Она и Аллан - Генри Хаггард

Я отвечал, что они так и не появились, узнав, что я здесь.

— Они не ведают, потому что их любовь достаточно велика, потому что они слишком хороши для любви. Но я грешница, я знаю это хорошо, и я здесь и готова страдать за тебя и найти место, где нет бури. Забудь их и пойдем со мной править, я еще царица в своем доме, который ты разделишь со мной. Мы будем жить роскошно, и когда придет наш час, мы проживем свою жизнь достойно.

Перед тем, как я смог ответить, какая-то сила схватила это прекрасное создание и унесла его, женщина исчезла, оставив на прощание лишь слова:

— Прощай, но ненадолго, и всегда помни, что Мамина, Завывающий Ветер, всего лишь грешная женщина, женщина, которая любит, она нашла тебя там, где все остальные забыли про тебя. О Хранящий Ночь, посмотри на меня в ночи, и тогда ты будешь находить меня, дитя бури, снова и снова.

Она ушла, и я снова оказался в полном одиночестве на этом рубиновом камне, глядя на бриллиантовые цветы, пылающие деревья и журчащие огненные воды ручья. Ягадал, что за смысл во всем этом и почему я был оставлен всеми, даже дикаркой, и как она смогла найти меня, чего никто не мог сделать? Да, она дала мне ответ, потому что была «грешной женщиной» с женской любовью и земной, в то время как другие были иными.

Яразмышлял в этом пылающем мире, столь враждебном, в котором я оказался нежеланным и ненайденным. И все равно хорошо, что так случилось.

Тут в воду прыгнула собака и поплыла ко мне. Взглянув на нее, я узнал ее. Это была полукровка, наполовину спаниель и наполовину бультерьер, который многие годы был другом моей молодости и умер на рогах быка, который напал на меня, когда я упал с лошади в поле. Пес бросился на бешеного быка, таким образом дав мне время перезарядить ружье и выстрелить, но сначала бедное животное отдало за меня свою жизнь. Он умер растерзанным, но лизал мою руку, забыв о своей агонии. Эта собака, по имени Смут, казалось, плыла через поток огня. Она выбралась на ближний берег, понюхала землю, побежала к моему камню и уставилась на него, скуля и принюхиваясь.

Наконец она, кажется, увидела или почувствовала меня, потому что встала на задние лапы и начала лизать мое лицо, тявкая с сумасшедшей радостью. Я видел это, но услышать не мог. Я упал, обливаясь слезами, и хотел схватить собаку в объятия и поцеловать это верное создание. Но и этого я сделать не мог, потому что, как и я, она была всего лишь тенью...

Затем внезапно все растворилось в потоках цветного огня и я упал в бесконечную пропасть темноты.

Конечно, Айша говорила со мной! Что она говорила? Я не мог понять ее слов, но я поймал ее смех и узнал ее манеру насмехаться надо мной. Мои ресницы опустились, как будто я заснул, их трудно было поднять. В конце концов они открылись, и я увидел Айшу, сидевшую передо мной на своем стуле, с ее прекрасного лица была снята вуаль. Я оглянулся вокруг, ища Умслопогааса и Ханса. Однако их не было, поскольку в ином случае Айша не открыла бы своего лица. Мы были совсем одни.

— Ты совершил свое путешествие, Аллан, — сказала она, — и должен мне рассказать о том, что ты там видел. Ты рад теперь увидеть после компании духов обычную смертную женщину, из плоти и крови. Подойди, сядь рядом и расскажи мне, как все было.

— Где остальные? — спросил я, медленно вставая, потому что моя голова кружилась и ноги не слушались.

— Иди, Аллан, ты человек, который видел много призраков, что тоже бывает не с каждым. Подойди, выпей и будь мужчиной. Выпей это для меня, чей дар и чья сила привели тебя из тех земель, по которым никогда не ступала нога человека.

Она взяла чашу странной формы со стола, который стоял рядом с ней, и протянула ее мне.

Я выпил до последней капли, не зная и не заботясь о том, вино это или яд, потому что мое сердце было в отчаянии от своего падения, а мой дух был разрушен под весом великого предательства. Мне кажется, что это было последнее испытание, потому содержание чаши пронеслось по моим венам, как огонь, и вернуло мне мои мужество и радость жизни.

Я шагнул к подножию и сел рядом, снова склонившись так, что мое лицо было рядом с лицом Айши, которая повернулась ко мне. Таким образом, я мог изучить ее одухотворенное лицо. Какое-то время она молчала, лишь смотрела на меня сверху вниз, улыбалась и улыбалась, как будто ожидала, когда подействует вино.

— Теперь, Аллан, ты снова мужчина и скажи мне, что ты видел.

Я рассказал ей все, потому что какая-то сила внутри нее заставляла меня исторгать правду. Моя история не сильно ее удивила.

— Эта правда в твоем сне, — сказала она, — тоже урок.

— Так это был сон? — прервал я ее.

— Разве все не является сном, даже жизнь, Аллан? Если так, то, что ты видел, было просто сном во сне, и само содержит другие сны, как шар из слоновой кости, изготовленный восточными мастерами, содержит в себе другой шар, а тот — другой и еще один, пока в самом конце не обнаруживается шарик из золота или бриллиант, который становится призом для того, кто мог вынуть один шарик из другого и не разбить их. Этот поиск был сложным и редко заканчивался успехом благодаря умению мастера. Да, я видела человека, который сошел с ума потому, что упорно искал решение данной проблемы, и так и умер. Насколько сложно найти бриллиант правды, который лежит в центре нашего гнезда снов и без которого они не могут стать реальностью?

— Но это был действительно сон? И если так, то где же истина и в чем урок? — спросил я, твердо решив не позволить ей смутить меня или запутать метафизическими пояснениями.

— На первый вопрос ответ есть, Аллан, поскольку я не являюсь архитектором этого великого космоса снов, а ты не можешь видеть прекрасный изумруд, чьи лучи освещают их. Лишь те, кто имеет внутреннее зрение, могут разглядеть этот блеск в ночи мысли, но для большинства они так и остаются невидимыми, как светлячки при свете дня.

— Так в чем же правда и в чем урок? — настаивал я, понимая, что безнадежно пытаться выудить у нее признание о реальной природе того, что произошло, и я вынужден согласиться с ее выводами.

— Ты говорил, Аллан, что в твоем сне видел себя, сидящим на троне и искавшим своего же суда. Вот та правда, о которой я говорила, хотя как можно найти ее в черной равнодушной раковине того, кто так мал, я не могу угадать. Вероятно, это дано лишь мне одной.

(Тогда я подумал, что начал было познавать происхождение этих фантазий и что Айша просто ошиблась. Если у нее была своя теория и я обнаружил ту же теорию в состоянии гипноза, было бы нетрудно угадать ее происхождение. Однако мой рот был закрыт, и, к счастью для меня, она не пыталась прочитать мои мысли, может быть, потому, что была слишком занята раскидыванием сети из запутанных слов.)

— Все люди почитают своего собственного бога, — продолжала она, — и зачастую не знают, что Бог живет в них самих и что они часть его. Он живет внутри них, и мы сами формируем его по собственному вкусу, как гончар мнет глину, и она принимает ту форму, какую он захочет, под его пальцами, хотя Бог бесконечен и неизменен. Он все еще ориентир и искатель, молящийся и выполняющий молитву, любовь и ненависть, добродетель и порок, поскольку все эти качества его духа воплощаются в вечном Добре. Поскольку Бог во всех этих вещах и они в нем, люди одевают его в такие различные одежды, и его присутствие скрывается под многими масками.

В дереве накапливается сок, хотя кто знает, питается ли дерево только соком? В чреве мира горит огонь, который дарит жизнь, хотя этот же огонь может погубить землю. В небесах светила, никто не знает, что за сила заставляет их вращаться и время от времени менять курс. Для всех Бог — судья или множество судей, потому что каждое создание само вершит свой суд, согласно своим законам, которые Бог установил в самом начале. Таким образом, в груди каждого существа есть правило, и по этому правилу продолжается работа в бесчисленной цепочке жизней, в конце которой мы отправляемся на небеса или вниз, туда, где ад и смерть.

— Ты имеешь в виду совесть, — тихим голосом предположил я, потому что ее мысли и образы взяли верх надо мной.

— Да, совесть, если хочешь, и можешь усвоить только этот термин, хотя он не совсем верен. В моем понимании совесть не одна, их много. У меня одна, у тебя — другая, у Владеющего Топором — третья, у маленького желтого человечка — четвертая, и так далее. Даже у собаки есть своя совесть и подобно тебе или мне, в конце концов, свой собственный суд, потому что искра, которая ниспослана сверху, рождает огонь во мне и он горит, как тлеющий янтарь зеленого дерева.