Цеховик. Книга 11. Черное и белое - Дмитрий Ромов

— громыхает майор Торшин. — Вы чего здесь делаете⁈ Почему посторонние на объекте, Брагин⁈ Где фигурант?

— Вот, — говорю я. — Капитан Сурайкин из следственного отдела КГБ, ворвался и сорвал операцию.

За Торшиным стоят четверо таких же квадратных Смитов, как и за Сурайкиным. А ещё Лёха, едва сдерживающий ухмылку. Я делаю свирепое лицо и он отворачивается.

— Лейтенант! — звереет Дольф Лундгрен, глядя на участкового. — Докладывай! Я сколько ждать буду⁈

— Это наш сотрудник… — вступает Сурайкин.

— Что⁈ — ревёт Дольф. — Да я вас под суд!

— Под особую комиссию, — вступаю я. — Они у фигуранта средства изъяли, а самого его увели.

— Товарищ майор, — делает кислую рожу чекист. — Он внизу, в машине, а деньги вот они, здесь. Можно вас на одну минуточку? Тет-а-тет…

Они уходят на кухню.

— Это за полгода напряжённой работы⁈ — доносится возмущённый крик Дольфа, а потом приглушённый уговаривающий голос Сурайкина.

— Пираты!!! — громыхает Торшин, превращаясь из Дольфа в Громозеку.

Наконец, всё заканчивается. Деньги и перстень возвращаются ко мне. Майора тоже выпускают, но сюда, ясное дело он не возвращается. Все расходятся.

— Василий Альбертович, можно мне копию записи будет? — улыбаюсь я Дольфу, отдавая две тысячи за прекрасно проведённое шоу.

Сколько ему пообещал Сурайкин, я не знаю, но, наверное, не меньше. Закончив здесь, я еду в казино на совещание со Злобиным. Пока дожидаюсь его, отдаю Ферику деньги для его Майора.

— Ну как? — спрашивает он. — Помог тебе мой фармазонщик?

— Фархад Шарафович, огромное спасибо, помог, ещё как помог. Отличный дядя, колоритный и артистичный.

— Старая школа, — удовлетворённо хлопает меня по спине Ферик.

Приходит Злобин и получает от меня подробный отчёт. В свою очередь он говорит мне, что никто больше к этому адресу интереса не проявлял. Его людьми было нашпиговано всё в округе, но ничего подозрительного не обнаружено.

В районе дома, где проходила сегодняшняя встреча, блатных не было, ментов, кроме тех, кто участвовал в постановке, тоже не было. Стало быть, с очень большой долей вероятности выходит, что Марина реально работает на Кухаря.

Впрочем, никакая Марина Наймушина в «конторе» не трудоустроена, что, собственно, совсем не удивительно. Остаётся понять, является ли она сотрудником, но под другим именем, либо работает на Поварёнка неофициально…

Посовещавшись со Злобиным и наметив шаги на ближайшее время, я еду домой.

— Наташ, привет, — кричу с порога.

Бляха… опять эта кикимора здесь… Посреди прихожей валяются её туфли.

— Привет, — улыбается Наташка, выходя из комнаты. — А у меня здесь Маришка в гостях.

— Маришка, — хмурюсь я, — а ты работаешь хоть иногда? Похоже, надо на тебя в местком капнуть, пусть проверят на предмет соблюдения трудовой дисциплины.

— А сам-то, — смеётся она. — Как ни зайду и ты тут как тут. Следишь за мной что ли? Я за сервизом вообще-то. Поможешь дотащить?

— Так давай я парней попрошу, они довезут, — предлагаю я. — Скажи только точно, куда.

— Ага, дождёшься парней твоих. Сама повезу.

— Ну, как знаешь, — пожимаю я плечами. — Девочки, вы извините, у меня конфиденциальный разговор по работе. Я закроюсь здесь, ладно? Идите, кофе попейте.

Я беру телефон, выпроваживаю девиц и закрываю дверь. Снимаю трубку и звоню Злобину.

— Леонид Юрьевич, здравствуйте, есть минутка? Хочу вам рассказать кое-что.

Я снова пересказываю ему события, произошедшие на конспиративной квартире, но на этот раз версия специально подредактирована для Поварёнка.

— Совершенно непонятная история. Я не возьму в толк, как они там оказались. Что-то я боюсь, Кухарь за мной слежку поставил. Этот капитан Сурайкин сказал, что давно за этим фармазоном наблюдает, но это странно, если честно. Где КГБ и где скупщик краденного? Верно?

— Да, довольно странно, ты прав, попробую что-то выяснить. Сурайкин, говоришь? Ну я ему устою клистир с патефонными иголками!

— Главное, он же ментовскую операцию сорвал. Мы там действительно всё очень долго выстраивали. Он, похоже, чужой труд вообще не ценит, а труд агента тем более.

— Ты особо не трынди, что ты агент.

— Да я ж вам только. Или Сурайкин этот с преступниками связан. А может, и Кухарчук. В общем нужно брать их в оборот. Думаю, сейчас им неслабо прилетит. Торшин жаловаться будет, сто процентов.

— Да и правильно. Я тоже рапорт кину за то что он своих дебилов мне на конспиративную квартиру посылал. Хотел бы я посмотреть в рамках какого дела это всё проходит. Сто процентов он хернёй страдает, отсебятиной занимается. Но ничего, у меня всё запротоколировано. Напихают ему полную жопу огурцов, побегает тогда. Долб**б. И Кухарь не лучше. Тупой мудак.

— Я думал, вы про него и говорите, и это ещё мягко сказано, — соглашаюсь я со смехом.

— Он так и думает, что лилия у тебя?

— Наверное, — отвечаю я. — В последнее время на эту тему разговоров не было.

Пусть считает, что Злобин не при делах, это сохранит нам простор для манёвра. В общем, запудриваем мозги Кухарю, поломай голову немного и побегай, посуетись. Цель этого разговора одна, показать, что мы не знаем о том, что он нас слушает.

— Наташ, ушла гостья твоя? — кричу я, закончив разговор.

— Да, улыбается она.

— Это хорошо. Сегодня у нас первое занятие по английскому. Сразу после работы поедем. Ну, и на тренировки будем ездить. Два раза в неделю. Это у нас там, на базе. Путь неблизкий, но для самурая важен не результат, а именно путь. Ты слышала об этом?

— О, мой прекрасный самурай, а ты что ещё на работу пойдёшь?

— Конечно, милая. Я же работник с высокой ответственностью. Пойду, смотаюсь ненадолго. У меня начальница строгая. Если что не так, зацелует насмерть.

— Егор! Ну!

— Ладно-ладно, шучу. Она теперь от меня, как от огня шарахается.

Вообще-то, нет, не шарахается.

— Брагин! — сердится она. — Я уже заколебалась, ты понимаешь? Заколебалась, что тебя никогда на месте нет. Ты, наверное, опять смотром строя и песни занимался?

— Строевая подготовка важнейшая основа дисциплины и…

— Прекрати! — прерывает она меня. — Демагог. У нас поездка в Свердловск готова?

— Практически.

— Когда надо ехать?

— Через два дня.

— А ты мне когда, в день отъезда сказать намеривался? — сердится она.

— А