100 великих узников - Надежда Ионина

Только 5 октября покинула царевна Кремль и переехала в Новодевичий монастырь, где для нее уже были приготовлены хорошо убранные комнаты со всем необходимым. В монастыре царевна пользовалась большим довольствием: каждый день на ее содержание «выдавалось по ведру меда и мартовского пива и по два ведра приказного и хмельного пива, а также по два ведра браги. Еда тоже доставлялась в изобилии: с царского кормового двора ежедневно присылали 10 стерлядей, щуку, леща, трех язей, 30 окуней и карасей, два звена белой рыбы, зернистую икру, просольную стерлядь и белужину. Вдоволь было у царевны и хлеба: белого, красносельского, саек, калачей, пышек, пирогов, караваев и т. д. Не обидел царь свою сестру и сладостями, повелев выдавать ей: по четыре фунта белых и красных леденцов, полфунта сахара «кенарского», по три фунта заграничных конфет и сколько угодно пряников, коврижек и всякой другой сласти».

Но ничто не могло усладить царевну Софью в ее нынешнем положении. Окна ее келий выходили на Девичье поле, и, глядя на него, царевна с томительной тоской вспоминала о былом своем величии. За монастырской оградой она по-прежнему продолжала именовать себя самодержицею Великая, Малая и Белая России. Бездействие больше всего угнетало и удручало царевну, привыкшую к кипучей государственной деятельности. Никогда не любила она женских рукоделий, а чтения на русском языке в ту пору было мало. Да и зачем ей читать, если не с кем потом разделить беседу о прочитанном? По большим праздникам Софье разрешалось видеться с сестрами и тетками, в монастыре ее окружали прежние прислужницы, но скучны и томительны были для нее их однообразные разговоры.

Проходили годы, умерла царица Наталья Кирилловна – ее злейшая ненавистница, но положение царевны не изменилось. Брат Петр по-прежнему был суров и непреклонен; да и сама царевна, строптивая от природы и уже побывавшая у власти, не хотела покориться и просить пощады. И в заключении своем бывшая правительница старалась заводить тайные бунты против Петра, возбуждая стрельцов на новый мятеж. Вероятно, до нее доходили слухи, что народ недоволен правлением Петра и ужасается, видя, как государь пренебрегает древними традициями и отдает предпочтение «поганым немецким обычаям». После 9-летнего заключения ей вновь стали грезиться кремлевские палаты и царский венец, и в одном из своих писем царевна Софья писала: «Пусть четыре стрелецких полка станут табором на Девичьем поле и бьют мне челом идти к Москве против прежнего на державство. А если бы солдаты, которые стоят у монастыря, к Москве отпускать меня не стали, то управиться с ними и побить их; то же сделать со всеми, кто стал бы противиться».

И стрельцы двинулись на выручку царевне. Но возмущение их было подавлено, и все сумрачнее становился Петр по мере того, как на следствии открывалось участие Софьи в заговоре. Долго не решался он увидеть и допросить царевну, боялся, что дрогнет его сердце при виде слез сестры, однако 27 сентября он все же отправился в монастырь и с горящими глазами выложил перед ней показания стрельцов. Стараясь не выдать своего волнения, Софья медленно перебирала допросные листы. Но письма-то ее стрельцам, улики-то самой главной – нет! И оторвавшись от бумаг, она спокойно сказала, что никаких грамот стрельцам не посылала; если они хотели звать ее на царство, то не по ее письму, а потому, что она семь лет была в правительстве. Ее упрямство и непокорность вывели царя Петра из терпения, и, как рассказывает предание, он выхватил меч и сказал, что только смерть сестры доставит ему безопасность. Но в это время служившая царевне 12-летняя девочка бросилась к его ногам и закричала: «Что ты делаешь, государь? Вспомни, ведь она сестра твоя!» Эти слова остановили Петра, и меч выпал из его рук… Помолчав несколько минут, он в очередной раз простил непокорную сестру свою, девочку поцеловал в голову, потом успокоился и вышел.

Накануне стрелецкой казни царевну заперли в келье у Напрудной башни, а в полдень того страшного дня под ее окнами послышался шум и раздался конский топот. Взглянув сквозь железную оконную решетку, царевна увидела, что по полю движется длинный ряд телег со стрельцами. Задрожав всем телом, Софья забилась в угол кельи: чудился ей громкий говор, слышались рыдание и крики, и среди всего этого зловеще звучал голос Петра. Наконец все стихло: царевна подбежала к окну и в ужасе отшатнулась; бросилась к другому, третьему… Перед каждым из них на веревке, привязанной к бревну, укрепленному между зубцами монастырской стены, висел мертвец с посинелым раздувшимся лицом, высунутым языком и выкатившимися глазами. У каждого правая рука была протянута к келье царевны, а в руку вложена бумага – стрелецкая челобитная о вступлении Софьи на правительство. Слетавшиеся вороны рвали на них саваны, добираясь до мертвечины; ветер качал трупы, вид которых с каждым днем становился все отвратительнее. Целыми днями царевна неподвижно сидела в глубине кельи, не отводя глаз от качавшихся трупов и следя за воронами, которые садились то на плечи, то на голову висельников…

Царица Евдокия Федоровна

Первая супруга Петра I была из рода Лопухиных, не считавшихся знатными, но они пользовались расположением царицы Натальи Кирилловны, которая и женила царя на молодой красавице Авдотье. Брак совершился 28 января 1689 года, тихо, скромно, без особенных торжеств… И даже не в Благовещенском соборе Кремля, где обычно венчались цари русские, а в небольшой придворной церкви Святых апостолов Петра и Павла. Едва миновал медовый месяц, как царь Петр оставил молодую жену и поскакал в Переславль строить с немецкими корабельными мастерами суда. Евдокии грустно было оставаться одной, из походов Петр не писал к жене своей, со временем заметно охладел, а потом и вообще забыл о ней, веселясь в Немецкой слободе, где его сердцем завладела хорошенькая, своенравная Анна Монс.

Царица Евдокия Федоровна

Согласие между супругами – Евдокией и Петром – поддерживала только царица Наталья Кирилловна, но после ее смерти Петр решил расстаться с женой и отправить ее в монастырь. Из Лондона он писал боярам Л.К. Нарышкину и Т.Н. Стрешневу, а также духовнику царицы, чтобы они склонили ее к добровольному пострижению. Вернувшись в конце августа 1698 года в Москву из первого заграничного путешествия, Петр поспешил навестить некоторых своих друзей, а потом посетил и семейство Монс. С женой он не виделся, лишь несколько дней спустя согласился встретиться с ней на нейтральной территории – в доме думного дьяка Виниуса. И то только для того, чтобы подтвердить свое решение о заточении ее в монастырь. Чем заслужила она это? В чем провинилась? Но Петр оставался непоколебим в своем решении.

В сентябре 1698 года участь царицы была решена: в простой карете, запряженной парой лошадей[26], без свиты, в сопровождении только карлицы Евдокию Федоровну отвезли в Суздаль – в Покровский женский монастырь. В горе и нищете жила здесь молодая царица, так как Петр забыл о ней совершенно и не назначил никакого денежного содержания. Царевна Марья Алексеевна и царица Прасковья Федоровна изредка посылали несчастной подарки и приветы через приближенных своих, а иногда через нищих или юродивых. Сестрам царя, участие которых в стрелецком бунте было почти доказано и которых тоже заточили, были хотя бы предоставлены приличное содержание и привычная обстановка. С невинной же обошлись строже, чем с провинившимися. Евдокии Федоровне было тогда всего 26 лет, и долгие годы мрачные стены уединенной кельи служили склепом для молодой женщины, полной страстных желаний.

В мае 1699 года в монастырь приехал окольничий С. Языков: он более двух месяцев жил в Подмонастырской слободе и каждый день ходил к царице. Приезд его сопровождался какой-то таинственностью, и по монастырю поползли слухи, что приезжал он по приказу Петра I постричь царицу Евдокию. Слухи оказались справедливыми? и по требованию С. Языкова архимандрит Спасо-Евфимьева монастыря прислал к нему иеромонаха Иллариона – для совершения тайного дела. Окольничий привел иеромонаха в келью казначеи Маремьяны, где жила царица Евдокия Федоровна, здесь, за занавесками и состоялось пострижение, причем так тихо и тайно, что казначея ничего и не увидела. Царицу нарекли инокиней Еленой, но она не признала воли и приговора Петра I.

Тяжел был переход из царских чертогов в монастырскую келью, и грустно было молодой самолюбивой женщине переодеться из золотой парчи в черное монашеское платье, причем насильственно, не зная за собой никакой вины. Царица предалась было молитвам, но в воображении постоянно возникали картины ее прежнего величия. Инокиня Елена даже отправилась к игумену Сновидского монастыря Досифею, который пользовался репутацией богоугодного человека и предсказателя. Царица рассказала ему о своем горе. Игумен утешал ее и в темных пророчествах намекнул на отрадное будущее.