Сон негра - Даниил Юрьевич Гольдин

додумается, если вспомнит. Ручки у них только грязные, ногти черные. Не стоит давать в себя руки совать. Ну и пованивают. Но зато сколько власти над человечком, над порядками! Да, да, над самим порядком! – она восторженно хихикнула и блаженно откинулась на подушки.

– И сколько?

– Больше, чем ты порядка сделал. Хотя обещал ведь. Грозился. А это красивая игра. Только некоторые заигрываются и переезжают к своим алкашам. Но и в этом какая-то эстетика личного декаданса присутствует.

– Но так ведь никто не делает на самом деле, – говорю.

– Я делаю, – сказала и лукаво смотрит из-за прядей красных волос. – Как говорила одна мудрая женщина: «Ему это так приятно, а мне так несложно»!

За пушистых хвост спряталась.

– Я запутался. И устал. Там вон на нас пауки таращатся, а ты мне какую-то дичь загоняешь. Я думал, ты что-то важное хочешь сказать.

– Да на нас постоянно тысячи глаз таращатся, глупенький.

И она еще голову морочит.

– Завязывай, ты меня злишь.

– Ах, зайчонок! Я что, задела тебя? Ну не сердись, Сашенька. Это просто каприз. Очень захотелось! Ты же сам сказал, что они и так схавают. Вот мне и захотелось чего-нибудь подсунуть.

– Это не так работает, – говорю. – И я не это совсем имел в виду.

– Да брось! Я ведь принцесса! Смотри: меня похитили, сижу в высокой башне. Все так и работает: достаточно мне быть охуенной, и кто-нибудь да проникнется, и пойдет повторять за мной. У какой-нибудь отбитой шкуры да засядет в голове эта история, и вуоля: я растворяюсь в культуре. Образец ролевой модели – этого ведь и жаждет любая принцесса. Прорасти в умах: какое бессмертие может быть прекраснее, ну же?

Молчу.

– И знаешь что самое главное, Саша? – подалась ко мне, провела рукой по моей дырявой щеке, – Теперь и тебе надо быть охуенным. Чтобы ты мне соответствовал. Это я все, чтобы тебя правильно мотивировать, чтоб ты довел до конца свое большое дело! Теперь будешь думать обо мне как об ангеле. И никуда от этого не денешься.

– Свое дело я и так сделаю, я уже пташке обязался, – говорю. – А ты все играешься, а во что – уже сама не знаешь. И больно мне делаешь. И устал я от тебя. Обязательно было ссучиться?

– А какая разница? Все равно рассвет скоро. И глаза, глаза смотрят, внимают каждой детали – и мы перед ними, как на блюдце, Сашенька. И все теперь только от нас… От тебя зависит. Что успеешь перед рассветом, о том все и будет. Ты говоришь, что я ссучилась, а я ведь вся тебе отдалась – вся. Свои надежды перед тобой сняла, дала тебе в свою репутацию запустить руку. Хочешь, бери меня сейчас? Только сделай, Сашенька. Сделай свое большое дело! Чтобы тут все вздрогнуло, каждый камень, до самых основ. Каждая душонка до самой дыры в основании. Все!

Пауки плотно набились в арку распахнутых дверей. Отовсюду подлезли и наблюдают, но внутрь не смеют войти.

– Хоть бы миллионы глаз смотрели – зачем тогда мне соответствовать, если скоро все равно конец?

– Саша, вот это меня пугает, – она отстранилась, ее голос вдруг стал серьезным. – Ты стал жутким брюзгой. Никакого веселья. А жизнь – она посмотри какая! Волшебная! – обводит рукой круглую каменную залу.

– Не пойдешь? – обрываю ее.

– Нет, конечно не пойду! Ты что, ничего не понял? Теперь твой ход – до конца. И теперь от тебя все зависит! Теперь только ты дорисовываешь. Наугад, да. Но у тебя вон есть эта твоя шлюха. У нее и интересуйся, что красиво, – смеется, обмахивается лисьим хвостом. – А я пока тут посижу. Здесь тепло, и мягко, и никто не пристает. А ты иди: у тебя большое дело. Сделаешь – приходи. Может быть, поцелую.

Сказала и натянула шелковую простынь до носа. Глаза лукавые блестят.

А у меня кости ломит. И тоскливо и зло. Так зло, что пауки шмыгнули в углы, когда я через дверь проходил. Мотивирует она. Еще чего придумаешь, баба? Может, тебе еще голову дракона подай? Или лучше – голову Русского Духа? На блюде, ага.

Пауки из темных проемов колоннады провожают меня бусинками-глазами. Ну что, милые, теперь вам не ахти? Поубавилось инициативы? Вот и у меня. Вы хоть яйца можете откладывать, пока заняться нечем.

На каменный пол мерно капает яд с хелицер. Кап-кап, кап-кап. В ритм моих шагов. Два капли – шаг, две капли – шаг. Затаились в углах.

Вот нахера с ведьмой связался? Все так спокойно было! Зла не хватает.

Вниз башня тринадцать ступеней. Одна железная дверь. Тринадцать ступеней – и уже знакомый зал. Колонны, на потолке и стенах фрески. Все об охоте, о битвах. Скелет в рубиновой короне горящим мечом разрубает напополам изуродованного человека, хватающегося за ноги его коня.

– Герой, Государь, герой, ничего не скажешь, – показываю ему на фреску. – Человечка безоружного разрубили и про это на стене намалевали картину.

– Что, вздорная баба? – сухо смеется Кощей. – Подпортила тебе настроение?

Молчу. Хочу просто уйти, как пришел, бреду прочь от трона по ковровой дорожке, но Кощей меня обратно разворачивает:

– Ничего не забыл?

– Нет, – говорю.

– Забыл. А раз не помнишь, что, значит, я с тобой еще поболтаю, пока граф там лодку смолит, – показывает рукой в оконный проем.

Там на фоне неба и уступчатых скал мельтешит чья-то спина. Человек, кажется, прямо за окном что-то усердно делает, согнувшись над своей работой.

– Ты, Саша, не бери в голову бабьи бредни. Мы им это позволяем, знаешь ли, потому что всегда чуть свысока смотрим. Как на непоседливых зверьков. По крайней мере, так раньше было, как помню. Сам-то я давненько не практиковался. Раньше, бывало, нагоню девок в баню и ууух! Всех государевой благодатью попотчую… А теперь – во, – он резким движением приспустил шаровары, продемонстрировав мне гладкие тазовые кости. Затрещал своим коротким смешком, довольно клацнул зубами и уселся на трон.

– Государь, – говорю. – Вы же прекрасно знаете все. И мои замыслы, и графовы, – вам ведь все известно наперед. Так зачем нас пускаете туда? И даже сами меня посылаете.

Человек за окном стал работать менее усердно, его движения замедлились, сделались плавными, словно он старается не шуметь и прислушивается.

Государь тоже это заметил, кажется. Выждал короткую паузу, обдумывая свой ответ, а потом как гаркнет вдруг:

– Да потому что мне поебать! Что с вами будет и с этим гнилым королевством, и с его поганым душком!

И снова зашелся стучащим смехом. Чуть дольше, чем всегда делал, и я уловил это. А