Мистер Мерседес - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приступ продолжается, пока не сводит живот. А когда смех начинает затихать, Брейди видит, как открывается входная дверь кондоминиума.
Брейди тут же хватает Изделие два и включает его. Загорается желтая лампочка готовности. Он выдвигает антенну. Вылезает из автомобиля, уже не смеясь, вновь подкрадывается к бетонному парапету, следя за тем, чтобы оставаться в тени ближайшей поддерживающей крышу колонны. Кладет большой палец на переключатель и нацеливает Изделие два вниз – но не на «тойоту», а на Ходжеса, который роется в кармане брюк. Блондинка стоит рядом с ним, в том же брючном костюме, но туфли и сумка другие.
Ходжес достает ключи.
Брейди сдвигает переключатель, переводя Изделие два в рабочий режим. Огни «тойоты» Ходжеса мигают. Одновременно единожды мигает и зеленая лампочка Изделия два. Оно перехватило и запомнило код СДО точно так же, как ранее перехватило и запомнило код «мерседеса» миссис Трелони.
Брейди пользовался Изделием два почти два года, перехватывая коды СДО, чтобы забирать из автомобилей ценные вещи и деньги. Прибыль от этих набегов разнилась, но острые ощущения он получал всегда. Найдя запасной ключ в бардачке «мерседеса» миссис Трелони (тот лежал в пластиковом пакете вместе с инструкцией для владельца), он уже собрался украсть автомобиль, покататься по городу, может, пару раз обо что-нибудь стукнуться, порезать ножом обшивку. Но что-то подсказало ему: надо оставить все как есть. Потому что «мерседес» может понадобиться для более серьезного дела. Так и вышло.
Брейди садится в «субару». Возвращает Изделие два в бардачок. Он крайне доволен утренней работой, но утро еще не закончилось. Ходжес и сестра Оливии поедут прощаться с покойной, а Брейди надо заглянуть в другое место. ЦКИ уже открылся, и он хочет разведать обстановку, сориентироваться на местности. Посмотреть, какая охрана, где установлены камеры наблюдения.
«Я найду способ попасть в зал, – думает Брейди. – Я нынче в ударе».
Опять же ему надо выйти в Сеть и добыть билет на концерт. Дела, дела, дела.
Он начинает насвистывать.
11Ходжес и Джейни входят в зал «Вечный покой» Похоронного бюро Соумса без четверти десять, и благодаря настойчивости Джейни они первые. Верхняя половина гроба открыта. Нижняя задрапирована синим шелковым покрывалом. На Элизабет Уэртон – белое платье с синими цветочками в тон покрывалу. Глаза миссис Уэртон закрыты. Щеки розовые.
Джейни спешит по проходу между двумя рядами раскладных стульев, смотрит на мать, возвращается. Губы дрожат.
– Дядя Генри может называть кремацию язычеством, если ему хочется, но настоящее язычество – этот открытый гроб. Это не моя мать, а выставленное напоказ набивное чучело.
– Тогда почему…
– Пришлось на это пойти, чтобы дядя Генри заткнулся насчет кремации. Да поможет нам Бог, если он заглянет под покрывало и увидит, что гроб из прессованного картона, выкрашенного в серый цвет, чтобы выглядел металлическим. Он из картона, чтобы… ты понимаешь…
– Да, – говорит Ходжес и одной рукой обнимает ее.
Приходят подруги усопшей, ведомые Алтеей Харрис, которая постоянно ухаживала за ней, и миссис Грин, приходившей несколько раз в неделю. В двадцать минут одиннадцатого (неприлично поздно, думает Ходжес) прибывает тетя Шарлотта под руку с дядей Генри. Они идут по проходу, останавливаются у гроба, смотрят на покойную. Тетя Шарлотта нагибается, целует мертвые губы. Едва слышно говорит: «Ох, сестренка, ох, сестренка». В первый раз за время их знакомства она не раздражает Ходжеса.
Потом пришедшие проститься с миссис Уэртон разбиваются на группки, общаются, иногда слышен приглушенный смех. Джейни в непрерывном движении, разговаривает со всеми (всего собралось человек двенадцать, по терминологии дочери Ходжеса – «старичье»), никого не оставляет без внимания. Дядя Генри присоединяется к ней, и однажды, когда Джейни дает слабину – она пытается утешить миссис Грин, – обнимает ее за плечи. Ходжес этому рад. Голос крови дает о себе знать, думает он. Обычное дело для таких ситуаций.
Сейчас он тут лишний, поэтому выходит на улицу. Стоит на верхней ступеньке, оглядывает припаркованные автомобили, ищет мужчину в одном из них. Никого не видит, но вдруг осознает, что не видит и Холли-Бормотунью.
Огибает похоронное бюро, направляясь ко второму выходу, на автомобильную стоянку для посетителей, и Холли там, сидит на нижней ступеньке. Одета в длинное бесформенное коричневое платье. Волосы собраны в два пучка по бокам. Такая прическа совершенно ей не идет. Ходжесу она напоминает принцессу Лею, просидевшую год на диете Карен Карпентер[35].
Холли видит тень на мостовой, вздрагивает, потом пытается что-то спрятать. Ходжес подходит ближе и видит у нее в руке наполовину выкуренную сигарету. Холли в тревоге смотрит на него. Взглядом собаки, которую частенько били сложенной газетой за лужу под кухонным столом.
– Маме не говорите. Она думает, что я бросила.
– Ваш секрет умрет вместе со мной, – отвечает Ходжес, думая, что Холли достаточно взрослая, чтобы не бояться материнского осуждения своей, возможно, единственной дурной привычки. – Позволите присесть рядом?
– Разве вы не должны быть у гроба, с Джейни?
– Вышел глотнуть свежего воздуха. За исключением Джейни я там никого не знаю.
Она смотрит на него с неприкрытым детским любопытством.
– Вы с моей кузиной – любовники?
Он смущен не вопросом, а тем фактом, что этот вопрос вызывает у него смех. Ходжес даже сожалеет, что не оставил Холли наедине с запретной недокуренной сигаретой.
– Скажем так, мы близкие друзья. Давайте на этом и остановимся.
Она пожимает плечами и выпускает дым через ноздри.
– Мне без разницы. Я думаю, женщина должна иметь любовников, если у нее есть такое желание. У меня – нет. Мужчины меня не интересуют. И не потому, что я лесбиянка. Не подумайте ничего такого. Я пишу стихи.
– Да? Правда?
– Да. – И без паузы, словно продолжая тему: – Моя мама не любит Джейни.
– Неужели?
– Она считает, что Джейни не должны были достаться все деньги Оливии. Говорит, что это несправедливо. Возможно, она права, но мне все равно.
Она кусает губы, вызывая у Ходжеса тревожащее чувство déjà vu, и ему требуется лишь секунда, чтобы понять: Оливия Трелони точно так же кусала губы на полицейских допросах. Близкое родство дает о себе знать. Почти всегда так и бывает.
– Вы не заходили в зал прощания, – говорит он.
– Нет, и не пойду, и она меня не заставит. Я никогда не видела мертвеца – и не хочу сегодня увидеть впервые. Мне будут сниться кошмары.
Она тушит окурок о боковину ступеньки, не трет, а ударяет раз за разом, пока не перестают лететь искры и не разрывается фильтр. Лицо у нее белое, как стакан с молоком, ее начинает трясти (колени буквально стучат друг о друга), и если она не перестанет грызть нижнюю губу, наверняка брызнет кровь.
– Это самое худшее, – говорит она. Уже не бормочет; наоборот, ее голос прибавляет силы, еще немного – и перейдет в крик. – Это самое худшее, самое худшее, это самое худшее!
Он обнимает ее дрожащие плечи. На мгновение дрожь усиливается, все тело ходит ходуном. Он ожидает, что сейчас она вскочит и убежит (задержавшись лишь для того, чтобы обозвать его бабником и влепить оплеуху). Но дрожь затихает, и она кладет голову ему на плечо. Учащенно дышит.
– Вы правы, – говорит он. – Это худшая часть. Завтра будет проще.
– Гроб закроют?
– Да. – Он собирается попросить об этом Джейни, потому что в противном случае ее кузина опять будет сидеть в компании катафалков.
Холли смотрит на него. Лицо такое открытое. Ничего-то в ней нет, думает он. Такая наивная, такая бесхитростная. Впоследствии Ходжес поймет, что заблуждался, но сейчас вновь вспоминает Оливию Трелони. Ее травила пресса, травили копы. Включая его самого.
– Вы обещаете, что его закроют?
– Ага.
– Точно?
– Честное скаутское. – Потом, все еще думая об Оливии и компьютерном яде, который подсыпал ей Мистер Мерседес, спрашивает: – Вы принимаете свои лекарства, Холли?
Ее глаза округляются.
– Как вы узнали, что я принимаю лексапро? Она вам сказала?
– Никто мне не говорил. Да и зачем? Я двадцать семь лет отслужил детективом. – Он крепче обнимает ее за плечи, потом прижимает к себе. – А теперь ответьте на мой вопрос.
– Таблетки у меня в сумочке. Сегодня я их не принимала, потому что… – Она пронзительно смеется. – Потому что от них мне хочется писать.
– Если я принесу вам стакан воды, вы примете лекарство?
– Да. Ради вас. – Вновь открытый взгляд, взгляд маленького ребенка в теле взрослого. – Вы мне нравитесь. Вы хороший человек. Джейни повезло. Мне в жизни никогда не везло. У меня даже бойфренда не было.
– Я принесу вам воды, – говорит Ходжес и поднимается. Возле угла здания оборачивается. Она пытается раскурить новую сигарету, но это трудно, потому что дрожь вернулась. Холли держит одноразовую зажигалку «Бик» двумя руками, как стрелок в полицейском тире – пистолет.