хуже они поют, тем роскошнее декорации. Знаете что? Когда в прошлом сентябре здесь пел Тони Беннетт, на сцене он был один. Выступал с Городским симфоническим оркестром. Это было шоу. Никаких вопящих детей. Настоящая музыка. Так что вы хотите, а?

– Хотел узнать, нельзя ли увидеть хоть одним глазком, что там делается. Может, сделать фотографию на мобильник?

– Нет. – Теперь охранник пристально вглядывается в него. Брейди это не нравится. – Собственно, и здесь вам быть не положено.

– Понял, понял, – отвечает Брейди, его улыбка становится еще шире. Пора уходить. Здесь ловить нечего. Если сейчас на вахте двое, в четверг вечером будет полдесятка. – Спасибо, что выкроили время на разговор со мной.

– Пустяки.

Брейди вскидывает руки с поднятыми большими пальцами. Охранник отвечает тем же, но, стоя у двери сторожки, провожает его взглядом.

Брейди идет по краю огромной и практически пустой автостоянки, которая заполнится под завязку перед концертом «Здесь и сейчас». Он размышляет о гребаных черномазых, которые девять лет назад направили пару самолетов в башни Всемирного торгового центра. Думает (без малейшего намека на иронию): «Надо же, всю малину обломали».

Пятиминутная прогулка приводит его к ряду дверей, через которые в четверг вечером будут входить зрители. Чтобы войти сегодня, приходится заплатить пять долларов. Вестибюль – огромное помещение, в настоящий момент заполненное любителями искусства и приехавшими на экскурсию школьниками. Впереди – магазин сувениров. Слева – коридор, ведущий в аудиторию Минго. Широкий, как двухполосное шоссе. Посередине – хромированная стойка с большим щитом: «ВХОД С ПАКЕТАМИ КОРОБКАМИ РЮКЗАКАМИ ВОСПРЕЩЕН».

Никаких рамок металлоискателей. Возможно, их еще не поставили, но Брейди практически уверен, что их не будет вовсе. На концерт придет более четырех тысяч человек, и пикающие и звенящие металлоискатели создали бы кошмарную пробку. Поэтому будет mucho[36] сотрудников безопасности, таких же подозрительных и внимательных, как этот говнюк в солнцезащитных очках на входе в зону разгрузки. В теплый июньский вечер человек в стеганой жилетке сразу привлечет их внимание. Собственно, внимание привлечет любой человек, которого не будет сопровождать дочь-подросток.

Не могли бы вы на минутку пройти сюда, сэр?

Разумеется, он взорвет жилетку в тот самый момент и заберет с собой сотню или больше, но ему хочется другого. Ему хочется вернуться домой, выйти в Сеть и найти название самой популярной песни «Здесь и сейчас». А потом взорвать жилетку на середине этой песни, когда маленькие тупицы будут вопить громче всего, начисто лишившись своих жалких мозгов.

Но преграды выглядят непреодолимыми.

Стоя в вестибюле среди пенсионеров, изучающих путеводители, и школьников-экскурсантов, Брейди думает: «Жаль, что Фрэнки мертв. Будь он жив, я бы взял его на шоу. Он был таким глупым, что оно могло бы ему понравиться. Я бы даже позволил ему принести Сэмми – пожарный грузовичок». Мысли эти наполняют душу глубокой и искренней грустью, которая часто охватывает его, когда он вспоминает Фрэнки.

«Может, для карьеры достаточно убить экс-копа и покончить с собой?»

Потирая виски, где зарождается головная боль (и теперь нет мамы, которая ее снимет), Брейди пересекает вестибюль и входит в художественную галерею Харлоу Флойда, где его встречает большой транспарант: «ИЮНЬ – МЕСЯЦ МАНЕ».

Он не знает, кто такой Мане, возможно, один из художников-лягушатников вроде Ван Гога, но некоторые картины роскошные. Он не жалует натюрморты – ну зачем, скажите на милость, тратить время, чтобы нарисовать дыню? – но в других полотнах чувствуется просто дикая ярость. На одной изображен погибший матадор. Заложив руки за спину, игнорируя людей, которые проталкиваются мимо и заглядывают через плечо, Брейди смотрит на него почти пять минут. Матадор не изувечен, вовсе нет, но кровь, струящаяся из-под левого плеча, выглядит более реальной, чем кровь во всех боевиках, которые видел Брейди, а видел он их предостаточно. Картина успокаивает его, в голове проясняется, отходя, он думает: Должен быть способ сделать это.

Импульсивно он заходит в магазин сувениров и накупает всякой хрени с символикой «Здесь и сейчас». Десять минут спустя выходит с пакетом, на котором написано: «Я ПОБЫВАЛ В ЦКИ», – и вновь смотрит в коридор, ведущий к аудитории Минго. В четверг вечером он превратится в загон для скота, заполненный смеющимися, толкающимися, заведенными до предела девчонками. Большинство будут сопровождать родители со страдальческими физиономиями. Вдруг он замечает, что у правой стены небольшая часть коридора отделена красными бархатными канатами. И у входа в мини-коридор – еще один щит на хромированной стойке.

Брейди читает надпись на нем и думает: О Боже.

О… Боже!

В квартире, ранее принадлежавшей Элизабет Уэртон, Джейни сбрасывает туфли и падает на диван.

– Слава Богу, все. Сколько это продлилось, тысячу лет или две?

– Две, – отвечает Ходжес. – Судя по твоему виду, тебе надо поспать часок-другой.

– Я спала до восьми, – протестует она, но, по мнению Ходжеса, без должной убедительности.

– И все равно, возможно, идея не из плохих.

– Учитывая, что вечером у меня обед с родственничками в Шугар-Хайтс, ты, вероятно, прав, сыщик. Кстати, на обед я тебя с собой не беру. Думаю, они захотят обсудить всеми любимый мюзикл «Миллионы Джейни».