Плавающая Евразия - Тимур Пулатов

Давлятов встрепенулся от неожиданности и сказал табло:

— Простите, мне хотелось сказать… — Но табло уже смотрело на него холодным, серым блеском, с непроницаемым спокойствием, за которым скрывалась ирония под маской шута, трагика, альфонса…

XXV

Изгнание Давлятовым беса-искусителя произвело фурор на Всеазиат-ской конференции. Было так глубоко и вдохновенно (кажется, Давлятову впервые удалось соединить эти два качества в ораторском искусстве — глубину с вдохновением, у других, даже Платона, они обычно отскакивали друг от друга), что бывшие буддисты, гадяне, фемудяне, католики, муслимы, ин-дуисты, ныне академики, первое время даже не задумывались над тем… Дав-лятов? Давлятов? Откуда такой академик? Чем он прославился и какими трудами знаменит на всеазиатском уровне? Не задумывались, пока не вышел следом другой оратор и в обычной академической манере не стал излагать тезисы своего главного труда: «Роль весенних лесопосадок в подавлении суеверий, рождающихся от предчувствия землетрясения». Здесь и охватило зал любопытство относительно академика Давлятова. Одни утверждали, что давно знают Давлятова и даже на дружеской ноге с ним, другие от смущения отводили глаза, сам же виновник вместо того, чтобы вернуться на свое место в президиуме, почему-то спустился в зал и прошел легкой мальчишеской походкой в самый задний ряд и сел у выхода, вызывающе улыбаясь. К нему поворачивались и на него оглядывались, и всеобщий интерес к личности новоявленного академика достиг пика в момент, когда к трибуне подошел сам шеф-устроитель конференции Нахангов, чтобы прочитать доклад на тему «Научный взгляд на ад, рай и чистилище и его роль в подавлении суеверий, предшествующих землетрясению» — вот так длинно и литературно нескладно, но зато логично и убедительно. И, чувствуя это всеобщее любопытство, Давлятов не выдержал и выскочил из зала, и на этой лихорадочной волне, будто вместо одряхлевшего беса — Салиха, которого Давлятов изгнал, в него вселился молодой, смешливый бесенок, он направился на Хантемировское кладбище высшего класса.

Этот мраморный город был закрыт от взоров любопытных художественно отлитой оградой и полосой прохладных деревьев. Давлятов умерил свой бег и к главному входу с белыми колоннами подошел торжественным шагом, где его встретили двое с видом высокооплачиваемых технократов — подтянутых, в отлично сшитых черных костюмах, с высокими лбами, под которыми даже большие очки казались детскими. Выражение их лиц, однако, было настороженным, хотя и готовым вмиг высказать и подобострастие. Так оно и вышло. Едва Давлятов показал свое удостоверение академика, стражи-технократы отошли в сторону, подобострастным жестом приглашая следовать за ними.

Давлятов прошел и сразу попал в белый, стерильно чистый коридор, где по обе стороны были открыты двери магазинов с разными товарами и услугами, для усопших — здесь и рабы, и наложницы, и породистые кони, и передвижные кухни, и холодильники, набитые всякой снедью, шатры… словом, все, что нужно для безбедной жизни в посмертном существовании.

Давлятову вначале показалось… и он, открыв рот от удивления, уткнулся носом в чуть запотевшее стекло витрины, чтобы лучше разглядеть.

— Чем могу быть полезным? — из магазина выбежал продавец, но явно не торгового вида, а, скорее, молодого ученого-ядерщика. Заметив колебания Давлятова, он решил помочь вопросом: — Вы что-нибудь на будущее для себя? И уловил еще большую нерешительность гостя. — А, понятно! Вы беспокоитесь за своего коллегу, усопшего два часа назад академика Са-лиха! Не беспокойтесь, он уже успел все заказать неделю назад… так что все доставлено к месту погребения…

— Что же он пожелал забрать с собой? — не из любопытства, а из желания поддержать разговор спросил Давлятов.

— Ничего особенного. Скромно. Поскольку он прожил долгие годы в одиночестве, он решил не утруждать себя в лучшем из миров слишком большим обществом, ибо не любит шума, суеты, мелькание лиц утомляет его. Вот его список. — И продавец ловко извлек из бокового кармана модного суконного пиджака сложенный лист и прочитал: — Любимая наложница — одна, раб-евнух один, конь — один, шатер — два, летний и зимний, ну и всякая мелочь, кровать двуспальная, холодильник, электропечь, видеомагнитофон и набор кассет с суперфильмом «Магомед»…

Давлятов только сейчас заметил, что все фигуры внутри магазина отдают тусклым блеском воска.

— Они что же у вас, бутафорские — любимая наложница и конь? — смутился от собственного вопроса Давлятов.

— Да, это восковые фигуры, — будто удивился его наивности продавец. Видите, вон стоит справа — любимая наложница, за плечом у нее изящная сумочка. Но там не духи «Клима» или «Кристиан Диор», там набор из трех живительных тюбиков специального химического раствора и шприц… Едва Салих достигнет потустороннего мира вместе с аккуратно упакованными фигурами, он может, сделав один за другим с определенным интервалом, но строго по инструкции по оживлению укол, оживить свою наложницу… затем кастрированного раба и так далее… все восковые фигуры… У нас хорошо налаженный творческий обмен с музеем восковых фигур мадам Трюдо в Лондоне, — не без гордости сообщил продавец-технократ.

— В таком случае я тоже сделаю предварительный заказ, — сказал Давлятов, вспомнив о том, что его академический день заканчивается в семь вечера — тогда ему придется сдать назад удостоверение академика.

— Пожалуйста! — Продавец с готовностью вынул блокнот и карандаш. Сами желаете написать? — повернулся он и нагнулся так, чтобы Давлятову было удобно писать на его спине. — Или мне доверите?

— Почему мы не можем зайти в магазин? Внутри, наверное, столик, кресло… не восковые? — спросил Давлятов с раздражением.

— Простите, но у нас такое правило: обслуживать снаружи… Увы, все на этом свете несовершенно, — философским тоном изрек продавец, — в том числе и живительный состав в сумочке этой прекрасной наложницы… Он разлагается от углекислого газа… то есть, попросту говоря, от вашего дыхания…

— А вы как же? — усмехнулся Давлятов. — Не дышите?

— Я прошел специальный курс обучения у йога Кришнадабалдабалчанга и могу в течение всего рабочего времени задерживать дыхание, — с некоторой важностью в голосе промолвил продавец, и, чтобы сбить с него спесь, Давлятов махнул рукой:

— Хорошо, подставляйте спину… — И, получив карандаш в руки, долго смотрел на пустой лист блокнота, не зная, что же забрать с собой в потусторонний мир. Затем, еще раз устыдившись того, что на сегодняшний Всеази-атский конгресс пришел в костюме, взятом на день у Нахангова, записал: «Костюм велюровый, размер 50, четвертый рост, — один, туфли чешские „Цебо“, 44 размер, — одна пара». Затем зачеркнул и написал: «Костюмов — два: шерстяной, строгий, для конференций, и фрак Нобелевского лауреата по сейсмологии».

Продавец, на собственной спине чувствуя, с каким ожесточением пишет Давлятов, заскрипел стиснутыми от боли зубами.

— Следите за дыханием, — посоветовал ему Давлятов и с такой силой нажал карандаш, чтобы зачеркнуть написанное, что продавец не сдержал дыхания и вскрикнул. — Ну, ну, не позорьте своего великого учителя Дабал-дабалчанга, — с сарказмом сказал Давлятов и вывел карандашом: «Абду-Салимов — раб, прекрасная наложница — Шахло, автомашина „Жигули“, Ибн-Муддафи в качестве шофера… ракету для полета… кастрированного Мирового зверя в свите…»

Давлятов воткнул карандаш продавцу за ухо, а блокнот оставил на его услужливой спине и пошел дальше, бросив реплику:

— А спинку так удобно гнуть у кого вы научились? — И, не получив ответа, добавил: — Врожденное?

Продавец каким-то художественным финтом так выпрямил спину, что блокнот, описав дугу через плечо, влетел к нему прямо в руки. Он пробежал глазами написанное, хмыкнул и с усмешкой посмотрел вслед Давлятову.

Давлятов же, не заглядывая больше в открытые двери магазинов, прошел коридор, и перед ним открылась территория кладбища, от обилия мрамора казавшегося не скорбным местом, а наоборот… Было что-то в этих пышных надгробиях — из одного взлетал Пегас, на другом изящно сидела русалка с арфой — такое, что лишний раз напоминало о временности сего убежища… будто и впрямь дальше начинался другой, новый мир, а это кладбище высшего класса захоронения было просто коротким привалом в долгом путешествии. Надгробие министра водного хозяйства имело изображение насмешливого эльфа, пускающего струи воды, вечной и живой воды, зато там, где был погребен другой министр — жилищного строительства, возвышалось нечто символическое, и только при внимательном рассмотрении можно было догадаться, что это ключ… от ворот града? от квартиры? от врат рая?

Давлятову не дали скучать. К нему тут же подошел, выйдя из-за какого-то надгробия, тот самый Лютфи, из Бюро гуманных услуг, чинно поклонился и сразу спросил, словно нисколько не удивился тому, что видит перед собой Давлятова, жаловавшегося не только на отсутствие работы, но и денег с простым счетом — одного рубля, двух, трех…