Иван Болотников Кн.1 - Валерий Замыслов

Сейчас воины отдыхали. Рассевшись кругами возле костров, варили в больших медных котлах рисовую похлебку из жеребятины с поджаренным просом, приправленную бараньим салом и кобыльим молоком.

Рядом паслись приземистые, толстоногие и длинногривые кони. Здесь же находились и запасные лошади, навьюченные копченым салом, ячменем, пшеном, рисом и бурдюками[132] с кумысом.

Возле нарядного ханского шатра торчит высокое, украшенное китайской резьбой, бамбуковое древко с черным девятихвостым бунчуком.

У входа в шатер, скрестив копья, стоят два темнолицых тургадура. Неподвижно застыли, словно каменные истуканы. За кожаными поясами — длинные острые ножи.

Ордынцы знали — тургадуры жестоки. Любого, кто без ханского дозволения приблизится к шатру на десять шагов, поджидала неминуемая гибель. Свистел нож, метко выпущенный из рук тургадура, и дерзнувший воин замертво падал наземь.

Хан хитер, как лисица, и осторожен, как всякий степной хищник. Днем и ночью, не смыкая глаз, охраняет его золотистый шатер триста отборных нукеров[133], готовых перерезать горло любому коварному врагу, посягнувшему на ханский престол.

Совершив утреннее моление, крымский повелитель собрал мурз и военачальников на курлутай[134].

Казы-Гирей восседал на походном троне, сверкающем золотом и изумрудами. Положив правую руку на рукоять кривого меча, а левую на подлокотник мягкого трона, хан пытливо вглядывался в каждого входящего, почтительно приветствующего своего повелителя:

— Салям алейкум, великий хан!

Усевшись полукругом на ярких коврах и подобрав под себя ноги, мурзы и военачальники молча ждали ханского слова.

Внутри шатра, на высоких металлических подставках чадили девять светильников, окутывая сизой дымкой парчовые занавеси.

У входа, по углам шатра, и позади трона стояли, скрестив смуглые руки на груди, телохранители, не спуская зорких глаз со знатных гостей. Всякое может случиться по воле аллаха.

Наконец Казы-Гирей повернул свое каменное лицо в сторону ближнего мурзы, мотнул белой чалмой.

— Говори, Бахты.

Приложившись правой рукой ко лбу, мурза произнес:

— О, великий и мудрейший! Благословен твой путь. Мои пять туменов рвутся в бой. И никакая сила не остановит моих верных джигитов. Полки урусов останутся под копытами наших быстрых коней! — воинственно проговорил Бахты-Гирей.

Крымский хан обратил свой взор на следующего мурзу. Сафа-Гирей в малиновом чекмене[135] и красных сафьяновых сапогах, расшитых жемчужными нитями, был хмур и озабочен.

— Велик аллах и велики помыслы твои, повелитель. Прямо скажу — бой будет труден. Урусы соорудили военный городок, поставили великое множество пушек. В их рати сто пятьдесят тысяч храбрых и сильных воинов.

— Уж не предлагаешь ли ты, бесстрашный мурза, повернуть тумены в Бахчисарай? — язвительно проговорил Казы-Гирей.

— Правоверные! Сафа поджимает хвост, как трусливая собака. Он гневит аллаха! — прокричал Бахты-Гирей.

Коренастый и широкоплечий Сафа вскочил с ковра. К лицу его прилила кровь, в глазах сверкнули молнии.

Выхватив из ножен изогнутый меч, он замахнулся на Бахты.

— Презренный шакал! Тебе ли говорить о моей трусости. Вот этим мечом я разбил в степях ногаев, а ты отсиживался на шелковых подушках в Бахчисарае и забавлялся с наложницами.

С ковра вскочил, словно ужаленный, Бахты-Гирей. Он тоже выхватил саблю.

— Уймите мурз, тургадуры, — подал знак телохранителям Казы-Гирей.

Тургадуры метнулись к разгоряченным военачальникам и оттолкнули их друг от друга. Вытащив кинжалы, глянули на повелителя, ожидая нового приказания.

— Садитесь, мурзы. Говори, Сафа, — строго сказал повелитель.

Шумно сопя носом, Сафа опустился на ковер и продолжал:

— Я видел много походов, хан. Еще при великом Девлет-Гирее я брал столицу урусов. Это была славная победа. Мы не потеряли ни одного багатура. Урусы укрылись под защиту стен московских. Здесь ждала их погибель. Мы подожгли столицу огненными стрелами. Московиты задохнулись в дыму. Их трупы запрудили Москву-реку. Аллах наказал неверных. Теперь наши тумены вновь подошли к Москве. Но враги стали изворотливей. Сейчас они отошли на три версты от столицы и ожидают нас великой ратью. Я предлагаю не бросать сразу все тумены на урусские полки, а выманить их из укрепленного стана, отрезать от городка и крепости, окружить нашими храбрыми багатурами и разбить строптивых московитян. Таков мой совет. Так завещал нам биться великий и искусный каган Чингис.

— А что думает мой юный Валди? — после недолгого молчания посмотрел в сторону племянника хан.

Молодой царевич поднялся с ковра, короткими шажками подбежал к трону и, поцеловав подол парчового чапана повелителя, молвил:

— О, светлейший хан! Столп правоверия и гроза иноверцев! Твои уста всегда изрекают мудрость. Я сделаю так, как прикажет мне повелитель. Мои воины рвутся в бой с урусами.

Казы-Гирей ласково кивнул юному военачальнику и обратился к паше[136] турецких янычар:

— Скажи мне, славный Резван, о своих помыслах.

Рыжебородый и статный паша в высокой белой чалме и шелковом халате с рубиновыми пуговицами, глянул на притихших мурз, тронул себя за золотую серьгу, вдетую в левое ухо, и высказал степенно:

— Твой враг — наш враг, почтенный хан. Великий султан Амурат, защитник ислама, повелел наказать мне неверных московитов. Он недоволен дерзкими урусами. Их казаки беспрестанно ходят под Азов, осаждают крепость и берут в полон славных янычар. Донцы на своих разбойных стругах спускаются в Черное море и топят наши корабли. Царь Иван вошел в родственный союз с нечестивыми черкесами и вопреки султанской воле поставил крепость на Тереке, затворив нам торговый путь в Дербент и Шемаху. Персидский шах Аббас посылает теперь своих тайных послов к царю Федору и, уступая урусам Кахетию, ищет союза против великого султана. Не бывать тому! Мои янычары вместе с твоими, почтенный хан, джигитами разобьют московские рати. И тогда мы заставим Федора вернуть Казанское и Астраханское ханства, свести подлых казаков с Дона и разрушить московскую крепость на Тереке.

Казы-Гирей, внимательно выслушав турецкого пашу, вновь задал ему вопрос:

— Как думаешь нападать на врагов ислама, мой верный Резван?

Паша, теребя пальцами рубиновые пуговицы, долго молчал и наконец сказал.

— Сафа-Гирей прав. Надо выманить урусов из укрепленного городка и ударить по ним всем войском.

Крымский повелитель нахмурился. На совете нет единства. Дурной признак. Поднялся с трона и сказал свое слово:

— Правоверные! Я слушал ваши советы. Мои отважные мурзы Бахты и Валди хотят единым ударом смять урусов. А мудрые Сафа и Резван предлагают иной путь. С нами аллах. Он предсказывает нам славную победу над иноверцами. Он говорит мне — веди, Казы-Гирей, своих воинов на рати русобородых и опрокинь их всеми туменами. Такова воля всевышнего, такова моя воля. И тот, кто посмеет нарушить её — того покарает аллах и мой острый меч. Вы слышите меня, багатуры?

— Слышим, хан. Мы с тобой, наш несравненный! Мы с тобой, наш повелитель! — хором отозвались военачальники.

— Близится битва. Сейчас всех приглашаю на малый достархан[137]. Пусть закипит наша кровь от айрана[138] и кумыса! — проговорил хан.

В шатре появились черные рабы-невольники с серебряными кольцами в носах. Накрыли шелковую скатерть посреди ковра, положили на неё серебряные и золотые блюда с жареным мясом молодой кобылицы, с тонкими румяными лепешками на сале и различными сладостями.

Перед ханом, пашой и мурзами поставили рабы золотые чаши с кумысом, айраном, хорзой[139] и красным персидским вином.

Приглашенные на курлутай, дождавшись, когда повелитель первым положит в рот кусок мяса и запьет его кумысом, шумно принялись уничтожать обильное угощение. Чавкая, обтирая жирные пальцы о замшевые сапоги, гости пили пенящийся напиток и красные вина.

Хмель ударил в голову. Казы-Гирей вытащил из ножен кривой меч и трижды взмахнул им над своей белой чалмой. Гости смолкли, поставили на скатерть чаши с напитком.

— Прекратим достархан, правоверные. Поднимайте тумены. Потопчем конями хулителей ислама! — свирепо крикнул Казы-Гирей.

Когда тумены были приготовлены к бою, к воинам выехал на нарядном с золотой сбруей и серебряными бубенцами гнедом коне повелитель, окруженный могучими тургадурами. Казы-Гирей — в золотом остроконечном шлеме с сетчатым надзатыльником и в серебристой кольчуге.

Джигиты сидели верхом на низкорослых, гривастых и лохматых лошадях. Они в суконных чекменях, кафтанах и турбанах[140]. На головах — стальные шлемы либо черные овчинные шапки с отворотами. У многих воинов грудь защищена медными пластинами, в руках — круглые металлические щиты и короткие копья с белыми конскими хвостами на конце. К седлам приторочены саадаки [141] с тугими изогнутыми луками и красными стрелами с закаленными стальными наконечниками.