Еще один круг на карусели - Тициано Терцани

Великим экономистом стал бы сейчас тот, кто смог бы переосмыслить всю систему с учетом того, в чем действительно нуждается человечество. И не только с материальной точки зрения.

Система не изменится сама по себе, каждый может способствовать ее изменению… «воздерживаясь». Достаточно обойтись без одной вещи сегодня, без другой завтра. Достаточно урезать так называемые потребности и нужды — и скоро мы поймем, что не все так уж и необходимо! Это был бы путь к спасению, настоящая свобода: не свобода выбирать, а свобода быть. Свобода, с которой хорошо был знаком Диоген, который бродил по афинскому базару, бормоча себе под нос: «Нет, ты посмотри, посмотри, сколько, оказывается, есть вещей, которые мне даром не нужны!»

Что всем нам нужно сегодня — это немного фантазии, чтобы переосмыслить нашу жизнь, отойти от схем, чтобы не повторять уже осознанных нами ошибок.

Зачем продолжать искать социальные или политические пути решения, используя формулы, которые уже доказали свою непригодность? Почему школы должны быть именно такими, как они есть? Почему больных непременно следует лечить в заведениях, именуемых больницами? Почему решение проблемы старости и стариков — это непременно дома престарелых? Кстати, уже тот факт, что стариков рассматривают как некую «проблему», — сам по себе проблема, и серьезная.

А тюрьмы? Как же это возможно, что повсюду, от Азии до Европы, от Огненной земли до Лапландии, единственный способ воздействия на преступников — это запирать их в клетки, где удобные, где не очень. Возможно ли, что до сих пор никому не пришло в голову ничего нового, революционного, кроме телевизора в камере и посещения жены раз в месяц?

«Заседание кабинета министров» закрывается моим предложением устроить международный конкурс среди детей, предложив им ответить на вопрос «что делать с ворами и убийцами?»

В Индии в связи с пятидесятилетием со дня гибели Ганди проделали нечто подобное. В начальной школе детям предложили ответить на вопрос «Что бы ты сделал, если бы у тебя была абсолютная власть в стране?» Самыми распространенными ответами были: «Я бы построил подходящее жилье для бедных», «Велел бы улицы сделать чистыми», «Избавился бы от продажных политиков», «Посадил бы побольше деревьев», «Сократил бы рождаемость».

Итак, вся власть детям!

Восьмой день

В оздоровительном центре драма. Среди ночи я просыпаюсь от женского вопля. Суматоха, грохот, потом топот кого-то бегущего. Поднимаюсь. Льет как из ведра. Свет не зажигается, вся деревня во тьме. При свете молнии вижу Леопольда, и кажется, он не один. «Иди сюда, дай фонарик», — кричит он. За его шею цепляется американская девушка, она дрожит и всхлипывает. Леопольд пытается ее утешить. В ее бунгало вломился мужчина с пистолетом и попытался ее ограбить и изнасиловать, Леопольд вышел на шум, мужчина бросился наутек. Девушка в ужасе, она не хочет оставаться одна. Леопольд остается на страже и спит остаток ночи у нее на веранде.

Серый рассвет. Небо все еще в черных тучах тайфуна, которые время от времени проливаются потоками воды. Моя «программа» исчерпана. Сегодня я уже имею право есть, но сейчас для меня это равноценно утрате невинности, и я не вижу в этом особой нужды. Могу поголодать еще несколько дней. Собственно, мне бы даже хотелось этого. Один из результатов голодания — то, что мне не хочется больше набивать желудок, пропадает желание употреблять неестественные продукты. Приятное ощущение легкости, жаль его терять.

Я чувствую себя великолепно. Голова ясная, и странным образом вернулись силы. Откуда, и сам не знаю. Мне даже хочется пробежаться под дождем. Вместо этого я сажусь на камень и, закрыв глаза, размышляю о кокосовом орехе, лежащем у моих ног, и о чудесном таинстве жизни. Он упал где-то, его унесло морем, качали и швыряли волны, может быть, он странствовал так не один месяц, а сейчас его прибило к берегу, и он остался на песке, чтобы прорасти и стать пальмой. Всегда эта сила, эта энергия внутри материи! Вот она, подлинная магия мира.

Весь центр «Спа» обсуждает и комментирует ночное происшествие. По-видимому, такое здесь уже случалось. Я помалкиваю, хожу кругами, читаю и все откладываю завтрак, который меня ждет: кусочки папайи, йогурт из козьего молока, мед и пыльца. В десять решаю поесть. Я завтракаю за столиком у моря в одиночестве, истово, будто исполняя религиозный обряд, к которому я заблаговременно подготовился — принял душ и надел чистую «курта-пиджама». Первый глоток после долгого перерыва — до чего же вкусно!

На следующий день

Последняя прогулка, укладывание, прощание. В насыщенной испарениями сауне тибетская буддистка предлагает мне двенадцать таблеток ЛСД в герметической пластиковой упаковке. Сейчас она возвращается в Америку; вдобавок ей заплели волосы в многочисленные косички, украшенные разноцветными шариками. Она говорит, что в таком виде ее непременно будут досматривать на таможне; и ей не хочется рисковать. Я советую ей предложить таблетки красавцу голландцу.

Машико-сан, японская девушка, дарит нам с Леопольдом по монетке в пять йен. «Го йен» означает и «пять йен», и «желаю удачи». У нее таких монеток целый запас, чтобы отблагодарить тех, кто помог ей в пути.

Улицы Ко Самуя совершенно затоплены, потому что строились без дренажа. В аэропорту полно народу. Самолеты опаздывают, но, несмотря на низкие тучи, предвещающие тайфун, все-таки продолжают возить пассажиров. У туризма конвейерный ритм, перебои недопустимы. Среди ожидающих я замечаю господина моих лет с седой бородкой, который упорно пытается получить место, хотя его не бронировал. В конце концов он садится в наш самолет. Он, возможно, психоаналитик.

В Бангкоке, дожидаясь пока моя видавшая виды зеленая сумка, сопровождавшая меня еще в Китае, выплывет на багажную ленту, я заговариваю с ним. Он тоже возвращается из какого-то оздоровительного центра и тоже после курса колонотерапии. В том центре «большие молодцы, потому что лечат в первую очередь дитя внутри вас».

— Что за внутреннее дитя?…

— Это ребенок, живущий в каждом из нас, — говорит он, приложив руку к сердцу и глядя на меня с доверчивой улыбкой. — У них есть особые приемы медитации для общения с этим ребенком, — объясняет мне он. — И видели бы вы, что вышло у меня из кишечника! Там есть такая цедилка — так вот, в ней я видел невероятные вещи — токсины, яды и предлинного солитера. Я вернусь туда и вам советую, сами убедитесь. Управляющий — грек, его жена — тайка. И еще энергетика там потрясающая. Так что следующий раз — только туда. Ну, пока!

— До свидания.

До последнего вздоха

Восток и Запад… Что мы, европейцы, делаем здесь, в Азии? Чему научились? Не пора ли нам убираться? Недавно Леопольд уже говорил об этом, и наши вечера в Бангкоке, в его стареньком деревянном доме, окруженном уцелевшими деревьями, стали отличной возможностью к этой теме вернуться. В глубине души Леопольд уже решил уехать. Он прожил в Таиланде четверть века, и от всего того, что когда-то его привлекло, мало что осталось. Восток все больше становился уродливой копией нашего собственного дома. Его манящая своеобычность, непохожесть на наш мир таяли на глазах под напором прогресса.

Как было с ним не согласиться? Я с Таиландом расстался несколькими годами ранее, и, если бы не мое переселение в Индию, где силы духа еще противостоят силам материи, я бы и сам пришел к выводу, что в Азии больше нечему учиться, нечем проникаться.

Бангкок очень сильно изменился внешне, и, как следствие, изменился его дух. Его очарованию пришел конец. Из солнечного города, изрезанного каналами, он превратился в нагромождение бетонных строений, в который теперь почти не проникало солнце из-за многочисленных многоуровневых улиц. Традиционное спокойствие людей подтачивается ускорившимся ритмом жизни, прежде размеренным и сонным.

Я отправился навестить своего старинного тайского друга, философа-буддиста. Он все еще жил в своем скромном домике, но теперь сюда не попадал солнечный свет, даже цветы не росли — и все потому, что кругом стояли небоскребы. Когда я в разговоре коснулся своей болезни, он рассказал об одном бонзе, который мог бы мне помочь. «Это великий целитель, — сказал он. — Мы можем позвонить ему прямо сейчас и договориться о встрече. Вот, кстати, номер его мобильного…» Нет уж, спасибо.

Восток и Запад… Когда-то более чем два географических понятия, это были два противоположных отношения ко внутреннему миру. Одно, основанное на исследовании внутреннего мира при абсолютном равнодушии к миру внешнему, другое — направленное на покорение внешнего мира без учета мира внутреннего. Начиная с конца XIX века многие на Западе надеялись, что смогут компенсировать одно видение другим, сохранив оба подхода, и заставить таким образом весь человеческий род совершить значительный качественный скачок. Пустые надежды. Материализм западного видения мира опрокинул видение восточное, и та Азия, которой мы обязаны богами и идеями, потеряла покой в погоне за тем суррогатом счастья, который уже сделал несчастными нас на Западе.