Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян

очень немногие знали, что я тем, что сейчас дышу, обязан этому мальчишке, который впервые в жизни лежит на чистых, белоснежных простынях.

В ту страшную ночь, когда Вардан, окровавленный, лежал на земле, я не убежал, как того требовал мой друг. В отчаянии я стал громко кричать, и на мой крик вскоре сбежались сторожа из ближайших садов.

Об остальном можно догадаться. Вардан лежит теперь в городской больнице, сам Мазманян оперировал его. По мнению Мазманяна, опасность уже миновала и Вардан скоро поправится.

Доктор любил пошутить. Когда в первый день ему сказали имя и фамилию моего друга, Мазманян весело расхохотался:

— На колени все! Великая честь выпала нам: будем лечить знаменитого полководца земли Армянской — Вардана Мамиконяна, который возвратился с поля брани, где сражался с врагом…

Ну конечно, то, что сделал мой друг, не сравнишь с подвигами героя-полководца, но его поступок спас мне жизнь. А на другой день после ранения Вардана городская милиция наконец напала на след преступников. Из погреба кофейни черного Арута вытащили опухшего от пьянства Нытика-Гево, поймали Длинного, этого страшного убийцу, и его сообщников.

Освободившись от власти Гево и его дружков, беспризорники стали стекаться в детские дома.

Мои друзья, Шаво, Татос, Пап и Овик, все уже были в детдоме.

И только Букашки-Микича не было с ними.

Микич лежал теперь на том самом кладбище, где я впервые увидел его, когда он с горящими, как два уголька, глазами завороженно слушал мои рассказы.

Все ребята стали пионерами.

И, когда Вардан выйдет из больницы, он уже не будет слоняться по Кантару, не будет бродить по улицам, не будет воровать арбузы у зазевавшихся ребят. Он не будет больше ночевать на церковных дворах, в парке Коммунаров, в развалинах, в той мрачной Норкской пещере. Над ним уже не будет тяготеть долг Нытику-Гево, он не будет больше трепетать перед Длинным.

В больнице Вардана кормили хорошо, но, кроме того, ему носили передачи и из детдома, и наши соседи, которые полюбили его как родного, в особенности мои родители и Мариам-баджи. Они не видели еще Вардана, по его самоотверженный поступок был известен всем до мельчайших подробностей.

Моя мать уже совсем наловчилась печь пахлаву, и я вместе с печеньем Мариам-баджи ношу в больницу и мамины изделия.

Теперь, когда опасность миновала, я рассказываю разные истории Вардану и остальным обитателям палаты.

По вечерам в читальном зале детской городской библиотеки снова появляется курчавый мальчик и, склонившись над книгой, читает до позднего вечера, до тех пор, пока Асмик не скажет, положив руку на его плечо:

— Хватит, Рач, пошли.

И снова они вместе выходят на улицу. Асмик идет с ним до угла. По дороге они разговаривают о книгах. Прощаясь, девушка ласково проводит по его кудрявой голове, а смущенный мальчик, который уже чуть больше разбирается в жизни, с сожалением думает о том, что Асмик взрослая и что с ней нельзя будет обручиться.

В больнице, устав рассказывать истории, я начинал шалить и резвиться, как теленок, которого выпустили из темного хлева на зеленую травку. В подобных случаях больные, няньки, сестры, врачи — все недовольно ворчали:

— Опять… Как с цепи сорвался! Да пойми же, больница это, не базар.

И я, обуздав свое веселье, подходил к другу:

— Привет храброму Вардану! Как себя чувствует мой полководец?

Он снисходительно улыбался:

— Садись, чего расшумелся, пустомеля…

Но как тут усидеть! На другой день после шутливого замечания доктора Асмик по моей просьбе выдала мне книгу о Вардане Мамиконяне, и теперь я знал ее почти наизусть, и не только я, но и Вардан и соседи по палате. Дело дошло до того, что в больнице все уже звали моего друга не иначе, как «полководец Вардан», а обо мне говорили, смеясь:

— Пропустите его. Дорогу верному воину Вардана Мамиконяна!

Но когда я уж очень надоедал всем, Вардан смущенно просил:

— Перестань, Рач, коли брат ты мне…

В один из таких вечеров он вдруг позвал меня:

— Рач, хочу сказать тебе что-то.

— Слушаю тебя, мой полководец.

— Вот об этом и хочу сказать. Ведь меня так и в приюте называли.

— В каком приюте? — удивился я.

— В Александрополе, в приюте.

— Вай, ты, значит, в приюте был?

— Был, четыре года.

— Потом?

— Потом удрал.

— Почему?

— Голодно было, да и били очень.

— Кто бил?

— Парон Маркар.

— Какой парон Маркар?

— Да не знаешь ты его. Он теперь тут, учителем.

— Неужто Газет-Маркар?

Вардан засмеялся:

— Это его раньше звали Газет, теперь он учитель.

— А чего он от тебя хотел?

— Надзирателем был он у нас. Он меня и назвал Вардан Мамиконян. Менял имена всем малышам. Говорил: «Ну и назвали же вас: Амбарцум, Лусеген, Мнацакан, — все вы теперь будете носить имена армянских героев: Гагик, Арам, Тигран, Айк». А меня назвал Варданом Мамиконяном. Сказал: «Вардан — армянский полководец, воевал с персами». С того дня и стали ребята меня изводить: полководец да полководец, а теперь ты…

Я смутился:

— Коли обижаешься, больше не буду.

— Нет, чего там!

— Вардан!

— Что?

— А раньше тебя как звали?

Мой товарищ вздохнул.

— Фамилии не помню. Ведь когда меня взяли в приют, мне всего четыре года было. А звали Каро.

— Каро.

Я насторожился.

— Где тебя нашли? Отца, мать как звали?

— Отец? Отец давно умер, я его почти не помню, только вот знаю, что чесальщиком он был…