Рожденная революцией - Алексей Нагорный

– Нет, – Коля побледнел, отодвинулся от стола. Рука невольно поползла к поясу.

– Не надо. – Лысый приставил к голове Коли дуло нагана. – Сиди тихо, думай. А за штаны не хватайся.

– Нет, – снова сказал Коля.

– Да, – Маша встала, подошла к Феденьке. – Хочешь из меня фортыцер[1] сделать? А я не боюсь. Чего нам бояться, Коля? Или мы их продать хотим? Остаюсь я.

– Ладно. – Коля тоже встал. – Будь по-вашему. Хоть волос с ее головы уроните – вечная вам память будет.

– Ты нас не стращай, – осклабился Феденька. – А чтобы уж совсем мне уверенным быть – такой я недоверчивый уродился, ты, Коляча, возьми на себя Оглоблю – Анисима, товарища Басаргина. С юности он мне ненавистен, ты уж доставь мне наслаждение, пришей его… Где и как и кто свидетелем будет – мы тебе скажем. Принимаешь?

– Дурак ты, – презрительно сказал Коля. – Да хоть сей секунд!

…На обратном пути, покачиваясь в телеге рядом с Серафимом, Коля думал о том, что очень сильно недооценил бандитов, а главное – позволил-таки им поставить себя в ситуацию, когда необходимо стрелять в своего, в Басаргина, и другого выхода практически нет.

Басаргин спокойно выслушал Колин рассказ, почесал в затылке:

– Придумаем что-нибудь. Вот с Машей твоей – это, сказать по-научному, и в самом деле неувязка. Черт их знает – лишь бы они глупости какой с ней не сделали. Все-таки мужичье озверевшее.

– Ты мне об этом лучше не говори, – стиснул зубы Коля. – А то я поеду туда.

– Э-э-э, – протянул Коломиец. – От тебя ли слышу, герой. Их, брат, умом надо побеждать, а не только числом или пулями. Ну, с отрядом этим ты, прямо скажем, придумал хорошо. Прямо сейчас начну подбирать и готовить надежных людей, поместим их в лесу, километрах в тридцати – сорока от лагеря. Но что с Басаргиным делать, вот вопрос. – Коломиец улыбнулся. – Давай, Басаргин. Тебе, как кандидату в покойники, первое слово.

– Пальни в меня холостыми, – сказал Басаргин. – А уж я постараюсь притвориться мертвым…

– Он-то пальнет холостыми, – сказал Коломиец. – А они проверят боевыми. Тебе, брат, и притворяться не придется. Тут надо построить острую и точную комбинацию. Вот если бы у Серафима были ценности…

– Наверняка есть, – сказал Коля. – Забыли про сообщение Виктора? Кличка – Черный, из духовных… Регулярно снабжал перекупщиков золотишком.

– Я выманю Серафима в уезд, – сказал Коломнец. – Ты проведешь у него негласный обыск. Законные основания для этого у нас налицо. Возражений нет? Принято.

На следующий день возбужденные жители Грели повалили на площадь: прошел слух, что по всему уезду церкви будут ликвидированы, а в первую очередь – в Грели. Прибежал Серафим, взошел на паперть.

– Братья и сестры во Христе, – начал он негромко и проникновенно. – Пришел и наш черед пострадать за веру православную… Не остыл еще пепел в нашем храме после недавнего нападения хулиганствующих советских активистов, как пришло новое испытание: верьте, как верю я, что без плохого нет и хорошего, а стало быть, все это от господа нашего, примем же со смирением. Я еду к отцу благочинному и вместе с ним буду добиваться справедливости у властей предержащих.

Толпа запела «Спаси, господи, люди твоя». Серафим сошел с паперти и направился к телеге, благословляя толпу направо и налево, словно епископ. Потом сел в телегу. Толпа опустилась на колени.

– Уезжает, – сказал Коля. – Можно начинать.

Коля, Коломиец и Басаргин разошлись по комнатам. Выстукали стены и полы. Осмотрели сундуки и шкафы. Ничего подозрительного не было. Басаргин взмок и улегся на пол, раскинув руки.

– Не то делаем, – сокрушался Коля. – Меня так учили: «кто спрятал, что спрятал, где спрятал…» Вот и раскиньте мозгами.

– Ну кто спрятал? – привстал Басаргин. – Священник, если сказать по-научному, – поп.

– И второе ясно, как божий день, – пожал плечами Коломиец. – Спрятал ценности – золото, бриллианты, еще какую-нибудь чепуху. А вот – где? Ответь, если знаешь?

Коля подошел к иконам.

– Смотрел уже, – сказал Басаргин.

– Плохо смотрел, – отозвался Коля. – Прятал священник, бандит, где? – Коля начал снимать иконы, взвешивая их на руке. Снял последнюю – это была плохонькая, примитивно написанная «Смоленская богоматерь». – Ого! – Коля протянул икону Коломийцу. Тот качнул ее на руке:

– Ровно свинцом набита.

– И мне она показалась тяжелой, – заметил Басаргин. – Я решил, что она от сырости тяжелая.

– От сырости, – укоризненно сказал Коломиец. – Давай, Кондратьев.

Коля отодрал бархат, которым икона была заделана с обратной стороны, и все увидели, что в доске имеется квадратная деревянная вставка – вроде дверцы. Коля поддел ее ножом, и на скатерть хлынули драгоценные камни и золото в монетах разного достоинства. Здесь были и пятерки, и десятки, и даже пятнадцатирублевки – каких Коля и не видел никогда.

– А молодец мой Витька, – обрадовался Коля. – Верно вышел на Серафима.

Коломиец взял один камушек, осмотрел.

– Бриллиант… Каратов на пять потянет. – Он разворошил всю кучку: – Здесь в твердой валюте – охо-хо!

– Тыщ на десять, – сказал Басаргин.

– На сто, если не на двести… – Коломиец положил бриллиант на место. – Аккуратно все заделай и повесь назад, – сказал он Коле. – Есть план… Они предлагают тебе убить Анисима?

– Ну? – Несмотря на поучения Колычева и Маши, Коля так и не сумел избавиться от этого «ну»…

– А мы им предложим убить Серафима.

Коля вытаращил глаза:

– Ты… ты угорел, Коломиец. Думай, что говоришь! За что им убивать своего главаря?

– Им будет за что, не волнуйся. Но с точки зрения законности у нас должны быть очень веские основания для такой акции. Тем более, что проведешь ее лично ты.

– Я? – Коля даже отодвинулся от Коломийца. – Нет!

– Ты выполняешь задание, ты солдат революции, слова «нет» не может быть, – холодно сказал Коломиец. – Слушай, как все это будет. Вернется поп, дашь мне знать. Я приду к нему, ты и двое свидетелей из банды должны будете сидеть в засаде, но так, чтобы видеть и слышать мой разговор с Серафимом. В результате этого разговора бандитам, – Коломиец усмехнулся, – и тебе, – он подчеркнул это «тебе», – станет ясно, что попа и меня надо убить. Давай твой кольт.

Коля, ничего не понимая, послушно протянул Коломийцу свой револьвер.

– Смотри. – Коломиец достал из кармана и заменил в барабане кольта один из патронов. – Я поставил холостой. Проворачиваем барабан так, чтобы первый выстрел был боевым, а второй – холостым, ясно тебе?

Коля все понял, но решил дослушать до конца.

– Первый выстрел в попа, второй – в меня, – сказал Коломиец. – Не перепутай, иначе их задание ты выполнишь вдвойне: все-таки я – уполномоченный ГПУ, стало быть, – выше участкового уполномоченного милиции.

– Ты еще можешь шутить, – оторопело сказал Басаргин. – Ну и башка у тебя, Коломиец. Тебе бы академиком, научно сказать, быть.

– Или папой римским, – поддержал его Коля. – Не обижайся, план изощренный, на грани дозволенного.

– Время теперь, можно сказать, за все грани перешло, – рассуждал Коломиец. – Говорю сразу: на преступление тебя не толкаю, все будет в рамках закона.

В дверь постучали. Коломиец и Басаргин отскочили за портьеру, Коля открыл. Это был Тихон.

– Лукича… – начал он, давясь от рыданий. – Лукича убили и Платониду… На глазах мальчонки убили, гады…

Басаргин вышел из-за портьеры:

– Иди, Тихон. Нельзя тебе быть здесь, иди. В руках себя держи.

Тихон ушел.

Коломиец вздохнул:

– Брат его двоюродный этот Лукич. Жаль мужика. Нашенский был по всем статьям! Пойдем, Басаргин, нужно все выяснить.

Коля долго сидел в своей комнате и размышлял над предложением Коломийца. Что ж. Ему не раз приходилось убивать врагов-бандитов в открытых вооруженных схватках. Но теперь… «Маша у них, – думал Коля. – Разве они на моем месте раздумывали бы? Убили бы Машу без всяких-яких, при малейшем подозрении… И еще убьют, не дай бог! – Коля даже вздрогнул от такой мысли. – Ну нет. Нет, Кондратьев, никаких колебаний. Не я – так меня. А Серафим – бандит и трижды заслужил свою участь».

…Утром, когда Коля умывался, у колодца появился Тихон, повернул в сторону кладбища. Коля двинулся следом. Когда последние дома околицы скрылись за боярышником, пышно разросшимся среди могил, Тихон сказал:

– Думаешь, я тебя сюда так привел? – Он подошел к двум осевшим холмикам, провел по ним рукой. – Поговорить мы в любом месте могли бы… Это могилы твоих родителей, ты их искал, но не нашел. Вот, смотри.

Коля опустился на колени. Холмики были едва видны – давно осели, заросли высокой травой.

– Мне Коломиец настрого запретил тебе говорить, – голос Тихона дрожал. – Но я скажу, я для того тебе и показываю эти могилы. Серафим их убил, родителей твоих… Феденька дом поджег, а двери колом подпер. Серафим ему приказал.