Рожденная революцией - Алексей Нагорный

На опушке Коля оглянулся в последний раз. Дом священника скрыло яркое пламя с черной шапкой густого дыма, порыв ветра донес яростный звон колокола.

– Ну, все. – Скуластый отер пот со лба и устало опустился на траву.

– Позвольте еще раз, от всей души, – сказал Лысый и с чувством пожал Коле руку.

А Коля мысленно в это время был далеко. Казалось ему, что видит он сыплющие искрами бревна родного дома и жалкий, обгоревший комочек около собачьей будки – все, что осталось от верного пса, и белый-белый холст, которым было накрыто нечто очень страшное и непонятное. «Родители твои», – будто говорит ему кто-то в спину. «Нет, – про себя отвечает Коля. – Там, под этим холстом? Нет…»

Черная стена дыма встала над тем местом, где был поповский дом.

– Какой мерою меряете, такой и вам отмерено будет, – тихо сказал Коля. – Пошли.

В бандитском лагере Коля первым делом попросил собрать главарей банды, а когда все чинно расселись за дощатым столом в избушке лесника, высыпал на столешницу клад Серафима. Несколько камней и монет упали на земляной пол, и все, кроме Феденьки, бросились их поднимать. Феденька молча выслушал восторженно-красочный, с мелкими подробностями рассказ Лысого и долго молчал. Коля то и дело ловил на себе его цепкий, изучающий взгляд.

– Вели привести мою маруху, – Коля с усилием выговорил последнее слово.

Феденька кивнул, через минуту в дверь избушки вошла Маша. Коля испугался, что она не выдержит, бросится к нему и заплачет, но Маша остановилась на пороге и, глядя куда-то в сторону, спросила:

– Ну чего? Доказал портяночникам, почем что?

– Доказал, – кивнул Феденька. – Идите, милуйтесь… Заслужили. Два слова только. Выйди пока.

Маша вышла.

– Я понимаю, Коляча, какая глупость получается. Набей мне морду, я разрешаю. Но я кишками чувствую – есть во всем этом деле тухлятина. Прости, если не так сказал. Ты нынче – герой. Всех нас спас.

– Ты что же, – вдруг вступил в разговор Скуластый. – Сомневаешься? В ком! В ём? Гад ты ползучий. Не в ём! В нас, выходит дело… Слышь, Лысый… Скажи ему!

– В самом деле, – откликнулся Лысый. – Ты же не подозреваешь нас в сговоре с твоим приятелем? Все видели собственными глазами, слышали собственными ушами…

– Ты вот что, – сказал Скуластый. – Подозрения свои при себе держи. Еще раз его… – он кивнул в сторону Коли, – обидишь: видит бог, я тебя на тот свет отправлю.

– Ладно, – кивнул Феденька. – Давайте только Никодима спросим, так, для политесу. Он как-никак член нашего штаба, неловко без него. Я послал за ним.

Сели за стол. Коля закрыл глаза и сделал вид, что задремал от усталости. «Никодим… – вспоминал он. – Тот, на мужика похожий, молчаливый. Помнится, он еще сомневался при первой встрече в избушке, стоит ли Коле платить золотом за помощь бандитам. А зачем Феденьке нужен его совет? Затевает что-то Феденька».

Влетела Маша, зло крикнула с порога:

– Ну, хватит лясы точить! Отдай мне моего мужика, и баста! – Она села на лавку у стены, всем своим видом давая понять, что больше не уйдет.

Вошел Никодим. Не здороваясь, уселся к столу, навалившись на него всем телом.

– Ты все знаешь, Никодимушка, – сладким голосом пропел Феденька. – Вот твоего совета просим – как быть?

Никодим тяжело посмотрел на Лысого:

– Вам, сударь, стыдно. Жандарм, контрразведчик, а глупый! Не почуяли во всей этой оказии руки ГПУ!

Коля вскочил, схватился за кольт.

– Не рыпайся, петушок, – тихо сказал Никодим. – За стеной мои люди. Сиди тихо. Я не утверждаю, что ты агент ГПУ. Я это пока предполагаю. То, что случилось со священником, – это вполне может быть комбинацией органов. Надо проверить. Решим так: тебя и твою бабу запрем, все расследуем, тогда и высветлится.

Коля переглянулся с Машей. Она ответила на его взгляд взглядом, полным ужаса и тоски. «У нее сейчас сдадут нервы, и тогда провал неминуем, – пронеслось в голове у Коли. – Надо что-то предпринять сию же секунду».

Он посмотрел на Лысого, потом на Скуластого. Лысый едва заметно пожал плечами, а Скуластый подмигнул, косясь на свою кобуру с наганом. И тогда Коля решился.

– Запирайте, – сказал он покорно. – Воля ваша, только обидно. – Коля продолжал сидеть. Фраза отвлекла внимание Никодима и Феденьки, и Коля успел выдернуть из-за ремня кольт. Он стрелял от бедра, сквозь доски стола. Пули шли снизу вверх, выбивая щепки из столешницы. Феденька даже не успел схватиться за свой маузер, а Никодим успел, но так и упал – с наганом в руке.

Ворвались люди Никодима.

– Тихо! – яростно крикнул Лысый. – Назад, паскуды! Вся головка нашего отряда продалась ГПУ! Час назад мы казнили попа, а сейчас – его сообщников! Если у вас мозги, а не каша, – не дурите!

Шли секунды, и было неясно, как поступят бандиты. Наконец, кто-то сказал:

– Начальство всегда продает – рано или поздно. Должность у них такая, братва… Я верю.

– Ладно, верим, – загалдели бандиты. – Решайте, чего делать будем.

– Молчать! – крикнул Коля. Инициатива бесповоротно перешла к нему. – Как я говорил? Собраться всем вместе и ударить! Посылайте делегатов к паханам! Времени нет! Если поп успел выдать – нам и так и так хана! Торопиться надо! Может, мы еще и погуляем напоследок.

Бандиты ответили дружным ревом.

…Вышли за черту бандитской стоянки. Маша прислонилась к шероховатому стволу березы, бессильно опустила руки.

– Маша… – сказал Коля. – Маша…

– Помолчим, Коля. – Она глубоко вздохнула. – Давай помолчим.

Из лагеря доносились пьяные выкрики, ударил выстрел.

– Скоро все кончится, Маша. Потерпи.

– Каждый раз, когда мы расстаемся, мне кажется, я вижу тебя в последний раз, – сказала она. – Нам нужно уходить отсюда. Немедленно.

Коля покачал головой:

– Я взял на себя слишком много. Уйти мне нельзя, это сорвет операцию. Теперь фактически я во главе этих сволочей – ты сама видела. Сделаем так: я напишу записку Басаргину и пошлю кого-нибудь из них на связь. Ты – проводишь. Не спорь – тебе оставаться здесь больше нельзя. У тебя могут сдать нервы. Не спорь, Маша. Ты свое дело сделала, и скажу тебе прямо: дай бог любому из нас так его сделать.

– О какой связи ты говоришь? – удивилась Маша. – Какая связь может быть у Басаргина с ними? – Она кивнула в сторону лагеря.

– Мы подготовили отряд, нечто вроде ЧОНа. Этот отряд – как бы мои сообщники. Бандиты. Посланный приведет его на встречу главарей, и мы одним ударом покончим со всеми.

– На этот раз ты действительно рискуешь, – сказала Маша. – Можно я останусь?

– Нет, – жестко ответил Коля. – Ты сделаешь, как я сказал. А что касается риска… Это моя профессия, ты знаешь…

К следующему вечеру, предупрежденные гонцами, главари «повстанческих групп», как их громко именовал Лысый, должны были собраться в избушке лесника. Вместе с Машей решили поехать и Скуластый с Лысым. Коля пытался их отговорить – понимал, что даже случайная встреча бандитов с Басаргиным или Коломийцем может свести на нет все усилия уголовного розыска, но не смог этого сделать и только успел предупредить Машу: в избе Тихона следует проявить особую осторожность, сделать все, чтобы Лысый и Скуластый не столкнулись с Коломийцем или Басаргиным.

Маша в сопровождении Лысого и Скуластого в Грель отправилась верхом и добралась только поздно вечером. Около избы Тихона Маша спрыгнула с коня и предложила бандитам подождать. Лысый и Скуластый переглянулись.

– Дело тонкое, важное, – усмехнулся Лысый. – Не женское, одним словом. Вы, Мария Ивановна, нас представьте, а уж дальше мы, с вашего позволения, сами.

– Не спорь, – Скуластый положил ей руку на плечо. – Будет, как он сказал. Идите. Я подержу лошадей.

В ту минуту, когда Маша и Лысый остановились у порога, Коломиец собрался уходить – с минуты на минуту должны были прибыть на помощь сотрудники из Пскова, их надо было встретить, ввести в курс дела, разместить.

В дверь постучали. Коломиец ушел за занавеску, кивнул Тихону:

– Открывай.

Коломиец был в напряжении, нервничал и поэтому допустил ошибку: он не учел, что керосиновая лампа, которая освещала избу, стоит именно за занавеской таким образом, что любая тень отбрасывается на эту занавеску, словно на экран.

Лысый вошел и сразу же увидел: на другой половине избы сидит еще один человек. Увидела это и Маша. Тихон тоже заметил тень Коломийца на занавеске, но было уже поздно, и, сдерживая внезапно подступившую дрожь, он сказал:

– С чем пожаловали?

– Мир дому сему, – улыбнулся Лысый. – Я из лесу, по известному вам делу, она подтвердит.

– Вот мандат, верьте ему. – Маша протянула записку Коли.

Тихон прочитал, кивнул:

– Верим. Говори, что к чему?

– Извините. – Лысый спокойно подошел к занавеске, раздвинул ее. Увидев Коломийца, узнал его сразу и все понял. В отличие от уполномоченного ГПУ, Лысый всю свою жизнь посвятил политическому сыску и пополнил «образование» в контрразведке. Лесная жизнь приучила его сдерживать любые эмоции, не обнаруживать своих истинных чувств в самых невероятных ситуациях. Поэтому, мельком и внешне равнодушно взглянув на Коломийца, Лысый сказал: