Хожение за три моря - Афанасий Никитин

на собѣ всѣ волосы, и бороды и головы117, да пойдутъ к бутхану. Да со всякыя головы емлють по двѣ тек тени пошлини на бута, а с коней по четыре футы118. А съѣжщается к бухану всѣхъ людей бысть азаръ лекъ вахтъ башетъ сат азаре лекъ119.

л. 378 об.

В буханѣ же бут вырѣзанъ ис камени велми великъ, да хвостъ у него черезъ него, да руку правую поднялъ высоко, да простеръ, акы Устьянъ царь Царяградскы, а в лѣвой руцѣ у него копие120. А на немъ нѣтъ ничево, а гузно у него обязано ширинкою, а виденье обезьянино. А иныя буты нагы, нѣтъ ничево, кот ачюк, а жонкы бутавы нагы вырезаны и с соромомъ, и з дѣтми. А перет бутом же стоитъ волъ велми великъ, а вырезанъ ис камени ис чернаго, а всь позолочен121. || А цѣлують его в копыто, а сыплют на пего цвѣты, и на бутаа[1156] сыплют цвѣты.

Индѣяне же не ядят никоторого мяса, ни яловичины, ни боранипы, ни курятины, ниб[1157] рыбы ли свинины. А свиней же у них велми много. А ядят же днемъ двожды, а ночи не ядять, а вина не пиють, ни сыдны122. А с бесермены не пиють, ни ядять. А ѣства же их плоха. А одинъ с ъдним ни пиеть, ни ястъ, ни съ женою. А ядят брынець, да кичири с маслом, да травы розныя, ядят все рукою правою, а левою не приимется ни за что, а ножа не держать, а лъжици не знаютъ. А на дорозѣ кто же собѣ варит кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермян скрыются, чтобы не посмотрилъ ни в горнець, ни въ яству. А посмотрил бесерменинъ на ѣству, и он не ястъ. А ядять, иные покрываются платомъ123, чтобы никто не вѣдѣлъ его.

л. 379

А намазъ же их на востокъ ио-руськыв[1158], обе рукы || подымаютъ высоко, да кладутъ на тѣмя, да ложатся ницъ на земли, да все ся истягнеть по земли, то их поклоны. А ясти же садятся, ини омываютъ рукы, да и ногы, да и ротъ пополаскывають. А бутуханы же их без дверей, а ставлены на востокъ, а буты стоятъ на востокъ. А кто у нихъ умреть, и они тѣх жгут да пепел сыплютъ на воду. А у жены дитя родится, ино бабить мужъ, а имя сыну даетъ отецъ, а дочери мати. А добровтраа[1159] у них нѣтъ, а сорома не знаютъ. Или пришел, ины ся кланяють по-чернечьскы, обе руны дотычуть до земли, а не говорить ничево.

л. 379 об.

К Первотѣ же яздять о Великомъб[1160] заговѣйне къ своему бутув[1161], тотъ их Иерусалимъ, а по-бесерменьскый Мякъка, а по-рускы Ерусалимъ, а но-индѣйскый Парватъ. А съѣждаются всѣ нагы, только на гузне платъ, а жонкы всѣ нагы, толко на гузне || фота, а иныя в фотах, да на шиях жемчюгъ, много яхонтовъ, да на рукахъ обручи да перстъни златы. Олло оакъ! А внутрь к бутхану яздять на волех, да у вола рога окованы мѣдью, да на шие колоколцевъ 300, да копыта подкованы. А тѣ волы ачьче зовут.

Индѣяне же вола зовуть отцемъ, а корову матерью. А каломъ их пекут хлѣбы и ѣству варять собѣ, а попел омъ тѣм мажуть ся по лицу, и по челу, и по всему тѣлуа[1162] их знамя. В недѣлю же да в понедѣлникъ ядять единожды днемъ. Вы Индѣе же какъпа чекътуръ а учюзедерь: сикишь иларсень ики шитель; акечаны иля атырьсень атле жетель берь; булара досторъ; а кулъ каравашь учюзъ: чар фуна хубъ, бемъ фуна128 хубѣсия; капкара амьчуюкъ кичи-хошь.

л. 380

От Первати же приехал есми в Бедерь за 15 дыий до бесерменьскаго || улу багря127. А Великого дни въскресения Христова не вѣдаю, а по примѣтамъ гадаю – Великый день бываеть христьяньскы первие бесерьменьскаго багрима за 9‑ть день или за 10 дни. А со мною нѣтъ ничево, никакой книгы; а книгы есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, ини их взяли, и язъ позабылъ вѣры христьяньскыя всея, и праздниковъ христианьскых, ни Велика дни, ни Рожества Христова не вѣдаю, ни среды, ни пятници не знаю; а промежу есми вѣръ тангрыдань истремень, олъ сакласынъ: «Олло худо, олло акъ, олло ты, олло акъберъ, олло рагымъ, олло керимъ, олло рагымелъло, олло каримелло, танъ танъгрысень, худосеньсень. Богъ еди единъ, то царь славы, творецъ небу и земли».

л. 380 об.

А иду я на Русь129, кетьмышьтыръ имень, уручь тутътымъ. Мѣсяцъ марта прошелъ, и азъ мѣсяць мяса есмь не ялъ, заговѣлъа[1163] с бесермены в недѣлю, да говѣл есми || ничево скоромнаго, никакия ястъвы бесерменьскыя, а ялъ есми все по двожды днемъ хлѣбъ да воду, вратыйял ятъмадымъ. Да молился есми богу вседержителю, кто сътворилъ небо и землю, а иного есми не призывал никоторово имени, богъ олло, богъ керимъ, богъ рагымъ, богъ худо, богъ акъберъ, бог царь славы, олло варенно, олло рагымелло, сеньсень олло ты!

л. 381

А от Гурмыза ити моремъ до Голатъ130 10 дни, а Калаты до Дѣгу 6 дни, а от Дѣга до Мошката, до Кучьзрята131, до Комбата 4 дни, а от Камбата до Чивеля 12 дни, а от Чивиля до Дабыля132–6. Дабыль же есть пристанище в Гундустани послѣднее бесерменьству. А от Дабыля до Колекота133 25 дни, а от Селекота до Силяна134 15 дни, а от Силяна до Шибаита136 мѣсяць ити, а от Сибата до Певгу136 20 дни, а от Певгу до Чини да до Мачина137 мѣсяць итьти, || моремъ все то хожение. А от Чини до Кытаа итьти сухом 6 мѣсяць, а морем четыре дни ити, аросто хода чотом.

Гурмызъ же есть пристанище великое, всего свѣта люди в немъ бываютъ, и веяны товаръ в немъ есть, что на всемъ свѣте родится, то в Гурмызѣ есть все. Тамга же велика, десятое со всего естьа[1164].

А Камблятъ же пристанище Индѣйскому морю всему, а товаръ в немъ все дѣлаютъ алачи, да пестреди, да канъдаки, да чинятъ краску ниль, да родится в немъ лекъ, да ахыкъ, да лонъ139.

Дабылоб[1165] же есть пристанище велми велико, и привозятъ кони изъ Мисюря, виз Рабастаг[1166]140, изъ Хоросани, ис Туркустани, из Негостани, да ходятъ сухомъ мѣсяцъ до Бедери да до Кельбергу.

л. 381 об.

А Келекотъ же есть пристанище Индѣйскаго моря всего. А пройти его не дай богъ пикакову кестяку: а кто его ни увидитъ, || тотъ поздорову не пройдетъ моремъ141. А родится в немъ перецъ,