Внутри и вне помойного ведра. Практикум по гештальттерапии - Фредерик Саломон Перлз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы американцы среднего класса усвоили тот факт, что они могли бы стать поистине живыми, если бы они подошли к возможности увидеть, что это более важно для жизни, чем производство, забота о вещах, штрафах.
Но они приходят неподготовленными. Они боятся высказываться откровенно, если с ними разговаривают об этом или о том, что такая уловка или техника — это правильный путь, и они становятся фальшивыми другим способом.
Мы только что начинаем открывать эффективные средства и пути роста, которые могут произвести изменения. Будет ли это захлестнуто волной чудачества и людьми, которые ничего не могут произвести, кроме бума? Победят ли подделки или выживут настоящие искренние люди?
Несмотря на этот рассадник, большая часть персонала здесь — настоящие люди. Они зарабатывают мало денег, но имеют привилегию быть самими собой. Многие из них прекрасные и милые. Конечно, некоторые непутевые и фальшивые люди проникают также, но обычно их выставляют рано или поздно.
Без этого Изален не был бы таким уникальным местом, каким он является. В жизни я никогда не любил и не уважал так много людей как здесь. Кроме Селига, мне хотелось бы отметить Эда Тейлора и Тэдди, двух из немногих людей в этом мире, которым я безгранично доверяю.
Эд — барбароссец, рыжебородый пианист и пекарь. Я уже писал, что он печет хлеб, который делает Изален знаменитым. Я люблю играть с ним в шахматы. Большинство шахматистов стремятся к победе, это компульсивные компьютеры, отнимающие много времени, становящиеся ненавистниками, когда проигрывают, забывая, что мы играем в игру.
С Эдом не так. Мы — играем. Мы развлекаемся. Сделать королю мат — для нас просто игра, одно из правил игры. Ходы не являются безвозвратными обязательствами. Мы сохраняем это для реальной жизни.
Тэдди — прекрасная женщина. Это звучит как-то старомодно. Давайте лучше скажем, она превратилась в прекрасную женщину. Я знаю, люди легко пользуются словом "прекрасный". Я пользуюсь им редко. Утонченная, нарядная, хорошо сложена. Ничего вульгарного. Такому неистовому, каким я являюсь, нравится контраст ее скромного образа жизни. Дружба с примесью любви. Восхищение и некоторое молчаливое неодобрение. С Тэдди я всегда знаю, где я.
Я не могу сказать того же о Лоре. Даже через столько лет, я по-прежнему смущаюсь. Мы познакомились около сорока лет назад с помощью Фреда, который также работал в институте Гольдштейна.
Она была самой старшей из троих. Мне нравилась ее сестра Лайзель. Когда мы снова встретились в 1936 году в Голландии, у нас было несколько любовных встреч. По сравнению с тяжеловесностью Лоры, ее интеллектуальной и артистической увлеченностью, она была просто восхитительной и кокетливой. Самым младшим был Роберт, с кем Лора, по-видимому, обращалась с презрением, как с ребенком. Роберт и я не любили друг друга, чего мы никогда не преодолели. Когда я приехал впервые в Штаты один, я жил короткое время с его семьей. Это было, мягко выражаясь, очень неприятно, как те семнадцать лет в Германии, когда я считался отверженным, который посмел вторгнуться в зажиточную семью Познеров.
На самом деле все было наоборот. Я несколько раз пытался удрать от Лоры, но она всегда ловила меня.
Я уже упоминал отца Лоры, который любил ее, баловал и позволял всегда поступать по-своему. Ее мать была очень чувствительной женщиной, любящей пианино, но тугая на ухо, что являлось причиной ее замкнутости. Лора испытывала к ней глубокую неприязнь. Мне она скорее нравилась, и я нравился ей. Она посещала нас в Южной Африке и настаивала на возвращении назад, причем забрала с собой свои драгоценности, чтобы нацисты не сердились на нее.
Мне хорошо, когда я пишу о Лоре. Я всегда испытываю смесь защиты и агрессивности. Когда родилась Рената, наша первая дочь, я полюбил ее и даже начал примиряться со статусом женатого человека. Но когда позднее меня обвинили в чем-то, что было ошибочным, я начал все больше и больше отдаляться от своей роли. Они обе жили, может быть, по-прежнему живут в особенно тесном симбиозе.
Стив, наш сын, родился в Южной Африке, и сестра всегда относилась к нему, как к тупице. Он развивался в противоположном направлении. В то время как Рената была лживой, он был настоящим, медлительным, зависимым, скорее боязливым и упрямым, когда предлагали принять какую-нибудь помощь. Я был тронут, когда получил в последнее Рождество первое персональное и теплое письмо от него.
У нас четверо внуков, правнуков еще нет.
Возможно, когда-нибудь я почувствую себя, так сказать, "разложенным по полкам", и напишу о своем компульсивном любопытстве, направленном на созерцание эротических сцен, сосредоточенном вокруг Лоры, о ее иногда блестящей интуиции и о ее заботе обо мне, когда я бывал болен.
Сейчас для меня становится очевидным, что мы, в сущности, жили параллельно друг другу, с относительно немногочисленными взлетами ощущений сильной вражды и любви, проводя большую часть наших разговоров в утомительных играх "можешь ли ты ударить это".
Лора была, как многие наши друзья, против того, чтобы назвать наш подход гештальттерапией. Я думал о терапии-концентрации или о чем-то таком и отверг это. Это означало бы, что моя философия-терапия была бы фактически категоризирована как одна из сотен других терапий, которые на самом деле соответствуют этому.
Я стремился к позиции "все или ничего". Никаких компромиссов. Или американская психиатрия когда-нибудь воспримет гештальттерапию как единственную реалистичную и эффективную форму понимания, или иначе она погибнет в развалинах гражданской войны или атомных бомб. Лора не называла меня всуе смесью бездельника и пользы.
В 1950 году Арт Цеппос воспользовался возможностью опубликовать книгу, которая вела, как и большая часть его публикаций, по избитому пути. Он, безусловно, рисковал, и рисковал здорово. Спрос на гештальттерапию, популярность ее постоянно росла год от года. И теперь, через восемнадцать лет, популярность ее все еще растет.
Я предсказывал, что потребуется еще пять лет, чтобы протащить заглавие, другие пять лет — заинтересовать людей в содержании, еще пять лет для принятия, и другие пять лет — для гештальт-взрыва. Это приблизительно то, что происходит. Моя философия останется здесь. Сумасшедший Фритц Перлз становится одним из героев в истории науки, как кто-то назвал меня на съезде, и это происходит еще при моей жизни.
Два года назад нам едва удалось получить один список делегатов съезда АРА (Ассоциация психиатров Америки). В прошлом году я получил продолжительную овацию. У нас было волнующее празднование 75-летия со дня рождения с банкетом и собранием
