Бункер. Смена - Хауи Хью

— Да, но ведь тебя ищут, — возразила Лин.

— Смотрите, у нас здесь целая куча новых белых комбинезонов. — Джоэль снял крышку сортировочной корзины. — Но в них мы будем слишком бросаться в глаза.

— Белых?

Миссия подошел и взглянул на комбинезоны, о которых говорил Джоэль.

— Да. Для службы безопасности. За последние дни мы их целую гору перетаскали. Их доставили из пошивочной два дня назад. Не представляю, почему их наделали так много.

Миссия поворошил комбинезоны. Верхние потемнели от дыма и копоти, став больше серыми, чем белыми. Но в ящике их были десятки. Он вспомнил новых парней в Ай-Ти. Создавалось впечатление, что там решили одеть половину бункера в белое, а вторую половину заставить сражаться между собой. Бессмыслица какая-то. Если только идея не заключалась в том, чтобы убить всех.

— Убить, — пробормотал Миссия. Он прошлепал по воде вдоль полок к другому ящику. — У меня идея получше. — Он отыскал нужную корзину — ему и Кэму выдали кое-что из нее всего два дня назад. Миссия вытащил из корзины мешок. — Не хотите немного подработать?

Джоэль и Лин подошли взглянуть, что он там нашел, и Миссия показал им прочный пластиковый мешок с серебристой молнией и лямками для переноски.

— Сможете поделить триста восемьдесят четыре чита, — пообещал он. — Все, что у меня есть. Хочу нанять ваш тандем.

Носильщики направили лучи фонариков на черный мешок в руках Миссии. Черный мешок, предназначенный для переноски вдвоем.

Миссия сел на прилавок и расшнуровал свои полуботинки. Они промокли насквозь, и носки тоже. Он снял их, чтобы избавиться от сырости в мешке, а заодно и от лишнего веса. Носильщик всегда помнит о весе. Лин протянула ему белый комбинезон — дополнительная предосторожность. Миссия скинул синий комбинезон носильщика и натянул белый, пока Лин смотрела в другую сторону. Потом надел пояс с ножом.

— Вы уверены, что согласны на такое? — спросил он.

Лин помогла ему просунуть ноги в мешок и обернула внутренние ремешки вокруг лодыжек.

— А ты уверен? — спросила она, затягивая ремешки.

Миссия рассмеялся, но живот у него сводило от волнения. Он выпрямился и дал им затянуть верхние ремешки под плечами.

— Вы поесть успели?

— За нас не волнуйся, — ответил Джоэль.

— Если станет поздно…

— Голову опусти, — велела Лин и застегнула молнию снизу вверх. — И не разговаривай, пока мы не скажем, что можно.

— Мы станет отдыхать каждые минут двадцать, — сказал Джоэль. — Если пойдем в туалет, прихватим тебя с собой. Сможешь размяться и напиться.

Лин застегнула молнию до его подбородка, помедлила, затем поцеловала кончики пальцев и коснулась его лба — он множество раз видел, как близкие и священники благословляли так умерших.

— Да поднимутся твои шаги к небесам, — прошептала она.

Миссия успел заметить ее улыбку в свете фонарика, прежде чем мешок застегнули до конца.

— Или хотя бы до верхней диспетчерской, — добавил Джоэль.

Они вынесли его на лестницу по коридору, и носильщики расступались перед мертвецом. Некоторые касались Миссии через мешок, оказывая ему уважение, а он старался не вздрагивать или не кашлять. Ему казалось, что дым заперт в мешке вместе с ним.

Джоэль шел первым, и это означало, что плечи Миссии были прижаты к его плечам. Он лежал лицом вверх, тело покачивалось в такт их шагам, а ремешки под мышками тянули в противоположную, непривычную сторону. Ему стало удобнее, когда они вышли на лестницу и начали долгое восхождение по спирали. Ноги опустились, и кровь больше не приливала к голове. Лин, шагая несколькими ступенями ниже, тянула свою половину его веса.

Когда они покинули хаос нижней диспетчерской, им овладели темнота и спокойствие. Носильщики не разговаривали — берегли дыхание и держали мысли при себе. Джоэль взял быстрый темп. Миссия ощущал это по легкому раскачиванию своего тела, подвешенного над стальными ступенями.

Постепенно подъем становился все более неприятным. Причина была не в том, что дышать становилось тяжело — еще учеником он научился управлять дыханием во время долгих подъемов. Не раздражала его и жесткость пластика, прижатого к лицу. Ни темнота: его любимыми рабочими часами как раз и были сумерки, когда он оставался наедине со своими мыслями, пока остальные спали. Ни резкий запах пластика и дыма, ни раздражение в горле или боль от ремешков.

Причина заключалась в неподвижности. В том, что его несли. В том, что он стал ношей.

От врезавшихся в плечи ремешков руки стали неметь. Он покачивался в темноте, вслушиваясь в топот ног по ступеням и тяжелое дыхание Джоэля и Лин, тащивших его наверх. «Слишком тяжелой ношей», — решил он.

Миссия подумал о матери, носившей его столько месяцев: ей некому было довериться и некому ее поддержать. Пока отец не узнал, что она ждет ребенка, а к тому времени было уже поздно прерывать беременность. Хотел бы он знать, как долго отец ненавидел этот комок в ее животе, как долго хотел вырезать из него Миссию, словно раковую опухоль. Миссия никогда не просил, чтобы его так несли. И не хотел, чтобы кто-либо снова так его нес.

Ровно два года назад. В тот день он в последний раз испытал чувство, что он для кого-то обуза. Два года с тех пор, как он доказал, что слишком тяжел даже для веревки.

Он тогда плохо завязал узел. Но его руки дрожали, а сквозь слезы узел был плохо виден. И когда он распустился, натянутая веревка прошлась ему по шее, оставив кровоточащую рану. Больше всего он сожалел, что спрыгнул с низкой лестницы в механическом, закрепив веревку на трубах под потолком. Если бы он спрыгнул с лестничной площадки, то развязавшийся узел уже не имел бы значения. Падение убило бы его гарантированно.

Теперь же он слишком боялся попробовать снова. Боялся не меньше, чем стать обузой для кого-то. Не потому ли он избегал Элли, что она хотела о нем заботиться? Хотела поддержать его? Не потому ли сбежал из дома?

Слезы все же прорвались. Руки его были привязаны, и он не мог вытирать щеки. Он думал о матери, о которой сумел выяснить совсем немного. Но одно Миссия знал точно: она не боялась жизни или смерти. Она обняла и то и другое, пожертвовав собой, отдав за него свою кровь. Совершив обмен, который он никогда не считал стоящим того.

Вокруг него медленно поворачивался бункер, ступени уходили назад одна за другой. Миссия страдал, но терпел. Он сдерживал рыдания, впервые увидев себя в этом полном мраке, глубже познав свою душу во время ритуальной переноски к могиле, в этом печальном пробуждении в свой день рождения.

Бункер № 1

Отыскать одного человека среди десяти тысяч — задача труднейшая. На это могли уйти месяцы копаний в отчетах и базах данных, запросов к руководству восемнадцатого бункера с просьбой выслать чьи-то биографии, поисков в историях арестов, графиках очисток, установления взаимного родства и анализа слухов и сплетен, собранных из ежемесячных отчетов.

Но Дональд нашел более легкий способ. Он просто стал искать в базе данных копию себя.

Того, кто помнит. Того, кто полон страха и паранойи. Того, кто пытается слиться с остальными, но ведет подрывную деятельность. Он искал тех, кто боится врачей, отбирая тех, кто ни разу к ним не ходил. Он искал того, кто уклонялся от лечения, и нашел человека, который не доверял даже воде. Дональд ожидал, исходя из масштабов хаоса и разрушений, что вычислит нескольких подстрекателей, банду. И если найдет одного, то он приведет к остальным. Предполагал, что они будут молодыми и разгневанными и что у них есть какой-то метод передавать свои знания из поколения в поколение. А обнаружил вместо этого одновременно и нечто зловеще схожее с ним и совершенно на него не похожее.

На следующее утро он показал результаты Турману. Тот долго стоял совершенно неподвижно, а потом сказал:

— Конечно. Конечно…

Рука Турмана на плече Дональда стала единственным поздравлением, которое тот получил. Турман объяснил, что перезагрузка запущена и продвинулась уже далеко. Он признался, что она уже шла, когда разбудили Дональда, что руководитель восемнадцатого набирает новых рекрутов, что семена раздора уже посеяны. Эрскин и доктор Снид работают ночи напролет над новым составом препарата, но на эту работу могут уйти недели. Ознакомившись с тем, что обнаружил Дональд, он сказал, что будет связываться с восемнадцатым.