Почему не гаснут советские «звёзды» - Федор Раззаков

«Широко распространены попытки толковать 1937 год как „антисемитскую“ акцию, и это вроде бы подтверждается очень большим количеством погибших тогда руководителей-евреев. В действительности обилие евреев среди жертв 1937 года обусловлено их обилием в том верхушечном слое общества, который тогда „заменялся“. И только заведомо тенденциозный взгляд может усмотреть в репрессиях 1930-х годов противоеврейскую направленность. Во-первых, совершенно ясно, что многие евреи играли громадную роль в репрессиях 1937 года; во-вторых, репрессируемые руководящие деятели еврейского происхождения нередко тут же „заменялись“ такими же, что опрокидывает версию об „антисемитизме“…»

Естественно, что ослабление позиций во власти воспринималось еврейской элитой крайне болезненно. Поэтому, едва не стало Сталина, они предприняли всё возможное, чтобы вернуть себе утраченное положение. И помог им в этом Никита Хрущёв, который в 1956 году начал атаку на сталинизм. Почему он встал на этот путь, существует несколько версий. Первая упирает на то, что таким образом Хрущёв пытался избавиться в своём окружении от потенциальных претендентов на верховную власть (группа Молотова), которых он мог дискредитировать, обвинив в жестокостях сталинского времени. Согласно другой версии, Хрущёва подтолкнули на этот путь западники (при молчаливом согласии центристов и почвенников), которые выступали под лозунгом прорыва изоляции СССР от внешнего мира (а изоляция эта во многом базировалась именно на отношении западных элит к личности Сталина).

Как мы знаем, акция Хрущёва полностью удалась: он устранил со своего пути ближайших претендентов на власть и начал десталинизацию советского общества. Причём последняя была основана отнюдь не на объективном подходе (в таком случае это могло бы если не объединить, то, во всяком случае, примирить все группировки советской элиты), а на чисто конъюнктурном, субъективном. В итоге этот процесс привёл к отрицательному результату: к ожесточению элит по отношению друг к другу, к выделению одних элитных групп и ущемлению других. И прежде всего поднялась еврейская элита, которая, надо отдать ей должное, сумела извлечь из происходящего максимальную выгоду для себя. Этот максимум заключался в том, что репрессии конца 30-х годов были представлены как преступное беззаконие с явным антисемитским уклоном. На основе этого началось активное возвращение еврейской элиты в высшие слои советского общества, которое длилось все годы хрущёвской «оттепели» (1956–1964 годы) и было несколько приостановлено после смещения Хрущёва.

Между тем единственной силой, кто в той или иной мере сопротивлялся широкой десталинизации, были сталинисты, в том числе и Всеволод Кочетов. В те годы он не случайно был делегирован своими сподвижниками не только в идеологические органы (в 1955–1959 годах возглавлял «Литературную газету»), но и в высшие органы партийной власти (в 1956 году его избрали членом Центральной ревизионной комиссии КПСС). По мнению сталинистов, критический взгляд на времена сталинского правления обществу был необходим, однако эта критика не должна была быть огульной, поскольку в таком случае на ней начинали паразитировать разного рода перерожденцы и карьеристы. Свою позицию на происходящее в стране Кочетов ясно выразил в новом романе «Братья Ершовы» (1958), где, с одной стороны, выступал сплочённый рабочий коллектив, носитель передовых идей, с другой — «гнилая» либеральная (проеврейская) интеллигенция, носитель идей ревизионистских.

Любопытно, что роман был весьма положительно встречен высшим идеологическим руководством, за исключением одного «но»: в газете «Правда» был брошен упрёк Кочетову в том, что он якобы слишком сгустил краски. Дескать, «ревизионистские настроения затронули значительно меньший круг творческих работников, чем показано в романе». Это была существенная оговорка, которая указывала либо на политическую слепоту критиков, либо, наоборот, — на их желание намеренно затушевать данную проблему. На мой взгляд, истина крылась в последнем. И, чтобы подтвердить свою правоту, перенесу читателя на 20 лет вперёд, в начало 1978 года. Тогда другой известный советский писатель из числа державников-сталинистов — Михаил Шолохов написал письмо Брежневу, где открытым текстом заявлял следующее:

«Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, которая представляет историческую основу, главное богатство социалистической культуры нашей страны… Особенно яростно, активно ведёт атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру, противопоставление русского социалистическому…»

Ответом на этот крик души было следующее резюме высшего руководства страны, которое по своей сути было весьма схоже с тем, в чём упрекали в 1958-м Кочетова — то есть в сгущении красок. Дословно это выглядело так:

«…Изображать дело таким образом, что культура русского народа подвергается ныне особой опасности, связывая эту опасность с „особенно яростными атаками как зарубежного, так и внутреннего сионизма“, — означает определённую передержку по отношению к реальной картине совершающихся в области культуры процессов… Никаких открытых дискуссий по поставленному им (Шолоховым. — Ф.Р.) особо вопросу о русской культуре не открывать…»

Вот и в 50-е годы позицию сталинистов власть посчитала «передержкой» и никаких открытых дискуссий по этому поводу не проводила. В итоге почти вся борьба велась «под ковром», что, естественно, только запутывало народ, который никак не мог разобраться, в чём же смысл тех баталий, которые велись во властных элитах. Между тем баталии там разворачивались серьёзные. Причём за большинством из них явственно маячили уши западных спецслужб, которые были весьма рады подобной секретности — как известно, ловить рыбу в мутной воде всегда проще. Благодаря этой деятельности было рождено, например, знаменитое «дело Пастернака» (1958), которое являлось чистой провокацией Запада: подставив своей «нобелевкой» писателя-еврея, западные стратеги добились его осуждения советскими властями, чем возбудили к ним новую вспышку гнева со стороны либеральной советской интеллигенции. Два года спустя (когда Пастернак скончался) этот гнев западные спецслужбы весьма успешно трансформировали в создание диссидентского движения в СССР, которое, как известно, было основано лицами всё того же еврейского происхождения.

Не менее значимые события происходили и в других областях политической жизни страны. Так, Хрущёв, подталкиваемый либералами, избрал одним из главных направлений развития советской внешней политики западное: объявил о мирном сосуществовании с Западом (в 1956 году), включился в экономическую гонку с Америкой (в 1959-м), рассорился с Китаем (в 1960-м). Наконец, осенью 1961 года Хрущёв и его союзники, на радость всё тому же Западу, нанесли новый мощный удар по Сталину и его наследию: на XXII съезде КПСС они с удвоенной энергией продолжили разоблачение сталинской политики и в буквальном смысле похоронили вождя всех народов, вынеся его тело из Мавзолея. Все эти события в итоге сольются в одну полномасштабную стратегическую ошибку советского руководства, которая очень скоро и приведёт к краху советского проекта.

К сожалению, осознание этой ошибки придёт слишком поздно даже к людям, которые испытывали к Сталину симпатию (в том числе речь идёт и о Всеволоде Кочетове). Ведь то, что почти вся советская элита отнеслась к перезахоронению вождя либо с одобрением, либо молча, объяснялось просто. Предавая тело Сталина земле, элита вместе с ним хоронила и свой страх перед теми репрессиями, которые вождь культивировал, держа её в подчинении. Однако этот консенсус не распространялся на всё остальное сталинское наследие, которое одни продолжали активно ниспровергать, а другие, наоборот, — защищать. Всеволод Кочетов по-прежнему был в числе последних.

Сохранив на XXII съезде партии свой пост в ЦРК, он в том же 1961 году был назначен главным редактором журнала «Октябрь». Именно возглавляемое им издание и стало главным рупором и пристанищем для всех тех, кто выступал не просто против широкой десталинизации, а против подрыва базисной основы советского проекта, который зиждился именно на тех принципах, которые сформулировал Сталин. Либералы сводили эти принципы к одному: к жестоким репрессиям, которые единственные служили основой для существования якобы бесчеловечного режима. При этом напрочь отбрасывались многие объективные исторические факторы: существование внутренней оппозиции, вражеского окружения извне и т.д.

Не бралась в расчёт и политическая биография самого Сталина, которая на разных этапах истории советского государства трансформировалась в диаметрально противоположные характеристики. Так, если в 20-е годы он был космополитом-коминтерновцем, то со следующего десятилетия превратился в ярого государственника, державостроителя. Именно в последнем качестве Сталин и достиг наибольших успехов как государственный деятель, в считаные годы превратив свою страну в супердержаву. Однако именно эта его ипостась и вызывала ярость у космополитов-либералов, наследников того Коминтерна, который Сталин распустил в 1943 году.