Лес мертвецов - Жан-Кристоф Гранже

Они устроились на веранде, слушая шелест пальм и птичьи трели. Жанну удивило, что комаров оказалось не так уж и много. Она заметила это еще накануне. Пока что это наблюдение оставалось единственной приятной неожиданностью, преподнесенной ей Никарагуа…

Эва Ариас расставила на столе блюда с кукурузными лепешками, авокадо, овощными бананами, творогом и знаменитым тамалем. Жанна уже знала, что это такое — отварное мясо, которое вместе с зернами кукурузы, помидорами и рисом заворачивают в лист банановой пальмы.

— Угощайтесь.

Жанна не стала скромничать и навалила себе полную тарелку еды. Она все еще жива, и это стоит отпраздновать. Каких-нибудь два часа назад она была в руках убийцы, а сейчас с аппетитом уплетает лепешки. Слишком быстрая смена декораций. И душевных состояний.

— Вот что я хотела вам рассказать, — снова заговорила Эва Ариас. — Экстремисты, убившие Нильса Агосто, наверняка гватемальцы. Майя. Но у майя особое отношение к крови. Их часто полагают достаточно мирным народом, в отличие от ацтеков, приверженных человеческим жертвоприношениям. Но и майя практиковали людские казни. Они вырывали у жертвы сердце и приносили его в дар солнцу, а кровью поили жаждущую землю.

Кроме того, у них было в ходу самоистязание. Каждый приносил богам в жертву собственную кровь, и этот ритуал, как правило, был достаточно мучительным. Вообще страдание считалось самым надежным путем для общения с богами.

— Но какое отношение все это имеет к современности?

— Никакого. Если отвлечься от того факта, что майя не любят, когда у них берут кровь. Особенно в условиях больничного конвейера. Они воспринимают это как профанацию священнодействия.

— А что это за слова, которые бормотал убийца? Деревянный, глиняный, кукурузный?

— Отсылка к священной книге майя — «Пополь-Вух».

Название пробудило в памяти Жанны воспоминание, не имевшее никакого касательства к происходящим событиям. «Пополь-Вух»… Это была немецкая группа, которую в семидесятые годы наряду с Кеном, «Тэнджерин Дрим» и Клаусом Шульце слушала ее мать… У нее до сих пор в ушах звучала эта великолепная музыка, мощные синтезаторы, умопомрачительные ударные…

Она не без труда вернулась мыслями к культуре майя, пытаясь сообразить, что ей о них известно:

— Это кодекс?

— Ничего подобного. Вы путаете эпохи. Кодексами называли листы бумаги из древесной коры, на которую писцы наносили рисунки и символы. Те немногие, что сохранились, относятся примерно к двенадцатому веку. А «Пополь-Вух» — это рукописная книга, по всей видимости написанная в первые годы испанского завоевания. На языке киче, но латинскими буквами. Ее нашел в восемнадцатом веке монах-доминиканец.

— О чем она?

— О сотворении мира. О происхождении человека. Вначале боги создали глиняного человека, но он оказался слишком податливым, лишенным силы и малоподвижным. Тогда они вытесали мужчин из дерева, а женщин из тростника. Эти существа обладали даром речи, но души у них не было. Боги снова уничтожили свои творения, взяли кукурузу и из нее слепили людей — четырех мужчин и четырех женщин. Вместо крови впрыснули в них воду. У них получились существа совершенные. Слишком совершенные. Они обладали мудростью, и это делало их опасными. Тогда Хуракин, он же Солнце небес, дунул паром им в глаза, и люди утратили часть своей мудрости. Кукурузный человек и стал предком майя.

— Я так и не поняла, почему убийца называл всех этих персонажей.

— Потому что, пользуясь чужой кровью, мы рискуем деградировать. В понимании майя выжившие деревянные люди суть не кто иные, как обезьяны. И фанатики не желают молча смотреть, как Агосто с Мансареной загрязняют кровь кукурузного человека. Опять-таки, повторяю вам, это дикая чушь. Никарагуанцы — никакие не майя.

— Если я не ошибаюсь, Мансарена и Агосто открыли несколько филиалов в Гватемале.

— Очко в вашу пользу.

Жанна задумалась. Вся эта история уводила ее в сторону от Хоакина и его мотивов. Она сильно сомневалась, что он убивает людей по списку ради какой-то мифической чистоты крови.

— До меня дошли разговоры про зараженную кровь. Я имею в виду, действительно зараженную. Ту, что «Плазма Инк.» якобы завозит с северо-востока Аргентины. Что вы об этом думаете?

— Я в это не верю. «Плазма Инк.» — солидное предприятие, продающее кровь в Северную Америку. Если б у них возникли проблемы, Мансарена постарался бы немедленно их уладить.

И Эва решительным жестом, словно ставя точку, свернула лепешку и макнула ее в творог. Жанна доедала уже третий тамаль. Надо успокоиться. А то как бы ее не вывернуло наизнанку еще до окончания ужина…

— Ну а лично вы, Жанна Крулевска? Что вам понадобилось во всей этой мерзости?

Жанна как раз жевала, и это дало ей несколько секунд на раздумье. Она быстро соображала, как бы представить факты в наиболее выгодном для себя свете.

— Понимаете, — продолжала Эва Ариас, — Центральная Америка имеет в Париже офицера связи. Это мой друг. Мы учились вместе. Я ему позвонила. Он в курсе вашего дела. Я говорю «вашего» исключительно из вежливости. Потому что моему другу ваше имя неизвестно. Из чего я вывожу, что официально следствие ведете вовсе не вы.

Жанна бросила недоеденный тамаль. Видно, пришла пора открыть перед индеанкой все карты.

— Да, официально я не участвую в расследовании. Но человек, который вел дело, был моим другом. Я вам о нем уже говорила. Я должна довести его до конца ради памяти о нем.

— Он был вашим дружком?

— У меня нет дружка.

— Я так и думала.

— Что вы хотите этим сказать?

Она покраснела. Как будто Эва Ариас выволокла на свет божий ее тщательно скрываемое уродство.

— Жанна, не подумайте дурного, но лично мне очевидно, что в Париже вас ничто не держит. Вы бросились в это расследование, помчались на край земли с единственной целью — забыть Париж и свое одиночество.

— Вам не кажется, что мы отвлеклись от главного? — Она резко поднялась и неожиданно для самой себя громко добавила: — И вообще, вас это не касается!

Великанша улыбнулась. Это была тяжеловесная, суровая, но в то же время добродушная улыбка:

— Не изображайте из себя индейскую женщину. Индейцы славятся своей обидчивостью.

— Нам больше не о чем говорить.

Эва Ариас взяла со стола авокадо и одним движением разломила плод надвое:

— А вот мне есть что вам сказать. Никарагуанцы вообще очень услужливы. Сегодня днем мне перезвонил один журналист. Из тех, с кем я связывалась по поводу вашей истории с каннибализмом. В архивах у них ничего не обнаружилось, но он позвонил кое-кому из своих коллег в соседние страны — Гондурас, Гватемалу, Сальвадор…

Жанна побледнела:

— Он что-нибудь нашел?

— Гватемала. Восемьдесят второй год. Убийство молодой индейской девушки. Явные признаки антропофагии. Произошло это в районе Атитлана. Вы о нем слышали? Говорят, самое красивое озеро в мире. Опять индейская похвальба…

— Восемьдесят второй год… Этой датой интересовался Эдуардо Мансарена. Хоакину тогда было лет десять. Неужели это его первое убийство? Но почему в Гватемале? Что вам известно об этом деле?

— Немного. Убийство прошло почти незамеченным. Обстановка в Гватемале тогда была чуть ли не хуже, чем в Никарагуа. В восьмидесятые годы там заживо жгли индейцев. Вырывали им глаза. Учили их жить, так сказать. На этом фоне убитая и съеденная девушка… Если вы туда поедете, вы ничего не найдете. Архивов не существует. Свидетелей не осталось. Ничего нет. Но я знаю, что вы все равно туда поедете…

Жанна схватила свою сумку.

— Спасибо за след, — уже спокойнее сказала она.

— И это еще не все сюрпризы.

Жанна замерла на пороге веранды. За спиной у нее ночная тьма полнилась криками животных и шуршанием листвы.

— Что там еще?

— Если верить моему журналисту, им тогда удалось установить личность убийцы-каннибала.

— Что-о?

Эва Ариас молчала, наслаждаясь произведенным эффектом. Сердце у Жанны колотилось, и удары отдавались по всему телу — в груди, в горле, в висках.

— Кто он?

— Священник.

49

Однажды в Перу один фотокорреспондент сказал ей: «За границей, если возникает проблема, мысль обратиться в посольство часто приходит последней. Но это не мешает ей оставаться лучшей».

Жанна вспомнила этот совет. Арендовать машину в Манагуа в восемь вечера — затея из серии «Миссия невыполнима». Но только не после того, как ей удалось связаться с атташе по культуре французского посольства, неким Марком, телефон которого ей дали на набережной д'Орсэ.[58] Он оказался знаком с директором агентства «Бюджет». Он мог позвонить ему и попросить открыть агентство в неурочный час. Марк мог все.