Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд

Он выдал ей свою самую мстительную улыбочку.

– Не чувствую никаких перемен.

Со стуком опустив на стол чашку, она даже не попробовала шоколад. Кстати, он еще не видел, чтобы она пила свой шоколад. Такого рода нежелание могло действительно наводить на мысль об отраве.

Он склонился и поцеловал ее со всей решимостью, разъединив и смяв ее губы, а потом щедро вернул им доверчивую мягкость и податливость, убедившись, что она получила достаточную порцию своего шоколада с его языка.

– Попробуй моих пирожных, Магали. – Он открыл коробку, заполненную выпечкой в его кондитерской.

– Но они ведь не сделаны специально для меня. – Голос ее прозвучал мрачно. – Ты же взял их с витрины.

– Магали, все, что я делал последние четыре месяца, предназначалось исключительно для тебя.

Обиженная гримаска исчезла с ее лица. Ее ресницы вспорхнули, и она пытливо взглянула на него, как смотрела на него множество раз прошлым вечером и этим утром, словно пытаясь постичь правду, скрытую за его маской. Какой маской? В его общении с ней не было и намека на тайные коварные планы, он всегда шел напролом.

Она вновь перевела взгляд на коробку, и он понял, еще до того, как она что-то попробовала, лишь по одной ее еле уловимой смущенной улыбке, что опять незаметно захватил власть над ней. Медленно она провела идеально ухоженным ноготком по всей длине шоколадного эклера прямо по границе шоколадной глазури. Ему пришлось собрать все силы, чтобы обуздать желания своего тела.

Вытащив эклер из бумажной розеточки, она с особым изяществом перехватила его пальцами и поднесла ко рту. Ее губы разделились, вобрав пирожное, и он лишь мельком увидел белизну зубов, погрузившихся в шоколад. Магали опустила ресницы, издала вздох, длинный тихий стон наслаждения.

Возбуждение рвалось наружу, грозя вселенским потопом лишить его власти над собственным телом. Он схватился за ручку дверцы ближайшего шкафа, отчаянно цепляясь хоть за какую-то точку опоры.

– Магали, – предупредил он с жалобной неубедительной обреченностью. – Я в любом случае хотел со временем овладеть тобой, но, похоже, момент расплаты настал.

Глава 29

Только Магали размечталась взять ситуацию под контроль, втянув в рот соблазнительно-неприличный эклер, как Филипп мгновенно лишил ее всех сил, оставив лишь измазанные кремом губы и мгновенно доведя ее до полного безумия. Что с ним происходит? То он дразнит ее обманными ласками, прерывая игру, то опять заигрывает, словно его обуревают противоречивые желания. Неужели он не понял ее намека с эклером? Почему он не может просто отдаться в ее власть? Ведь вчера вечером ему, кажется, понравился ее массаж.

Захватив рукой ее волосы, Филипп потянул их назад, заставляя запрокинуть голову, и пристально посмотрел на ее губы в креме. Она поняла, чего он дожидается от нее, и попыталась помотать головой, но не могла же она вечно ходить с перепачканным ртом. Машинально она облизнулась.

Его зубы обнажились в жесткой триумфальной усмешке. Расширившиеся зрачки полыхнули синеватой чернотой.

– Умница, – одобрительно произнес он, и она возмущенно ахнула.

Она сделала это вовсе не по его приказу.

Но словно в награду за хорошее поведение он с раздражающей эротичностью оторвал ее от пола и, прижав к себе, щедро и основательно, без всякой спешки принялся целовать. Чувствуя, как холод пробирает ее прижатую к оконному стеклу спину, а страстный исходящий от него жар распаляет груди, живот и бедра, она возбужденно обхватила его.

Поцелуи длились… целую вечность. Время незаметно расплывалось и таяло в тумане, и вскоре в мире не осталось ничего, кроме их слившихся тел и ртов. Ей уже казалось, что она навеки заперта в островной башне, но не одна, а в компании завоевателя с несгибаемым восставшим копьем и ненасытными губами, зубами и языком. И ей суждено жить тут до скончания века, как новоявленной Волшебнице Шалотт[127], но не сплетать нити ткани, а сплетаться телами, и она будет проклята, если прервется. И Магали обняла его крепко-крепко, изо всех сил.

Филипп приподнял ее над своей восставшей плотью, постепенно, с каждым новым поцелуем все сильнее прижимая ее бедра к себе. Как он мог столько терпеть, если его возбуждение уже достигло предела? Но он продолжал неутолимо целовать ее, пока она не перестала осознавать себя. Остался только его рот. Только его тело.

Он повалился вместе с ней на кровать и, ударившись, громко зашипел и отбросил светлое покрывало, точно лев, предъявивший права на свои владения.

Раскачиваясь над распластанным телом, он стащил с него свой свитер, потом избавился от туники и бюстгальтера, торжествующе радуясь каждой снятой детали одежды, точно ребенок, обожающий загадочные подарки, упакованные во множество вложенных одна в другую коробок.

Обычно, забираясь зимой в постель, Магали поначалу дрожала от холода, но Филипп полностью разогнал его, распространяя жар своего тела.

Попытавшись снять с нее сапоги, он услышал возглас протеста. Она же специально надела их! Они определяют ее превосходство! Именно в них она должна быть, чтобы победить его, обрести власть над ним, сделать его беззащитным в ее руках.

Он прижал руку к скрытому под легинсами холмику.

– Ты хочешь, чтобы я разорвал их надвое? – грозно вопросил он.

От такой прозаичной угрозы под нажимом его руки в ее лоне вспыхнул огненный цветок. Неужели разорвет? Эластичные плотные легинсы отличались изрядной прочностью и… Да, он выглядел всемогущим.

Магали приподняла ногу, осознавая это как откровенное подчинение и одновременно истекая жаркой страстью, а он, приняв это как должное, медленно стягивал длинное голенище с ее ног, в конце концов уронив сапог на пол. Такая же судьба ждала второй сапог. А за ним последовали легинсы. И трусики. Неожиданно он улыбнулся, окинув взглядом ее полностью обнаженное тело, и оно откликнулось на эту улыбку ощущением восхитительной уязвимости, когда сама она вдруг осознала, что мягкая кожа сапог коснулась ее ступней и вновь, скользнув по голым ногам, охватила бедра.

Так, подумала Магали в приступе победного облегчения. Все-таки он предпочел оставить власть в ее руках. Но когда она попыталась подняться, чтобы оседлать его в сапогах, он неожиданно перевернул ее с такой легкостью, словно она была плюшевым мишкой, и прижал ее спину к своей груди.

Его пенис с силой давил на нее. Сильные руки охватывали ее тело, прижимая к мускулистой мужской груди. Одна из ее рук попала в плен, зажатая между его рукой и кроватью. Вторая рука мягко сдерживала все прочие поползновения. Его пальцы исследовали ее анальную щель, и она мгновенно открылась для него. Ее реакции стали бессознательными. Собственное ее тело вышло из повиновения. Отдалось в его власть.

А он действовал с раздражающим спокойствием. Продолжал обстоятельные исследования ее сокровенных мест. Словно он вовсе не стремился как можно скорее довести ее до оргазма. А просто с глубоко личным интересом раздвигал пальцами ее складочки и блуждал по ним, мягко соскальзывая во влажные глубины. Слегка пощипывая, точно выясняя их плотность и узнавая, из какого материала они сделаны.

Магали попыталась вывернуться, и его легкие объятия тут же укрепились, опять зажав ее в тисках, так что на ее спине отпечатались все мышцы его грудной клетки, а ее груди щекотали мягкие волоски прижатого к ним предплечья. Он подавил ее бунт. Без особенного напряжения. Но теперь она едва могла пошевелиться.

Все порывы свободы ей пришлось перенести на нижнюю часть тела, и даже там он укрощал их. Он позволил ей слегка поерзать, и когда ее ягодицы прошлись по его восставшей плоти, издал одобрительный хриплый смех, но, решив, что пора прекратить и это своеволие, уверенно пронзил ее двумя пальцами. Магали заскулила и попыталась вывернуться из-под его руки, но он крепко держал ее. Все ее внутренности сжались в тщетных попытках перевернуться на спину или как-то заставить его следовать ее желаниям и уделить наконец главное внимания ее половым губам и клитору.

Но для этого у нее не было никаких физических возможностей. Она чувствовала, как он наслаждается, прижимаясь к ней восставшей плотью. Однако он продолжал спокойно по-своему исследовать ее. Без всякой спешки. Этот захватчик не способен поддаться порыву.

– Я же не одно из твоих требующих треклятого терпения пирожных, – простонала она.

Он рассмеялся.

Этот смех дико рассердил ее. Ей захотелось возненавидеть его. Захотелось, чтобы ее тело, взбунтовавшись, отключилось и ни на что не реагировало. Но, увы, оно явно все больше воспламенялось, мышцы ее половых губ дрожали вокруг его пальцев, бедра извивались в напрасном усилии подставить под его руку то, что ей самой хотелось.

Дразнящие пальцы продолжали исследовательские игры, кружа и слегка раздвигая подступы к ее проходу, точно он все еще проверял плотность женского материла. Она застонала.