Гроза над Миром - Венедикт Ли

Я встал, прощаясь.

- Хорошо, команданте...

- Называй меня просто Авель. Я ведь не командир тебе больше. И приказывать не могу.

- Хорошо, Авель. Я вернусь.

- Счастливо, сынок. Верю - удача тебя не оставит. Она ведь - не просто везение, а свойство характера.

В глазах его блеснули слезы. Впрочем, мне могло и показаться.

День, когда я навсегда покинул казармы гвардии, запомнился мне своей сдержанной горечью. Вот когда понимаешь, кто тебе настоящий друг. Оказывается, друзей у меня мало и тем они ценнее. Ребята не шарахались от меня, как чумного, не прятали взгляда. Мы выпили на прощанье, пожали друг другу руки. Личное оружие я сдал, а форму без нашивок мне оставили - не выпроваживать же голым. И вот настал момент, когда тяжелые чугунные ворота захлопнулись за мной. Попутного ветра в задницу, Нат. Кто ты теперь? Гражданский, без образования и денег.

Лелей в душе сознание своей миссии. Один ли ты в поле воин или хитроумный Авель Орьега внушил свою идею кому-то еще? Наверное, да. "Вернись с информацией..." Слушаюсь, команданте. Мы, гвардейцы - народ вольный. Куда прикажут, туда и захотим.

Первым делом, я загнал форму. Взамен поимел брюки из грубой синей ткани, свитер и матерчатую же куртку. Армейские ботинки я оставил - обувь эта и на гражданке популярна. Еще и два с четвертью реала сверху. Стикса моего, конечно, отдали другому гвардейцу, точнее - Драчун выбрал себе нового напарника. Связался, видите ли, с гвардией... Я же за полреала столковался с первым встречным. Хотя потом о Драчуне с тоской вспоминал не раз. Тоже настоящий друг.

В детстве меня очень удивляло то, что стиксы умеют считать. Теперь-то я знаю то же, что и все - стиксы разумны. Кладя деньги в кошель на шее своего нового знакомого (он согласился отзываться на имя Бродяга) я был уверен, что он не даст себя обмануть. Мне повезло, что Бродяга хорошо понимал джойлик, иначе пришлось бы частенько играть в "да-нет". Язык же стиксов для человека слишком труден.

Путь мой лежал на юг, туда, где Барьер сходил на нет, теряясь среди холмистой местности. Дальше дорога должна была разделиться, но ветвь ее, когда-то ведшая к Тиру, давно заброшена. С той поры, как Тир перестал существовать. Почему я не двинул прямиком через Барьер? Совсем не потому, что боялся опасного спуска. Много позже я понял, что мной руководило чувство неполноценности, зародившееся, когда я увидел человека, умеющего летать. Я буду корячиться на той круче, которую он миновал в мгновение ока... Вот так я и оказался на пустынной дороге верхом на Бродяге.

Дни шли за днями. В хорошую погоду я спал под открытым небом, в редкие часы ненастья разворачивал притороченную к седлу Бродяги кожаную попону и мы укрывались под нею, согреваясь теплом друг друга. Однажды мы остановились на ночлег в захудалой деревушке и там я за полреала приобрел вполне приличный игломет и два десятка стальных стрелок к нему. Теперь я мог охотиться и платить Бродяге за любезность, когда он, задушив кролика, дружески делился со мной.

На девятый день пути, вечером, когда Бродяга отправился подкрепиться, а я ожидал его, случилось происшествие, о котором стоит рассказать.

Трое вышли к моему костру, загорелые, костлявые, в потрепанной одежде, один из них - выше остальных. Высокий осклабился:

- Доброго вечера, путник! Редко встретишь хорошего человека на этой дороге!

- Здравствуй, коли не шутишь, - я тихо взвел свой револьвер в левом кармане куртки. Стреляю я одинаково хорошо с обеих рук

- Какой грубый парень... Смотри, Кас, у него пушка!

Двое его приятелей быстро обошли меня сзади, и я выстрелил, не вынимая револьвера, сквозь ткань куртки. Высокий, охнув, упал, а я, перекатившись набок, ушел от удара, который обрушил на меня один из оставшихся двух бандитов. Еще парой выстрелов из положения лежа я ранил обоих, одного серьезно.

Ситуация повернулась в мою пользу и, на радостях, я не сразу придал значение тому, что у меня вдруг изменилось восприятие цвета. Вечерний сумрак окрасился во все оттенки радуги, на душе стало легко. "Проучил оборванцев" - эта мысль была последней перед тем, как я потерял сознание.

Пришел в себя от резкой боли. Я был раздет, лежал навзничь, руки и ноги крепко привязаны к вбитым в землю колышкам.

- Кас умер-таки, - сипло вымолвил высокий, прижимая к моей голени тлеющую головню из костра.

- А мне ты бедро прострелил - без теперь ноги останусь.

Он врал. Нога, замотанная грязной тряпкой, держала его хорошо, значит, первый мой выстрел причинил ему лишь кровоточащую царапину. На поясе его болтался игломет - выпущенная из него отравленная стрелка заставила меня вырубиться полчаса назад.

- Памяти Тойво Тона... Слыхал о нем?

Я помотал головой. Пусть думают, что я не в курсе.

- Тойво был хозяин Тира. Он нес нам свет - зарю новой жизни. Не судьба... Его остановили на полпути. Нас осталось немного, да и, все равно, скоро подохнем. Но ты умрешь раньше. Знаешь, как можно снять кожу с человека, оставив его живым?

Второй бандит помалкивал, согласно кивая старшему товарищу. С последними его словами он обнажил кривой, с зазубренным лезвием нож.

- Скажи свое имя! Ты отдаешь жизнь за Тойво - назовись!

- Капитан Нат Гариг, гвардия Эгваль.

Старший негромко присвистнул сквозь зубы.

- Экая птица! Что ж ты шлялся в наших краях?

И я, наверное, с четверть часа красочно излагал свою легенду двоим жалким осколкам воинства Великого чистильщика. Они слушали с жадным интересом, пока Бродяга не прыгнул на них из темноты.

Стиксы обычно не убивают и не калечат людей. Но в этот раз Бродяга нарушил табу: ударом лапы расплющил голову одному из фанатиков, а другого повалил на землю, и прокусил ему коленные сухожилия. После перегрыз удерживавшие меня ремни, фыркнул насмешливо: "дескать, так и знал, что попадешь без меня в беду".

Я собрал трофеи: игломет, нож и бола - тонкую цепь, соединяющую два тяжелых свинцовых шарика. Одежду свою кинул в седельную сумку, прыгнул в седло - все это время Бродяга не сводил круглых желтых глаз с ворочающегося на земле моего "заклятого приятеля".

- Привет Тойво Тону передать не смогу - на тот свет пока не собираюсь! сказал я сухо и дотронулся до лохматого загривка Бродяги.

Ночь стояла безлунная и звездная. Угли догорающего костра в последний раз вспыхнули, осветив темную фигуру. Негодяй прохрипел мне в ответ, перед тем, как я его пристрелил:

- Тойво жив и найдет тебя сам!

Бродяга шел быстро, желая, как и я, поскорее убраться с места нехорошей встречи. Я - человек молодой, с крепкими нервами и привык спокойно переживать передряги, но неприятный осадок в душе остался.