Сталинград - Энтони Бивор

«Сегодня, – писал 7 ноября своему брату Гроскурт, – мы ждем общего наступления по всему Восточному фронту. Ведь это годовщина большевистской революции».[514] Однако празднование двадцать пятой годовщины Октября ограничилось поощрением советских солдат, «перевыполнивших свои обязательства уничтожать фашистов, сделанные в ходе социалистического соревнования».[515] В первую очередь выполнения своих обязательств ждали от комсомольцев, но в 57-й армии, докладывал начальник ее политотдела, «из 1697 комсомольцев 678 до сих пор не убили ни одного немца».[516] Предположительно, этими отстающими всерьез занялись особисты.

Некоторые празднования в честь Октябрьской революции не получили одобрения командования. Так, командир одного из батальонов и его заместитель, везущие пополнение для 45-й стрелковой дивизии, «напились и отсутствовали тринадцать часов».[517] Солдаты разбрелись по берегу Волги… В некоторых дивизиях Сталинградского фронта отмечать праздник было просто нечем, потому что водочное довольствие им доставили слишком поздно или не доставили вовсе. В этот день некоторые части остались не только без водки, но и без еды.

Не дождавшись «наркомовских» 100 граммов, кое-кто из солдат попробовал заменить их разными суррогатами. Последствия, как всегда в таких случаях, оказались печальными. 8 ноября 28 бойцов 248-й стрелковой дивизии умерли на марше прямо в степи. Медицинских работников поблизости не нашлось, поэтому никакой помощи им не оказали. В чем, собственно, дело, никто не признался. Офицеры постарались представить все так, будто солдаты умерли от переохлаждения и потери сил, однако у следователей особого отдела НКВД возникли подозрения. Было произведено вскрытие 24 тел. Оно показало, что причиной смерти красноармейцев стало употребление в чрезмерных дозах «противохимической жидкости».[518] Солдаты выпили раствор препарата, который нужно принимать при газовой атаке, причем в маленьких дозах. По-видимому, эта ядовитая жидкость содержала спирт. Одного из выживших бойцов допросили в госпитале. Он признался, что кто-то сказал, будто это что-то вроде вина. Сотрудники НКВД классифицировали дело как акт саботажа, хотя были другие варианты – преднамеренное хищение военного имущества или просто пьянство.

Гитлер 8 ноября выступал перед своими старыми боевыми товарищами – мюнхенскими нацистами. Его речь транслировали по радио, и в 6-й армии ее многие слышали. «Я хотел дойти до Волги, – объявил фюрер. – Если быть точным, я хотел оказаться в определенном месте, в определенном городе. Так случилось, что этот город носит имя Сталина. Но не думайте, будто я пришел туда только по этой причине! Это было сделано потому, что город занимает очень важное положение… Я хотел взять его, и вы знаете, что мы это практически сделали. Осталось лишь несколько небольших очагов сопротивления. Возможно, кто-то спросит: “Почему они тянут?” Потому, что я не хочу второго Вердена и предпочитаю решить эту задачу с помощью немногочисленных атакующих отрядов. Время не имеет значения. Корабли больше не поднимаются по Волге, и это самое главное, решающее обстоятельство!»[519]

Эта речь фюрера стала одним из величайших примеров самонадеянности и самообмана. Африканский корпус Роммеля уже отступал от Эль-Аламейна в Ливию, англо-американские войска только что высадились в Северной Африке – началась операция «Факел». Воспользовавшись случаем, Риббентроп предложил обратиться к Сталину через советское посольство в Стокгольме. «Гитлер отказался наотрез, – отметил Николаус фон Белов, личный адъютант фюрера от люфтваффе. – Он сказал, что минута слабости – неподходящее время для переговоров с врагом».[520] Обманывая себя, фюрер одновременно обманывал и окружающих. Он выбрал путь, который привел Германию к катастрофе. Военачальник проиграл политику-демагогу. Опасениям, которыми терзался Риббентроп, предчувствуя крах плана «Барбаросса», вскоре суждено было сбыться.

На следующий день в Сталинград пришла настоящая зима. Температура понизилась до минус 18 градусов. Волга – одна из самых больших русских рек – замерзала медленно, но судоходство по ней стало не только опасным, но и затруднительным. «Льдины сталкиваются, налезают друг на друга и ломаются, – писал в эти дни Гроссман. – Шипящий звук, издаваемый намерзшей ледяной кашей, слышен далеко от берега».[521] Солдатам, находящимся в городе, этот звук не сулил ничего хорошего.

Генерал Чуйков, который с тревогой ждал наступления холодов, сказал, что теперь придется вести войну на два фронта: за спиной у них враждебная река, а впереди враг, который наступает на узкие плацдармы, оставшиеся у самого берега. Конечно, в штабе 6-й армии понимали, с какими проблемами столкнулись русские. Было решено снова сосредоточить огонь на переправах. Один из кораблей Волжской флотилии, перевозивший оружие и боеприпасы, получил несколько пробоин и сел на песчаную мель у берега. Другое судно смогло пересечь Волгу, но разгружать его пришлось под ураганным огнем. Матросы работали по пояс в ледяной воде, как французские pontonniers,[522] больше ста лет назад наводившие переправу через Березину.

Тупые широкие носы барж медленно крушили перед собой белый лед, но черные полосы воды за ними быстро затягивались ледяной коркой.[523] Суда трещали под давлением льдин, толстые стальные тросы лопались, не выдержав напряжения. Переправа через Волгу теперь стала напоминать полярную экспедицию.

Всю первую декаду ноября немецкие войска не прекращали атаки небольшими группами пехоты, иногда при поддержке танков. Бои велись в отдельных очагах, но по-прежнему были яростными. В одной из рот 347-го стрелкового полка, окопавшейся всего в 200 метрах от берега Волги, численность личного состава за время боев сократилась до девяти человек. 6 ноября она была окружена.[524] Командир – лейтенант Андреев – поднял оставшихся в живых бойцов в контратаку. Подоспевшее вовремя подкрепление отбросило немцев, и 62-й армия сохранила северную переправу. Русские досконально изучили систему сигнализации противника и использовали ее в своих целях, воспроизводя нужные цветовые комбинации трофейными ракетами. Так, один командир взвода в критический момент боя направил огонь немецкой артиллерии на немецкие же позиции.[525]

Полоски «ничьей» земли между укреплениями противников были очень узкими, что оставляло дезертирам мало шансов, однако теперь перебежать пытались немецкие солдаты. В центральном секторе обороны 13-й гвардейской стрелковой дивизии такой перебежчик выскользнул из здания, удерживаемого немцами, и кинулся к дому, в котором оборонялись русские. Удивительно, но его товарищи кричали: «Рус, не стреляй!»[526] Однако, когда немец уже добрался до середины «ничьей» полосы, молодой русский солдат, недавно попавший на передовую, выстрелил в него из окна второго этажа. Раненый перебежчик продолжал ползти и тоже кричал: «Рус, не стреляй!» Красноармеец выстрелил снова и убил его. Ночью русская разведгруппа добралась до трупа, но обнаружила, что немцы их опередили – у убитого уже не было ни оружия, ни документов. Советское командование решило, что необходимо провести разъяснительную работу и обязать солдат не стрелять в перебежчиков. Красноармейцам напомнили приказ № 55, предписывающий поощрять дезертирство среди врагов хорошим отношением к перебежчикам. На том же участке обороны было замечено, что немецкие солдаты поднимают из окопов руки, чтобы их ранили.[527] Политотдел дивизии тотчас распорядился усилить пропаганду с помощью громкоговорителей и листовок.

11 ноября перед рассветом началось последнее немецкое наступление. Ударные части 71, 79, 100, 295, 305 и 389-й пехотных дивизий, усиленные четырьмя свежими инженерными батальонами, пошли в атаку на оставшиеся очаги сопротивления противника. Да, эти дивизии были сильно потрепаны в недавних боях, но концентрация сил все равно оказалась значительной.

Наступлению, как обычно, предшествовал авианалет. Бомбардировщики 8-го воздушного корпуса добивали город, и без того лежащий в руинах. Генерала фон Рихтгофена начинала выводить из себя «неповоротливость армии»,[528] как он это называл. В начале месяца на встрече с Паулюсом и Зейдлицем он уже говорил о том, что эффективнее было бы действие артиллерии, как и о малой пользе бомбежек для последующих атак пехоты. Самым полезным, с его точки зрения, достижением стал налет люфтваффе 11 ноября – тогда бомбами были разрушены заводские трубы в промышленной части города, однако выбить оттуда 62-ю армию, части которой укрывались в окопах, блиндажах и подвалах, немцам снова не удалось.