В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

Очнулся он от того, что закашлялся и что остановился грузовик. Солдаты снова перекрикивались между собой, на сей раз куда более уверенными голосами. Его потащили назад, за ноги, и опустили на землю. Старухи ломко вставали с насиженных мест, и дети тянули их за руки. Солдаты размахивали винтовками.

Они были в лагере для военнопленных, на площади, окруженной с трех сторон деревянными бараками и огражденной забором из колючей проволоки. Посреди обширного пустого пространства стоял флагшток без флага, и сразу за ним — два маленьких броневичка, припаркованные возле невысокого, обложенного мешками с песком строения. Из крыши здания торчала радиомачта, от угла к ближайшему телеграфному столбу тянулись провода. Вдоль стены стояли два фургона без опознавательных знаков. Мотор ближайшего работал на холостом ходу, а в кабине сидел, свесив ноги через открытую дверь, человек в гражданской одежде.

Четвертая сторона лагеря выходила к озеру, противоположного берега которого в меркнущем вечернем свете почти не было видно. Камышовые заросли были сведены, чтобы обеспечить сектор обстрела, а может быть, просто ради того, чтобы красивый вид стал еще привлекательнее. Над поверхностью воды торчала зеленая щетина из срезанных стеблей. К противоположному берегу почти вплотную подходила гряда невысоких холмов и у самой воды резко сворачивала в сторону. Между кромкой озера и нижними склонами холмов виднелись крыши и невысокие колоколенки маленького греческого города.

Он сидел на пыльной земле. Деревенские, и стар и млад, сбились в кучку возле того грузовика, который их сюда привез. Из другой машины выгрузили три свертка, по размерам и по форме похожие на человеческие тела, — больше в кузове ничего не было. Одна из старух перевязывала платок. Было такое впечатление, что пальцы ее никак не могут справиться с узлом. И тут Сол понял, что они все смотрят на другую сторону площади.

Мимо фасада пункта связи в сторону фургонов шла целая процессия. Открывали ее двое солдат, которые под руки вели человека с завязанными глазами. Сзади них шел еще один солдат, который толкал пленного в спину дулом винтовки, когда тот слишком явно отклонялся вправо или влево. Одна рука у партизана была примотана к спине; другая висела впереди на перевязи, плечо потемнело от крови, кровь пропитала и всю полу куртки с этой стороны. Сол узнал того самого партизана, который хотел его застрелить. Затем шли еще два солдата, между которыми, также с завязанными глазами и с руками, заломленными за спину, шла Фиелла.

Сол обратил внимание, что эти солдаты были не греки, а немцы. Двое шли по бокам от нее, закинув винтовки за плечи и держа ее под руки, потому что она через каждые несколько шагов вздрагивала и шарахалась из стороны в сторону и, судя по всему, была не в себе. Они тащили ее вперед силой. Замыкали процессию два офицера.

Водитель фургона выпрыгнул из кабины и пошел открывать задние двери. Когда раненого стали заталкивать внутрь, он резко вскрикнул от боли. Фиелла развернулась вокруг своей оси, и воздух прорезал ответный крик. Она вырвалась из рук солдат и принялась молотить ногами по своим невидимым врагам. Солдаты испуганно отскочили в сторону, но потом, поняв ее полную беспомощность, один ловко поставил ей подножку, и она тяжело рухнула на землю. Она встала, только для того, чтобы снова получить подножку. Другие солдаты начали над ней смеяться. Капитан тут же рявкнул на них, и двое конвоиров нагнулись, чтобы поднять ее на ноги. Двери фургона с грохотом захлопнулись. Машина развернулась. Должно быть, она поняла, что раненого увозят, и принялась выкрикивать оскорбления в адрес людей, которых не видела. Солдаты уволокли ее прочь — сначала вдоль стены здания, а потом за угол. Оба офицера стояли и смотрели на них, а потом пошли обратно ко входу в пункт связи и скрылись внутри.

Греческие солдаты жадно пили воду из фляжек и громко разговаривали между собой. Его товарищи по несчастью стояли неподвижно и с пустыми лицами, даже самые маленькие из детей — как будто всего, что они видели вокруг, попросту не существовало. Как будто ничего не случилось. Ни немцы, ни их пленница больше не появлялись. Потом греческий офицер прикрикнул на своих подчиненных, и они не спеша начали собираться возле грузовиков, человек шесть или семь, вертя в руках винтовки. Старухи и дети отправились под их присмотром к ближайшему бараку. Сол попытался встать, но тут же почувствовал резкий тычок в поясницу и упал лицом вперед на землю. Когда он попытался развернуться, его ударили еще раз, теперь в живот. Над ним стоял солдат, наставив ствол винтовки прямо ему в грудь. На дальней стороне площади распахнулась дверь центра связи. Вышел один из двух немецких офицеров и сделал знак офицеру греческому. Тот, в свою очередь, ткнул пальцем в сторону Сола.

За деревянными бараками стояли домики, с которых, видимо, когда-то и начинался этот лагерь: длинные приземистые постройки из оштукатуренного камня, крытые глиняной черепицей. На выбеленных стенах ближайшего из них видны были крошечные зарешеченные окна. Камеры, сообразил Сол.

Он сел в углу и принялся тереть занемевшие щиколотки. Веревки, которыми были связаны его распухшие руки и ноги, перерезали. И способность чувствовать постепенно к ним возвращалась. Снаружи было уже почти совсем темно, но сквозь зарешеченное отверстие в стене высоко у него над головой еще просачивался квадратик сумеречного света. Тяжелая дверь пробита смотровым глазком, затворенным снаружи. За ней — центральный коридор, который делил здание на две части. Когда его сюда привели, охранник, сидевший у двери камеры, расположенной ровно посередине коридора, вскочил, замахал на них руками и показал на дверь, находившуюся через две камеры от той, перед которой он нес свою неусыпную службу. Сол стоял и ждал, пока отомкнут дверь. В дальнем конце коридора дверь стояла открытой настежь, и за ней — большая комната. Старуха в платке мыла в комнате полы под присмотром солдата, сидевшего на придвинутом к стенке столе. Сквознячок донес до него легкий запах мочи. Прямо у старухи над головой с потолка свисали две веревки. Он выудил из памяти четыре слова и уже в который раз не сумел вспомнить, откуда они. И напряжение тоже устает.

Он услышал, как завелись было и тут же остановились грузовики, потом какие-то крики, но довольно далеко. Скрежещущий звук о каменный пол и, чуть погодя, звуки шагов мимо двери: старуха и ее эскорт. Они прошли мимо его камеры, и звуки замерли. Хлопнула дверь, опять какой-то шум в коридоре. Фиелла наверняка в той самой камере, возле которой сидит охранник, меньше чем в десяти метрах отсюда. Интересно, подумал Сол, почему его поместили отдельно от прочих?

Он притулился к стенке и провалился в беспокойный сон. Ему приснилось, что он бежит и бег невыносимо мучителен, но остановиться он не может. Перед ним была длинная пыльная дорога, и вела она в горы. Он бежал по ущельям настолько узким, что мог бы, наверное, взобраться наверх, упираясь ногами в их стены. Потом была деревня, уже объятая пламенем. А за ней — расселина в скале. Было дерево, на котором повесили человека, мужчину, или не повесили, а только подвесили, но как — ему видно не было. И была кровь. С этим человеком сделали что-то ужасное. Он живой или мертвый? Восковые лица тех, кто уже давно висел на этом дереве, уставились прямо на него, и он побежал дальше. Вот роща. Ему нужно пробраться через подлесок. Сквозь кусты он продирался словно бы целую вечность. Она была где-то здесь, рядом, она склонилась над мужчиной, кровь которого ключом била у нее между пальцами. Голубоглазый партизан кивал и звал его к себе, совсем молодой. Он зашел не туда. Партизан быстрым движением поднял винтовку. Времени оставалось совсем чуть-чуть. К ним уже бежали солдаты: несли своего раненого товарища и еще размахивали им так, словно рана в пах была каким-то особенным оружием. С глухим звуком ударялись в землю снаряды, и грузовики ревели, как стреноженные животные, напуганные этим грохотом. А где Фиелла? Все застыли в ожидании. По небу пронесся последний снаряд, и звук его становился все пронзительнее и пронзительнее, он завывал куда громче, чем тот раненый, вытягивая звук во всю невообразимую длину своей траектории. И только одна фигурка по-прежнему стояла, выпрямившись во весь рост, дальше по склону, над хижиной. Ложись, крикнул он сам себе, закрывая голову руками, сворачиваясь в клубок, чтобы уйти от этого звука. И через руки — пробурить себе головой вход в пещеру.

Завывала сирена. Разрывы снарядов оказались настоящими взрывами где-то снаружи. Он слышал, как на некотором удалении от тюремного блока кричат люди. Вспышка света на долю секунды озарила камеру неживым серым светом. И, секундой позже, глухой удар. Он проснулся с ощущением, что сражение идет полным ходом. Забормотал, заикаясь на одном и том же слоге, пулемет. Вдалеке трескотня винтовочных выстрелов. Потом, уже ближе, завелся автомобильный мотор. Гораздо ближе, подумал он. Мотор ревел громче, потом чуть тише и снова громче. Грузовик. Но фары не включает. Что-то — или кто-то — начало скрести по крыше тюремного блока. Он навострил было уши, но рев автомобильного мотора заглушил этот звук. Снаружи раздался крик, потом еще раз, и следом пришел отзыв. Ее голос. Бешеная скороговорка. Потом заскрежетала передача, и грузовик взревел, дав полный газ. И тут вдруг Сол понял, что сейчас произойдет. Он бросился на пол, через всю камеру, и покатился в угол. Грузовик несся в его сторону на полной скорости, неся за собой звуки битвы. И в следующее мгновение мир рухнул ему прямо на голову.