Чудо - из чудес - Санин Евгений

            — А это наша доля участия во всех расходах на свадьбу!

            — Да что вы! — замахали руками родители Вани и Лены. — Никита все оплатил!

            — Ну, тогда это все — тоже детям! Пополам! — решил Сергей Сергеевич. — Ведь они теперь наши, общие!

            И так, что абсолютно не возражал Будко-старший и не обиделась бы даже мама — тепло, по-родственному слегка приобнял Будко-маму.

            Ник сделал знак Лене, что, мол пора!

            Но тут примеру Сергея Сергеевича благоразумно решили последовать и Будко-родители.

            Они сбегали в дом и торжественно вынесли… тоже две совершенно одинаковые вещи.

            Два блестящих электрических самовара.

            — Вот, сказал Будко-старший. — Там внутри тоже конверты!

            — Конверт это, конечно, то, что кстати, — с деланной улыбкой принимая подарок, шепнула Виктория Ване. — А вот самовар с амфорой выбросим где-нибудь по дороге. Это теперь не модно! Один — старье, а вторая — сплошное мещанство…

            Стаса, который стоял рядом, покоробило от этих слов.

            К счастью, Лена не слышала их.

            И, наоборот, сказала:

            — Стасик, смотри, как здорово! Это наши самые первые семейные вещи! На вазу ты будешь посматривать во время работы над романом об античности. А из самовара мы станем пить и с благодарностью вспоминать Покровку!

            Она, наконец, собралась последовать за Ником.

            Но тут, потряхивая большим альбомным листом, к Стасу подошел Ваня.

            — А вот и мой подарок! — объявил он и, заговорщицки подмигивая Лене, спросил у Стаса: — Ты ведь собираешься написать большую книгу?

            — Ну да… — не желая вдаваться в подробности, связанные с непреодолимыми трудностями ее создания, кивнул Стас. — А что?

            — А то, что я уже придумал идею ее обложки, — сообщил Ваня и важно добавил. — Между прочим, идея по нынешним временам многого стоит, верно, Ник? Художников-исполнителей и прочих реализаторов хоть пруд пруди, а создателей оригинальных идей раз-два да обчелся… Вот, гляди!

            И он развернул перед Ваней лист.

            — Что это? — остолбенел Стас, увидев рисунок.

            — Как что? — удивился Ваня. — Ленка мне по секрету сказала, что ты собираешься писать книгу под названием «Миг и Вечность». Так вот это — вырезанный из военного журнала, который прихватила Вика — самый что ни на есть настоящий истребитель «Миг». А это — показал он на старательно нарисованное небо со звездами и словно бы удаляющимся земным шаром — Вечность!

            — Да… — услышав рядом сдавленный смешок Лены, с трудом удержался, чтобы не расхохотаться, Стас и, как можно серьезнее, сказал: — Действительно… это даже более, чем оригинально!

            — Правда? – обрадовался Ваня. — Тогда — дарю!

            — Ну, а я тебе…

            Стас, кляня себя за то, что не догадался заранее купить свой подарок, достал из нагрудного кармана — тяжелый золотой «паркер» с огромным граненым аметистом, который стоил дороже всего золота, из которого состояла эта, выполненная всего в двухстах экземплярах, в честь юбилея английской королевы, авторучка — и протянул эту, главную премию на литературной олимпиаде в Лондоне, другу.

            Тот даже толком не успел и понять, что это такое.

            Ее тут же выхватила из его рук и со знанием дела восхищенно принялась разглядывать Виктория…

            Особенно заинтересовал ее розово-фиолетовый, блестящий в первых лучах восходящего солнца камень.

            Обмен подарками среди своих был закончен.

            Лена, наконец, села в «Мерседес» Ника и помчалась одеваться на венчание.

            Виктория наотрез отказалась ехать в храм.

            «В конце концов, еще и позавтракать надо!»

            И ушла в комнату мужа.

            Огорченный этим обстоятельством Ваня махнул рукой даже на «Лексус».

            Потеряв всю воинскую выправку, он направился вслед за Викой.

            Быстро приготовил ей завтрак.

            Попытался уговорить ее.

            Но все оказалось бесполезно.

            И вскоре теперь уже он, поторапливаемый своими родителями, вынужден был пойти к своей машине.

            Опаздывать было нельзя.

            До начала церковной службы оставались считанные минуты…

2

На какое-то время он даже потерял чувство реального…

            В храме — куда Стас в дорогом, строгом костюме вошел вместе со своим, сразу ставшим каким-то другим, отцом; Будко-родителями; одернувшим пиджак, словно офицер китель перед парадом, Владимиром Всеволодовичем; посерьезневшим и ставшим самим собой без всегдашней актерской позы Молчацким, — снова до обидного было немноголюдно.

            Правда, на этот раз с ними стало больше на несколько человек.

            Да еще на клиросе, как и предполагалось, стояли, опираясь на трости и сидели в ожидании начала службы на стульях, старушки.

            Стас, хоть и давно уже приучил себя, как это положено каждому православному человеку, не смотреть по сторонам в храме, в виде исключения, огляделся.

            Лены еще не было.

            Хотя исповедь должна была вот-вот начаться.

            Наконец, дверь распахнулась, придерживая ее, вошел Ник и…

            Следом за ним…

            Стас даже ахнул, увидев ее в таком роскошном белом платье, с длинным, ползущим по мраморному полу шлейфом, лицо под фатой — Лена!

            Вот уж поистине это было чудесное превращение Золушки в принцессу бала!

            Все так и залюбовались ею.

            Стас подошел к ней.

            Лена взяла его под руку.

            И они встали перед аналоем.

            На звук открытой двери вышел отец Михаил.

            Но — без Креста и Евангелия, как это делал всегда, выходя исповедовать прихожан.

            Увидев Лену, он с явным одобрением покачал головой.

            И дал понять знаком Стасу, что о времени он прекрасно помнит.

            Но, как понял уже сам Стас, ожидает кого-то еще.

            И точно.

            Дверь вскоре снова открылась.

            Но на этот раз более шумно.

            И…

            В храм за почти не изменившимся Григорием Ивановичем — просто бесконечным живым потоком потекли люди.

            Сначала — дети…

            От трех лет и до юношеского возраста.

            Девочки в белых платьицах.

            Мальчики в черных костюмах.

            — Приютские! Еле-еле успели купить и пошить им все это! — шепнул Ник, вставая позади Стаса.

            После детей храм стали заполнять — Стас глазам не поверил — уже взрослые юноши и молодые мужчины в одежде семинаристов.

            Десять…

            Двадцать…

            Сорок…

            Не менее пятидесяти человек!

            Все они встали на клиросе.

            Перед ними — серебряный камертон в руке — бородатый регент с иерейским крестом на груди.

            Стас посмотрел на Григория Ивановича, осторожно — в храме не принято здороваться — поклонился ему.

            И спросил взглядом:

            «Как? Откуда?!»

            И тот, улыбнувшись, тоже взглядом, ответил:

            «А разве могло быть иначе?»

            И тоже встал в самый конец очереди на исповедь.

            Наконец, отец Михаил вышел из алтаря с Крестом и Евангелием.

            Прошел к алтарю.

            Громко прочитал положенные молитвы.

            Исповедовал первым Стаса.

            Затем, хотя, обычно сначала исповедовали детей, затем мужчин и уж потом девушек и женщин — Лену.

            Словно понимая их — ее и Стаса — он не мог сейчас даже на пару минут разлучить их!

            Затем исповедовались дети из приюта.

            Потом — Сергей Сергеевич.

            Владимир Всеволодович.

            Ваня — как успел заметить Стас — со слезами на глазах…

            Начавший было картинно ударять себя в грудь, но потом смиренно склонивший голову и, в конце концов, опустившийся на колени Молчацкий.

            И, последним, уступавший всем очередь — Григорий Иванович.

            Один из семинаристов в это время размеренно, на одной ноте — не иначе как будущий монах, подумал Стас — прочитал часы.

            Закончив исповедь, отец Михаил снова удалился в алтарь.

            И подал из него особенно любимый Стасом возглас:

            «Благословено Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».

            — Аминь! — так громко и звучно, что, казалось, с непривычки вздрогнули каменные стены, грянул хор.