Воссозданный (ЛП) - Коллин Хоук

- Она не может быть здесь с вами? – спросила я.

- Закон… - начал он, но пожал плечами, улыбнулся и повернулся к Маат.

- Порой закон мешает, да? – сказала я.

Осирис издал смешок.

- Да. Мешает, - он закрыл рот рукой на последнем слове, словно никогда его не говорил. Он посмотрел на меня. – Это очень смело. То, что ты делаешь. Мы все так думаем.

- Явно не все, - прошептала я и указала на богиню с весами.

- Она обычно не такая строгая, - объяснил он. – Она винит себя в деяниях Сетха.

- Почему?

- Она отделяет хаос от порядка. Когда хаоса становится много, она это чувствует, что этому виной ее слабость. После пленения Сетха она решила еще строже придерживаться закона, надеясь, что такое не повторится. Маат тяжело пережила потерю бабушки и дедушки. И она справилась с ней, пытаясь найти гармонию космоса. Она забыла, что цель закона, защиты и правосудия чаще всего важнее самого закона. Милосердие питает равновесие. К сожалению, она пренебрегает этим аспектом многие века. Потому она держит Нефтиду при себе. Она – голос милосердия, чтобы уравновешивать строгую и правильную Маат.

Осирис улыбнулся и продолжил, обведя рукой зал.

- Потому это место часто называют Залом двух правд.

- Правосудие и милосердие? – спросила я, чувствуя свою силу определять правду.

- Верно.

- Мы готовы, - сказала Маат. – Осирис, уверен, что будешь за нее?

- Да, - ответил он.

- Хорошо. Да начнем же.

Маат положила скарабея на стойку рядом с большими весами, приблизилась к золотому ящику на пьедестале, которого там не было до того, как Нефтида изменила зал. Из ящика Маат вытащила предмет.

- Это Перо правосудия, - сказала она. – Оно весит так мало, что неощутимо. Когда в сердце нет зла, его не отягощают печаль или вина. Тогда весы будут в равновесии, и человек может оставить сердце себе и уйти в рай. Такие сердца очень редки. Когда душа отмечена ошибками, но выразила печаль, компенсировала ошибки, научилась на опыте, то ее сердце делается добрее, весы меняются лишь немного, и человека тоже отправляют в рай. Такие сердца встречаются чаще всего.

- А если человек злой? – спросила я, облизнув губы.

- Сердце злодея тяжелое. Вес зависит от глубины преступлений. Порой такого человека можно спасти, - я кивнула, вспомнив рабочих-шабти в поле. – Но чаще всего, - продолжила она, - таким сердцам нет места здесь, и вместе с хозяином оно отправляется в преисподнюю, место пыток и страданий, где они и умирают во второй, последний раз. Если их энергия не достается Пожирательнице, она возвращается в Воды Хаоса.

Маат полюбовалась пером, подняв его, а потом осторожно опустила на весы. Перо отличалось от перьев Исиды. Казалось, что оно сделано из стекла.

- Это бриллиант, - сказал Осирис, словно читал мои мысли.

Блестящее перышко напоминало кристалл, на нем словно сверкали капли воды. Теперь я видела, что каждый лучик его сделан из тонкого бриллианта, на каждом разветвлении блестела бриллиантовая капля. Когда она подняла скарабея, я на миг запаниковала и мысленно скрестила пальцы, надеясь, что случившееся дальше не ранит Амона, что я правильно поступила.

- Начнем, - сказала Маат. Глядя прямо на меня, она снова спросила. – Какое ваше состояние?

Я прикусила губу, размышляя над правильным ответом и собираясь сказать: человек или сфинкс, но ответил Осирис:

- Их сердца лишены вины. Они свободны от грехов.

- Вы проявляли жестокость?

В этот раз Осирис отступил и кивнул, чтобы я отвечала.

- Только когда нападали на меня.

- И чтобы поесть, - добавила Тиа.

- Я уничтожил невинных зверей, убивших моего учителя, - сказал Осирис. – Я наказал тех, кто ранил моих подчиненных, но я никогда не проявлял жестокость.

Я посмотрела на Осириса, хмурясь в смятении. Он словно был в трансе.

Думая над его словами, я поняла, что он говорит не за себя. Осирис говорил за Амона.

Маат кивнула, удовлетворенная нашими ответами, и я заметила, что сердце чуть опустилось.

- Вы когда-то забирали то, что не принадлежало вам?

- Нет, - уверенно ответила Тиа.

Дальше был Осирис:

- Забрал в детстве кораблик Ахмоса. Завидовал, что его сделан лучше, что он плывет быстрее моего. Я утопил его в Ниле и не сказал ему, хотя он плакал.

Я посмотрела на Ахмоса, а он был удивлен, но это выражение сменилось прощением.

- А ты, Лили? – спросила Маат.

Я пожала плечами:

- Я никогда не брала то, что не принадлежит мне. Родители давали мне все, о чем я просила, и я никогда не была достаточно времени с другими детьми, чтобы завести друзей, тем более, чтобы что-то у них забрать.

Богиня взглянула на весы. Она чуть нахмурилась, но это прошло, когда она задала следующий вопрос:

- Врали ли вы когда-либо? Скрывали правду или обманывали других?

И Тиа смело заявила:

- Я всегда говорю правду.

Я скривилась, желая быть похожей на Тию.

- Я врала, если честно, то часто. Я спрятала скарабея от Анубиса. Родители не знают, что я здесь. Они не знают, что я – сфинкс. Они думают, что я в доме бабушки. Они не знают об Амоне и о случившемся этой весной. Я сказала им, что рада их планам насчет меня, хотя я боюсь каждой секунды своего будущего. Я часто врала их друзьям, коллегам, даже всех не вспомню. Я даже врала насчет волос!

Нефтида зажала рот ладошкой и рассмеялась, но тут же притихла под строгим взглядом Маат.

- И зачем ты врала, Лили? – спросила она.

- Чтобы они не беспокоились.

- Ты пыталась избежать наказания?

- Нет. Моя жизнь дома – наказание. И они не могут сделать все еще хуже, чем то, что они запланировали для меня. Я просто хотела сохранить секрет Амона и думала, что они не поймут.

Скарабей опустился после суждения Маат, и в этот раз это было заметно.

- Не думаешь, что ты слишком строга за такое? – сказал Анубис, и я заметила, что он стоит ближе ко мне, чем было до этого.

- Это не твой долг, - сухо ответила Маат. – Амон? – она указала на Осириса.

- Я врал Лили. Я заставил ее думать, что безразличен к ней, хотя влюбился в нее. Я сказал братьям, что мы успешно завершим церемонию соединения солнца, луны и звезд без нее, хотя знал, что ничего не выйдет. Я ставил ее благо выше долга, - шептал Осирис в трансе. – Когда Астен и Ахмос спросили, в чем дело, я скрыл от них чувства. Они не знали, как сильно я хотел вырваться. Сбежать. Не знали, что я бы пожертвовал всем, даже отношениями с ними, даже космосом, чтобы быть с ней. Она не знает, что без нее для меня нет надежды. Нет жизни. Есть лишь смерть и тьма. Она думала, что я смело принес себя в жертву в пирамиде, но если бы Анубис дал мне пару минут с ней, я бы использовал всю свою силу, даже Глаз Гора, чтобы скрыть нас ото всех в космосе. Если бы я знал, что она согласится, я бы с радостью провел всю жизнь, избегая богов, чтобы быть с ней. После смерти я мог только сбежать в преисподнюю. И после прыжка я всеми силами мешал ей жертвовать собой ради меня, хотя часть меня радовалась, что мы все еще связаны, что она все еще хочет быть со мной так же сильно, как и я с ней. Я бы все для нее сделал. Все. Потому я отказался взвешивать свое сердце.