Бункер. Смена - Хауи Хью

Дональд опустил лист на место и подумал о сестре, спящей и спрятанной на каком-то из нижних этажей, где он не может ее отыскать. А что, если ее пригласили сюда вовсе не для того, чтобы сделать ему сюрприз? Быть может, она здесь оказалась, чтобы стать сюрпризом для каких-то будущих других?

И, подумав о ней, подумав о времени, затерявшемся во снах и в пролитых в одиночестве слезах, Дональд неожиданно поймал себя на том, что хлопает по карманам в поисках кое-чего. Таблеток. Старый рецепт, выписанный на имя его сестры. Ведь Элен заставила его обратиться к врачу, так ведь? И Дональд внезапно понял, почему он не может забыть, почему их препарат на него не действует. И вместе с этим осознанием пришло неудержимое желание отыскать сестру. Шарлотта была причиной. Ответом на одну из загадок Турмана.

— Сперва я хочу ее увидеть, — заявил Дональд. — Дайте мне ее увидеть, и тогда я скажу.

Он стал ждать ответа от Турмана или Снида. Все трое стояли в офисе Снида на том этаже, где находились криокапсулы. Дональд уже выторговал себе поездку на этот этаж вместе с Турманом и теперь торговался дальше. Он заподозрил, что причиной того, что он не способен забывать, было лекарство его сестры. И он обменяет это открытие на другое. Он хотел знать, где она, хотел увидеть ее.

Турман и Снид переглянулись и молча приняли какое-то решение. Турман повернулся к Дональду и предупредил:

— Она не будет разбужена. Даже ради такого.

Дональд кивнул. Он понял, что нарушать законы дозволено лишь тем, кто их устанавливает.

— Я поищу, где она, — сказал Снид, подходя к компьютеру на своем столе.

— Не нужно, — становил его Турман. — Я знаю, где она.

Он первым вышел из офиса и зашагал по коридору, мимо комнат главной смены, где Дональда разбудили под именем Трой много лет назад, мимо зала с капсулами, где он пролежал столетие. В конце концов они оказались перед дверью, ничем не отличающейся от прочих.

Но код Турман ввел другой — Дональд понял это по иной мелодии из четырех тонов, которую сыграли нажатые кнопки. Над цифровой клавиатурой он увидел надпись, сделанную по трафарету небольшими буквами: «Аварийный персонал». Замки зажужжали и заскрипели, как старые кости, и дверь медленно открылась.

Следом за ними вошли и клубы пара: теплый воздух из коридора смешался с ледяным воздухом внутри. Здесь было всего лишь около десяти рядов капсул, всего пятьдесят или шестьдесят: чуть больше полной смены. Дональд заглянул в одну из похожих на гроб капсул, стекло которой затягивала паутина белого и голубого льда, и увидел чье-то крупное тело и лицо с грубыми чертами. «Замороженный солдат», — подсказало воображение.

Турман провел их между рядами капсул и колонн, остановился возле одной и почти с любовью опустил на нее руки. Его дыхание превращалось в облачка пара, из-за чего его седые волосы и борода казались покрытыми инеем.

— Шарлотта, — выдохнул Дональд, глядя на сестру.

Она не изменилась и совершенно не постарела.

Даже голубоватый оттенок ее кожи казался нормальным и ожидаемым. Дональд уже привыкал видеть людей такими.

Он протер окошко в изморози на крышке и изумился тому, насколько худыми выглядят его руки и насколько хрупкими кажутся суставы. За прошедшее столетие они атрофировались. Он стал старше, а сестра осталась прежней.

— Однажды я ее уже запер, — сказал он, глядя на нее. — Запер в памяти именно такой, когда она отправилась на войну. И наши родители поступили так же. Для нас она осталась просто маленькой Шарлой.

Подняв голову, он посмотрел на двоих мужчин, стоящих напротив. Снид начал было что-то говорить, но Турман опустил ладонь на руку врача. Дональд снова уставился на сестру.

— Конечно, она повзрослела больше, чем мы знали. Ведь она там убивала людей. Мы говорили об этом годы спустя, когда я стал конгрессменом и она решила, что я уже достаточно взрослый. — Он рассмеялся и покачал головой. — Представляете, младшая сестренка ждала, пока я повзрослею.

На замерзшую стеклянную крышку упала слеза. Соленая капля пробила лед и оставила четкий след. Дональд вытер ее и испугался, что может потревожить сестру.

— Ее будили посреди ночи, — сказал он. — Всякий раз, когда цель считалась… как она это называла?.. Подлежащей уничтожению. Тогда ее и будили. Она рассказывала, как странно было переключаться от сна к убийству. Как ничто из этого не имело смысла. Как она снова ложилась спать, а в голове у нее вертелась картинка с экрана — последние кадры, переданные летящей ракетой, которую она направляла в цель…

Он глубоко вздохнул и посмотрел на Турмана.

— Знаете, я думал: хорошо, что ее не могут ранить. Она ведь сидела в полной безопасности где-то в трейлере, а не в пилотской кабине. Но сестра на это жаловалась. Она сказала своему врачу, что несправедливо сидеть в безопасном месте и делать то, что она делает. У тех, кто на фронте, есть для этого хотя бы оправдание — страх. Чувство самосохранения. Причина убивать. А Шарлотта убивала людей, а потом шла в столовую и съедала кусок пирога. Вот что она сказала врачу. Она ела что-то сладкое, но не ощущала вкуса.

— Что это был за врач? — спросил Снид.

— Мой врач, — ответил Дональд. Он вытер щеку, но ему не было стыдно за слезы. Оказавшись рядом с сестрой, он стал более смелым и менее одиноким. Смог взглянуть в лицо и прошлому, и будущему. — Элен волновалась из-за моего переизбрания. Шарлотте уже был прописан транквилизатор, после первой командировки ей поставили диагноз «психотравматический синдром», вот мы и продолжали выписывать рецепты на ее имя и даже по ее медицинской страховке.

Снид становил его взмахом руки, решив уточнить:

— Что ей прописали?

— Пропра, — ответил Турман. — Она принимала пропра, правильно? А тебя тревожило, что журналисты могут разнюхать, что ты занимаешься самолечением.

Дональд кивнул:

— Да, Элен тревожилась. Думала, могло всплыть, что я принимаю препарат, чтобы избавиться от своих… необычных мыслей. Таблетки помогали мне забыть о них, держаться на уровне. Я мог учить «Правила» и видеть в них только слова, а не их результаты. Мне не было страшно.

Он посмотрел на сестру, начиная понимать, почему она отказалась принимать эти таблетки. Она хотела бояться. Каким-то образом страх был ей необходим, он помогал ей оставаться человеком.

— Помню, ты мне говорил, что она их принимает, — заметил Турман. — Мы были в книжном магазине…

— Вы помните дозировку? — спросил Снид. — И как долго вы их пили?

— Я начал после того, как мне дали читать «Правила». — Он взглянул на Турмана в поисках любого намека на эмоции, но ничего не увидел. — Кажется, за два или три года до съезда. И я принимал их почти каждый день до самого конца. У меня они были бы и на ориентации, если бы я не потерял их на холме в тот день. Кажется, я тогда упал. Помню, что я падал…

Снид повернулся к Турману:

— Сейчас нельзя сказать, какие могут быть последствия. Виктор очень тщательно проверял, не принимает ли кто из управленческого персонала психотропные препараты. Он проверил поголовно всех…

— Но не меня, — отметил Дональд.

— Проверяли всех, — возразил Снид.

— Но не его. — Турман уставился на крышку капсулы. — В последний момент произошла замена. Перестановка. Я утвердил его. И если он приобретал таблетки на ее имя, то и в его медицинской истории такое нигде не отмечено.

— Надо все рассказать Эрскину, — решил Снид. — Я могу с ним поработать. Возможно, мы составим новый препарат. Такое может объяснить некоторые случаи невосприимчивости в других бункерах.

Снид отвернулся от капсулы — ему не терпелось возвратиться в свой офис. Турман взглянул на Дональда.

— Хочешь побыть здесь еще?

Дональд посмотрел на сестру. Ему хотелось разбудить ее, поговорить с ней. Хорошо бы прийти сюда в другое время — просто навестить.

— Предпочел бы сюда вернуться.

— Посмотрим.

Турман обошел капсулу и опустил руку на плечо Дональда, потом легко и сочувственно сжал его. Он направил Дональда к двери, и Дональд не обернулся, чтобы увидеть новое имя сестры на экране. Имя не имело значения. Он знал, что она здесь, а для него она всегда будет Шарлоттой. Она никогда не изменится.