На Севере дальнем - Николай Шундик

А Экэчо с нетерпением ждал весны, все чаще и чаще поглядывая в сторону ледяной границы, за которой начиналась чужая земля, где жил его брат, шаман Мэнгылю.

"ДРАКОН" ПРОДАЕТ СВОЮ ДУШУ

Запершись у себя в кабинете, Кэмби долго ходил по огромному ковру из угла в угол. Порой он останавливался и, глядя куда-то через окно, беззвучно шевелил губами: Кэмби мучительно думал. А задуматься ему было над чем. Несколько дней назад господа из Федерального бюро расследований вызвали его в Ном и довольно долго беседовали с ним. Их было двое. Один из них — мистер Скотт, высокий, тучный господин с редкими волосами, причесанными на косой пробор; другой — мистер Маккинг, в противоположность мистеру Скотту, маленький, юркий, с острыми, глубоко сидящими глазами.

Они вежливо пригласили Кэмби сесть и несколько минут участливо расспрашивали его о хозяйственных делах. При этом они проявили такую осведомленность в мельчайших деталях повседневной жизни Кэмби, что тому пришлось только удивляться.

Страх, невольно возникший после того, как Кэмби узнал, с кем ему предстоит вести разговор, постепенно стал пропадать. Но сам маленький господин мистер Маккинг пронзил Кэмби своим проницательным взглядом и спросил:

— Скажите, мистер Кэмби, сколько лет вы жили на Чукотке и какие у вас остались связи с людьми этой земли?

Кэмби откинулся на спинку кресла и замер. Ему почудилось, что его подозревают в связях с советскими людьми.

Сначала у него родилась мысль все отрицать: никакой, мол, Чукотки не знаю, никогда там не был и бывать не думаю, а о связях и говорить нечего. Но Кэмби не был глупым человеком. Он глянул на безразличную физиономию мистера Скотта, перевел взгляд на мистера Маккинга и хорошо понял: они знают всё, быть может, знают даже то, что уже давно забыл он сам, Кэмби.

— Да, сэр, я жил на Чукотке с тысяча девятьсот тринадцатого по тысяча девятьсот двадцать пятый год, — как можно спокойнее ответил Кэмби. — О, это были хорошие времена! Чукотская пушнина — замечательный бизнес, господа!

— А по-русски вы хорошо говорите? — спросил его Маккинг на чистейшем русском языке.

Кэмби втянул голову в плечи, отчего подбородок его стал тройным. В памяти промелькнули многочисленные истории последних дней — истории о том, как чиновники из Федерального бюро «разоблачают» страшных заговорщиков, «ставящих своей целью уничтожение американского образа жизни». Правда, Кэмби был не настолько глуп, чтобы верить всему, что писалось в газетах, но сейчас его впервые заинтересовало другое: что делают с теми, на которых падает подозрение в неблагонадежности? Сразу же пришел и второй страшный вопрос: не произошла ли роковая ошибка — не подозревают ли и в самом деле его, мистера Кэмби, в неблагонадежности? Ведь сейчас всё вокруг так тревожно, везде так много говорят о шпионаже, о заговорщиках, о предстоящей атомной войне...

От этой мысли Кэмби стало не по себе. Он поерзал в кресле, словно пытаясь спрятаться в его глубине.

— Быть может, вы... как это говорится... думаете, что я что-нибудь такое?.. — Кэмби сделал неопределенный жест рукой и беспомощно уронил ее на колени.

— Ну, ну, выражайте вашу мысль яснее, — попросил мистер Маккинг; по лицу его пробежала тень недовольства.

— Да вы, может, думаете, что я красный? — вдруг разозлился Кэмби. — Я в нашей организации ку-клукс-клана имею звание «Дракона»! Если я в свое время был на Чукотке, так не затем, чтобы там перекрашиваться в красного, господа! И, если вы хотите знать, я собственными зубами грыз бы большевикам горло за то, что они меня вытолкали оттуда в шею и лишили огромных богатств! От красного цвета я, черт побери, в последнюю степень бешенства прихожу!.. — Кэмби не договорил. Он тяжело дышал. С багрового лица его градом катился пот.

Мистер Скотт посмотрел долгим взглядом на мистера Маккинга. Во взгляде этом Кэмби уловил что-то такое, что немного успокоило его.

— По-русски вы разговариваете? — с прежней настойчивостью повторил свой вопрос мистер Маккинг.

— Да, сэр, говорю по-русски, говорю по-чукотски. Научился этим языкам там, на том берегу. Деловому человеку многое знать не лишне, а на Чукотке это мне было даже необходимо. Что же в этом плохого? Вот вы, мистер Маккинг, говорите же по-русски, однако от этого вы не стали менее порядочным человеком, — уважительно заключил Кэмби, всем своим видом показывая: ведь это же логика, черт побери!

Мистер Маккинг улыбнулся, сложил замком свои худосочные пальцы, хрустнул ими.

— Вот что, мистер Кэмби! Мне одно в вас не нравится, — сказал он, закладывая ногу на ногу, — вы плохо владеете собой. В вас нет англосакской невозмутимости. А между тем это качество вам будет совершенно необходимо. Кто вы такой, чем вы дышите, на что вы способны, мы прекрасно знаем. Мы хорошо знаем о ваших связях с чукчей Экэчо, который приходится братом кэймидскому шаману Мэнгылю. Так что умалчивать о том, о чем мы вас спрашиваем, не советую. А теперь давайте говорить как деловые люди...

Вот над этой второй частью разговора с господами из Нома и размышлял сейчас Кэмби. Ему предлагали большие деньги, ему обещали разные блага в будущем, но при условии, если он, мистер Кэмби, как только настанет лето, сядет в байдару шамана Мэнгылю и уедет с ним в воды пролива. Не затем, чтобы принять контрабанду у Экэчо, как это делал до сих пор Мэнгылю, будучи агентом Кэмби, — нет, Кэмби предстояло проделать нечто более сложное и во много раз более опасное.

Мистеру Кэмби следовало пересесть в байдару Экэчо и уйти на чужой берег... От одной этой мысли его прошибал холодный пот. Но зато какие деньги, какие большие деньги!.. И, кроме того, если когда-нибудь будут сведены счеты с коммунистами, его ожидает перспектива снова стать на Чукотке королем пушнины — королем «мягкого золота»!..

Кэмби все быстрее шагал по мягкому ковру, но так и не мог принять решение: ему жаль было отказаться от выгодного предложения и страшно было думать о возможных последствиях.

Только под утро Кэмби наконец лег спать, приняв твердое решение направить свою жизнь по тому руслу, которое указали ему господа из Федерального бюро.

ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ

С приходом весеннего солнца пришел к эскимосам Аляски большой голод. Люди вповалку лежали в своих хижинах, умирали, и порой некому было хоронить мертвых. Похоронный плач стоял над эскимосскими селениями.

И вот однажды в сопровождении мистера Кэмби в поселок Кэймид явились белолицые люди. Они переходили из хижины в хижину, осматривали людей и, отобрав по нескольку человек, вталкивали их в черную машину и куда-то увозили.

Никто из эскимосов не знал, куда увозят их сородичей. По словам мистера Кэмби выходило, что эскимосов увозят лечиться в госпиталь. «Но почему же тогда в черную машину отбирали тех, кто был здоровее других, и почему никто из них уже домой не возвращался?» — спрашивали эскимосы.

Не знали они, что их сородичей увозят в дом смерти, упрятанный между сопками, за колючей проволокой, что над ними в этом доме проводят страшные «научные» опыты не для того, чтобы лечить людей, а для того, чтобы их умерщвлять.

Однажды в Кэймид снова явилась группа незнакомых людей. Среди них обращал на себя внимание один маленький человек с лысым черепом и длинными верхними зубами, которые он тщетно пытался прикрыть тонкой бескровной губой. Человек этот не был похож на белолицего, но он также не был похож на эскимоса, чукчу или индейца. Узкие раскосые, глаза его за толстыми стеклами очков были холодные, равнодушные.

Кэмби водил незнакомцев по хижинам. Недоверчиво, почти открыто враждебно встречали непрошеных гостей эскимосы.

— Какой страшный образ жизни! — промолвил один из белолицых, зажимая свой тонкий горбатый нос. — Я удивляюсь, как эти... — он запнулся, затрудняясь назвать эскимосов людьми, — как эти существа ходят в вертикальном положении: ходить бы им на четвереньках.

Внимательно посмотрев на голого по пояс юношу, чинившего собачью упряжь, он добавил, обращаясь к Кэмби:

— Попробуйте доказать этому молодому человеку, что он серьезно болен и что ему надо лечиться. Что-то уж очень красными мне кажутся его глаза, — пошутил он и направился вон из хижины.

Следующей была хижина чукчи Таичи.

Когда глаза Кэмби снова привыкли к мраку, он неожиданно заметил в углу накрытого рваными шкурами Гоомо. Лицо его было настолько худым, что Кэмби на минуту усомнился: «Да Гоомо ли это?»

Таичи с беспокойством посмотрел на пришельцев, попытался убавить огонь жирника, чтобы в хижине стало еще темнее.

— Гоомо, это ты, что ли? — изумленно спросил Кэмби.

Гоомо в ответ тихо застонал и повернулся лицом к стене.

— Долго в море носило Гоомо, очень долго, — неохотно пояснил Таичи. — Нерп бил Гоомо, лед колол. Так жил Гоомо. Его далеко от нашего поселка на берег выбросило. Истощенным к чужим людям попал Гоомо. Пока домой добрался, совсем больным стал. Ничего не пьет, ничего не ест Гоомо.