Граф Вальтеоф. В кругу ярлов - Джульетта Даймоук

Огромный зал был набит до отказа, и многие дамы смотрели на него с удовольствием, когда он проходил между придворными, возвышаясь над всеми на несколько дюймов. И вот, наконец, наступил момент, которого он ждал так долго. Эдит спускалась в зал в сопровождении своей матери и сводного брата, Стефана Омаля.

Через весь зал их взгляды встретились, и он хотел громко крикнуть ей о своей радости. Она не изменилась, но стала еще прекраснее. Ее фигура округлилась. Темные волосы были распущенны по плечам, что означало ее девственность, она двигалась с той особенной грацией, которую он помнил, и шелковое платье ниспадало складками. Легкая улыбка была у нее на губах, когда она поднялась на возвышение. Вильгельм взял ее руку и протянул Вальтеофу, говоря приличествующие моменту слова, и тут Вальтеоф почувствовал ее пальцы в своих после столь долгого ожидания. Он перестал замечать кого-либо еще в зале. Произнеся официальное предложение, граф услышал ее ответ, и затем их окружили смеющиеся друзья.

За ужином они сидели по разные стороны от короля. Королева была в Нормандии, так что слева от Вальтеофа сидела леди Аделиза. Она была любезна, но холодна, и у него создалось впечатление, что она не одобряет этот брак. Так же, как и граф Эдвин, сидевший за королевским столом. Его симпатичное лицо озарялось улыбкой реже, чем обычно, потому что его ожидания обещанного альянса с королевской семьей оказались тщетными. Моркар ел, уставившись в свою тарелку, – он разделял унылое настроение брата.

Ближе к концу ужина Вальтеоф повернулся к леди Аделизе, разговор с которой оказался затруднительным, и сказал:

– Миледи, я не тот зять, которого вы хотели бы видеть, но я люблю вашу дочь, как мало кто любил перед свадьбой. Не примирит ли вас со мной это?

Привыкшая к условностям нормандского двора, она испугалась столь откровенных речей, но после короткой паузы, склонила голову.

– Не могу отрицать, что хотела бы видеть ее замужем на родине, но теперь вижу, что и эта земля теперь наша. Мой брат так пожелал. – В первый раз она улыбнулась ему. – Бог дал вам радость, сын мой. Она своенравная девица, иначе бы не посмела не повиноваться своему дяде.

«Значит, она тоже лелеяла надежду», – подумал Вальтеоф.

– Крепко держите ее, – посоветовала Аделиза, – иначе она вами будет управлять.

Он ласково ответил:

– Госпожа, она управляет мной с того момента, как мы встретились.

– Это все разговоры влюбленного, и вы будете глупцом, если оставите это так после свадьбы. Вы должны быть ей господином, иначе она вас не поблагодарит.

Он покачал головой, улыбаясь:

– Думаю, я уже у ее ног.

Мать Эдит поджала губки, будто хотела показать, что сильно сомневается в его разумности. Должно быть, она была права, более трезво оценивая характер своей дочери, чем граф, но это не приходило ему в голову. Он повернулся, чтобы ответить Вильгельму, и встретил взгляд Эдит. Он мечтал поговорить с ней наедине. Что она делала, где она была с того золотого лета? Но до следующей ночи, когда закроются двери их спальни, не выдастся такой возможности. При этой мысли он вспыхнул и заставил себя повернуться к леди Аделизе. Он был рад окончанию ужина и тому, что она и дамы проводили Эдит в ее комнаты.

До рассвета не спавший Торкель видел, что его господин не спит тоже. Он почувствовал знакомую боль, снова сознавая себя безродным: теперь его господин берет жену, и никогда более поэт Торкель не будет спать в ногах своего господина.

Внезапно он произнес:

– Все эти годы я не служил никому другому. Испуганный Вальтеоф приподнялся, чтобы видеть его лицо:

– Ты меня не оставишь? Торкель улыбнулся:

– Разве нет иного пути? – И затем, видя выражение Вальтеофа, торопливо прибавил: – Не думай, что я не рад твоему счастью. Я его разделяю. Но теперь своей леди ты будешь поверять то, что поверял раньше мне. Так и должно быть.

Вальтеоф снова лег, уставившись в каменный потолок, серый в первых лучах солнца.

– Она сердце моего сердца. Тем не менее, ты навсегда останешься мне другом, и ты это знаешь. Мы столько делали, боролись и страдали вместе, что и не может быть иначе.

Торкель ничего больше не сказал, но на душе у него потеплело. Мысленно он взял воображаемую арфу, зазвучала мелодия, песня о дружбе, о людях, которые вместе сидели у костра, вспоминая то время, когда они радовались жизни, богатой победами. Он забылся в своих песнях. Если ему суждено быть одиноким, он благодарен Богу за то, что у него есть все, чтобы быть поэтом.

Утром в ярком солнечном свете жених и невеста проехали через весело украшенные улицы среди орущей толпы, на свое венчание. Им бросали под ноги цветы, так что они шествовали по живому ковру, и Вальтеоф с трудом мог оторвать глаза от своей невесты, она была прекрасней, чем все цветы на свете. Ее свадебное платье было из золотой ткани, отделанной камнями, драгоценный пояс спускался до самого подола платья, а голову украшала корона из цветов.

Сам Вальтеоф был в кольчуге, с мечом на поясе, в шлеме и голубом плаще. Все говорили о красоте невесты и жениха. Винчестер не видывал еще такой свадьбы. Когда они подходили к храму, и долгожданный миг был уже так близко, он спросил ее, стараясь, чтобы его голос не дрожал:

– Сердце мое, любовь моя, думала ли ты, что этот день когда-нибудь придет?

Медленная улыбка, которую он почти забыл, осветила ее лицо:

– Нет, тем не менее, я не покорялась воле дяди.

Он ничего не смог сказать, потому что крики толпы заглушали слова; цветы сыпались на них, и ему пришлось медленно вести Баллероя через запруженную народом улицу.

На пороге храма их встретил Ланфранк в богатых одеждах, сопровождаемый слугами и хором, и там они обручились. Его кольцо было надето ей на палец, и они двинулись в боковой придел храма на мессу: впереди шел хор, поющий канты прекрасными юными голосами, и четверо рыцарей несли за Эдит фату. И не будет, и не было в его жизни еще момента, когда он сам споет свой «Те Даум Лаудамус».

Пир и праздник продолжались весь день. Всюду играли менестрели, поэты, среди которых был Торкель, распевали баллады в честь красоты невесты и доблести жениха; акробаты заставляли народ смеяться своим шуткам, плясали медведи, и дрались собаки. Для молодых людей устраивались состязания в беге и кулачные бои, и во дворце пир продолжался всю ночь, так что Вальтеоф, сидевший рядом с невестой, все гадал, будет ли когда-нибудь конец смене блюд. Здесь было все: жареные павлины, в собственных перьях, лебеди на блюдах, украшенных водяными лилиями, кабаньи головы, семга и угорь, и у каждого прибора – тарелка с пирожными, марципаны, уложенные в виде цветов и птиц. Вино из Италии и Франции и домашний эль лились рекой, и снова и снова поднимались бокалы за молодую пару.