Азарт - Терентий Гравин

Я сам догадался и рискнул попробовать последний кусочек странного растения. И был поражен вполне приятным послевкусием: стебли напоминали сахарную свеклу или нечто, весьма близкое к хорошо известному мне продукту. Пришлось однажды налаживать в одном колхозе совершенно незаконную, но невероятно эффективную и безотходную установку по производству спирта. Так у нас там такой объем вышел, что мои подельники испугались и резко прикрыли лавочку. Но суть производства в кустарных условиях я изучил назубок.

Это я так, скорей, по инерции вспоминал. Даже если и отыщутся плантации подобных корней или стеблей, то строить установку, а потом выдавать в продажу спирт или сахар — дело в этих землях несусветное. Покупать будет некому, а сам я сопьюсь в течение оставшегося мне срока пребывания в коме.

"А вот и не сопьюсь! — устроил я спор сам с собой. — Все мое там, в клинике Синицына. А здесь — только буйная фантазия. Так что корешки все-таки следует поискать. Ибо не нравятся мне эти местные вина… Да и любые — не нравятся. Привык к пониманию, что это — яд, вот и не тянет. То ли дело — водочка! Да под соленые огурчики, да под ушицу!.. Чистый продукт, созданный Ломоносовым! Красота! И телу полезно, и мозги хорошо чистит… Если меру знать, конечно".

Улеглись мы спать уже под утро, но сон получился нервный: а ну как Поедатель одумается, раскусит мой обман, да вернется?

С утра я вскочил на ноги, не выдержал и первым делом сбегал на луг, да там осмотрелся. Не заметив никакой опасности, вздохнул с успокоением, и, полюбовавшись на появившуюся ночью надгробную плиту, поспешил завтракать.

После завтрака я стал пытаться оседлать ту самую пегую кобылку, с порезом на крупе. Она получила от меня имя Пелагея. Мелкий, правда, ржал почему-то, словно псих, но я на него не обижался. Дите он еще, что с него взять? Да и с чего он взял, что Пелагея — такое смешное, устаревшее и дикое имя?

Вскоре состоялся мой первый выезд. Мальца я инструктировал жестко, что делать и как себя вести в случае нескольких вариантов моего возвращения. Все-таки опасность имелась, что могу кого-то на хвосте привести. Или змей осатанеет, или гули за собственностью герцога погонятся. Хотя какое они вообще имеют право претендовать на чужую собственность? Коняги из совершенно другого мира, можно сказать, я их подобрал после работорговцев, так что собственность моя! Ну, ладно: наша с Санькой.

Все три поля мы проехали спокойным шагом, чтобы на случай погони быть свежими. Я поднялся на взгорок и вел Пелагею, придерживая за узду. Там привязал в удобном месте за скалой, а сам высунулся с биноклем и стал наблюдать за башней.

Изменения были, но, к счастью, нашей команды это на касалось. Змею видимо надоело бесцельно биться головой в нерушимую дверь, и он решил заняться разорением округи. Но так как никто больше рядом не жил, и под хвостами у него не мешался, многоголовый гад принялся выводить из строя все ловушки, ломать перекрытия над ямами, а местами даже засыпать особо опасные. Причем легко засыпал, играючи: одно движение массивного тела — и нет ямы. Только неглубокий овраг на том месте остался. Ран, конечно, на теле монстра добавилось, но они для него оказались не критичны.

За всем этим безобразием с верхней площадки башни наблюдали четыре гуля. Грустно наблюдали. С досадой. Хотя, скорей всего, мне это показалось, потому что даже с помощью бинокля с расстояния в полтора километра толком рассмотреть эмоции в свинячьих глазках дело неосуществимое.

Попутно я ощущал в душе злорадство в адрес холодца на шести лапах:

"Ага! Не хотели со мной дружить! Вот теперь и получите, да распишитесь! А будет что-нибудь еще — тоже на ваш адрес отправлю!"

Уничтожение ловушек меня в грусть не вгоняло, а основательность, с которой змей стал рыть огромную нору — тоннель, даже порадовала. Неужели помесь гауланов, гномов и бедных лошадок собирается сделать подземный ход и ворваться в башню через подвалы? Как говорится, бог в помощь! Но вряд ли у него что-то дельное получится. Да и защитники твердыни на это никак не среагировали. Точнее: вообще смирились с происходящим. Трое ушло, а один преспокойно продолжил дежурство возле артиллерийской установки.

Убрался и я оттуда восвояси. Правда, уже пуская послушную лошадку рысью, мне вдруг почудился отдаленный паровозный гудок. Или что-то похожее. Я даже замер от неожиданности, останавливая Пелагею. Затем лихо вскочил ногами на седло и в бинокль еще раз глянул на башню. Там — полная тишина и спокойствие: змей роет, гуль ходит по окружности площадки. Померещилось? Наверняка… Ведь откуда тут возьмется паровоз? Какой бы ни была окружающая нас действительность фантастической, но пределы беспредела должны существовать.

Хмыкнул в недоумении, вновь уселся в седло, да и помчался в место дислокации нашего бравого отряда. На повестке дня у меня стояло два вопроса крайней срочности и важности: обучение моего напарника верховой езде и создание напалма, годного для сжигания образовавшейся гидры. Может, и не напалма, а, скорей, аналога греческого огня. Для его создания, помимо керосина, воска и мыла, мне удалось еще и бочку негашеной извести отыскать под навесом.

Вернувшись домой, я немедленно освободил Пятницу от хозяйственных работ и приступил к его обучению. Хлопотное дело — здесь просто словами, покрикивая издалека, не обучишь. Все следует лично и по нескольку раз показать. И как узду надевать, и как попону под седло расправить, и как подпругу правильно затянуть, чтобы не передавить живот у лошади или, наоборот, самому не грохнуться наземь во время скачки. То есть вначале базовые знания по сбруе и только потом теория и практика самой езды. Хорошо, что под это дело нам попался очень смирный мерин, который на удивление быстро сдружился с парнем и не выказывал малейшей строптивости. Скорей, даже сам помогал обучаться неопытному наезднику, предвидя все его падения (а без них тоже не обошлось) и стараясь их предотвратить.

Когда первые навыки были благополучно освоены, а новоиспеченный всадник стал нарезать круги рядом с навесом, я все свои знания и умения сосредоточил на создании зажигательной смеси. Морока — даже если все помнишь и знаешь. А когда нет под рукой механических миксеров и герметической полиэтиленовой упаковки — вся работа превращается в истинный геморрой. На эту возню у меня в итоге ушел весь световой день. Устал, как бегемот, переплывший океан, но плоды моего труда того стоили. Отныне у нас существовала возможность справиться с любым многоголовым чудищем на расстоянии.

После короткого ужина я опять собрался, желая выяснять, как идут дела возле башни Канцура. Александр упорно напрашивался со мной, утверждая, что уже может и галопом пускать своего конька, но я его и слушать не захотел:

— Оставайся сторожить наше хозяйство. А завтра посмотрим вначале на твои ощущения и уже потом будем решать по поводу дальних поездок.

Уж я-то прекрасно знал, как новички чувствуют себя на следующий день после первой интенсивной тренировки.

Глобальных изменений в конфронтации между Поедателем и гулями не произошло. Первый уже нагородил кучу земли с противоположной стороны, начиная рыть третий, если не четвертый тоннель, а единственный представитель осажденной стороны продолжал все так же прохаживаться возле готовой к запуску магической ракеты. Рассматривая ее в бинокль, я даже засомневался:

"Вдруг она не настоящая? Ею просто пугают подобных нам обывателей? Но почему тогда мне казалось, что по нам они готовы выстрелить, а по змею — жадничают? Все-таки подобный монстр гораздо страшней и опасней выглядит, чем два маленьких человечка. Как бы так эффективно проверить мою идею?.."

В голову ничего не приходило, кроме одного: создать полноценные иллюзии нас любимых, да и отправить прямиком к башне. Только тогда и станет ясно, насколько нас боятся и настоящей ли магической ракетой запугивают. Весь минус моей идеи заключался в том, что создавать иллюзии мы совершенно не умели, и обучать нас было некому. Хотя, по утверждениям того же Пятницы, каждый уважающий себя маг баловался созданием иллюзий не только собственного тела, но и других существ, страшных химер и агрессивных монстров. Чем выше поднимался колдовской уровень и опыт, тем более полноценные иллюзии создавались.

А я что мог? Пришла правда мыслишка слепить некое чучело из глины, одеть его в наши одежды, загримировать, усадить на коней и отправить к башне. Но как только я осознал опасность для наших парнокопытных друзей, сразу сжег мысль в сознании, как неуместную.

А потом я спохватился, что время позднее, и все порядочные люди давно спят. И заторопился к ожидающей меня Пелагее. Но не сделал и пяти шагов, как вновь раздался странный звук, напоминающий паровозный гудок. Я развернулся и вновь посмотрел в сторону башни, потому что точно определить, откуда донесся звук, стоя к нему спиной, довольно сложно.