Миссия "Звезда Хазарии" или "Око Кагана" - Андрей Онищенко

Урус хан упорно скакал вперед. За ним, отставая на два конских корпуса, следовали его сотни. Над тихими полями выглянула из-за плотных туч большая луна, которая в этот предрассветный час освещала мчавшемуся в бой отряду дорогу. Мириадами искр зажглась крупная роса на травах, когда воины Урус хана, подобные стае голодных волков, подошли к кургану, за которым располагался стан Ярока. Копыта коней, обвязанные лохмотьями, мягко ступали по земле, не лязгало оружие, не слышалось ни звуков, ни говора. Мрачными безмолвными тенями шли в этот предрассветный час половецкие воины на истребление своих сородичей.

Начинало светать. Отряд обогнул степной курган и на миг остановил свой стремительный бег. Кругом до самого горизонта простиралась зеленой равниной степь. На этих просторах, на небольшом отдалении друг от друга стояли юрты, стадами пасся скот, передвигались немногочисленные дозоры. Урус хан поднял голову вверх. Высоко над облаками в сером предрассветном небе парил степной орел, высматривая свою жертву. Урус хан уже давно наметил свою цель и подобно этому орлу, махнув рукой, отдал приказ и конные сотни, ведомые волей хана, снова ускорили свой бег, сея смерть и разрушения на своем пути.

Сонная стража встретила невесть откуда взявшегося неприятеля стрельбой из луков и подняла тревогу. На утренней заре, враждующий единый народ встретился в рукопашной схватке. После затянувшегося допоздна пира со своими сторонниками, хмельной Ярок безмятежно спал в своем шатре. Поднятая тревога и звуки боя разбудили его и привели в чувство. Схватив тяжелую саблю и круглый щит, он полураздетым выскочил из юрты. То, что он увидел, ошеломило его. С запада и с севера на его стан полукольцом надвигались конные воины Урус хана. Первые лучи солнца отражались от кованой брони, то и дело сверкали молниями сотни вражеских сабель.

– О Тэнгри! – истошно закричал пораженный неожиданным нападением Ярок.

Один из сыновей подвел отцу своего скакуна. Одним махом Ярок взлетел на его спину, крепко сжал коленями бока жеребца и, размахивая плетью, перелетая от юрты к юрте, грозил и стыдил своих перепуганных воинов, готовых бросить стан и устремиться в бегство. Конница Урус хана, не встречая на своем пути достойного сопротивления, достигла уже первых шатров, где их сабли смертью обрушились на первые ряды обороны. С грехом пополам Яроку удалось организовать отпор. Но разве пешие и кое-как вооруженные полусонные люди могут остановить конную, закованную в броню стену?

Воины Урус хана медленно продвигались вперед, рубились молча. Их тяжелые сабли все чаще опускались на головы противников. Под копытами их коней уже десятками лежали посеченные воины Ярока. Но и они понесли не малый урон, по стану, метаясь между юртами, носились кони, волоча в стременах своих всадников с торчащими в груди стрелами. Разгоряченный битвой и гневом, Ярок смело врезался в ряды вражеской конницы, раздавая своей кривой саблей удары направо и налево. Но ратники Урус хана, обряженные в стальные кольчуги и кожаные панцири, тесной стеной окружили его. Неминуемый полон, грозил Яроку, если бы не подоспели его сыновья со своими головорезами. Они гибли у него на глазах, пытаясь спасти ему жизнь.

– Тэнгри покарал меня! – в страхе подумал Ярок, выбираясь из кровавой бойни.

Кусая в досаде губы, он что-то еще прокричал своим воинам, но в общей суматохе битвы его голос потерялся среди сотен других. Теснимый воинами Урус хана, Ярок медленно отступал к своему шатру. Отражая удары саблей и щитом, окруженный самыми верными своими сторонниками, гордо откинув голову, он держался с достоинством.

Раздвигая ряды своей конницы, Урус хан направил коня на встречу с мятежным вождем. Увидев того, Ярок улыбнулся. Сил почти не оставалось, но все же он приберег немного для последнего рывка. Урус хан пронзительно глядел на него, стараясь внушить страх и трепет.

– Советую тебе Ярок пока не поздно просить пощады! – прокричал он.

– А-а-а! – захрипел от ярости мятежный вождь, – ты, безродный чужеземец, как смеешь со мной так говорить! Пока я еще не твой пленник…

Вытянув колечком губы Ярок, хотел еще что-то прокричать, но от гнева судорога перехватила его горло. Воины Урус хана угадали безмолвный приказ своего повелителя. В этот момент в спину мятежного вождя вонзилась пика. Острый металл наконечника, и толкающая его древесина, вонзились Яроку чуть ниже сердца и пробили грудную клетку насквозь. Тот с ужасом замер, чувствуя, как набранный для крика воздух просачивается через пробитые легкие, и инстинктивным жестом ухватился за торчащее из собственного тела древко. Ярок покачнулся на ногах, рухнул на колени и из последних сил выдавил из себя:

– Да будь ты проклят, Урус хан…

Свист острой сабли оборвал его речь. Из сотен глоток вырвалось наружу поощрительное рычание и улюлюканье, когда голова поверженного Ярока скатилась на землю. Кто-то насадил ее на острее копья и поднял наверх. Шум битвы стих. Видя гибель своего предводителя, поверженные воины начали складывать оружие, сдаваясь на милость победившего хана. Тот подал знак своим воинам, и они прекратили бойню.

Урус хан стоял и смотрел на согнанных и стоявших на коленях недавних врагов своих. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он, строго прищуриваясь, глядел как бы в даль, голова его была поднята кверху, утренний августовский ветерок играл с длинными густыми волосами, свободными от боевого шлема.

Наступила осень. Высокий могильный холм на вершине кургана густо порос зеленью. В свежей буйной траве пролегала протоптанная тропинка, по которой подружки Ай-наазы не забывали носить на ее могилу каждый день свежие полевые цветы. Завтра снова будут править тризну. Об этом объявлено повсеместно, а на следующий день, юрты трех половецких родов снимутся с мест и отправятся на завоевание новых земель у предгорий седых гор и берегов синего бескрайнего моря.

Незадолго до рассвета тишину нарушило фырканье коня, хрустнула сухая ветка под копытами и, к подножью кургана выехал всадник. Он спешился, долго стоял у подножья, словно размышляя о чем-то, и печально смотрел вверх, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к непонятным ночным звукам. Затем, отпустив поводья, он стал медленно подниматься на могильный холм. Немного не дойдя до его вершины, он ненароком столкнул небольшой камень, который, шурша и увлекая за собой другие, покатился вниз. Сверху раздался голос, нарушивший ночную тишину:

– Кто здесь?

Урус хан молчал потрясенный неожиданным окриком.

– Эй, кто там внизу? – еще громче раздалось сверху.

Голос показался знакомым Илье.

– Интересно, кто еще мог придти ночью на могилу Ай-наазы накануне тризны? – подумал он и стал быстро подниматься наверх.

– Урус хан? Что привело тебя сюда?

Потрясенный Ата хан шагнул навстречу, в изумлении вглядываясь в лицо неожиданного гостя.

– Как видишь, мудрый хан, – тихо ответил Илья.

– Садись! – произнес старик, указывая место на скамье, – не думал я, что еще кто-то придет сюда этой ночью. Зачем ты пришел?

Урус хан молчал. Он просто смотрел на могильный холм, затем поднял голову и посмотрел в глаза Ата хана.

– Я пришел сюда, чтобы поклониться праху Ай-наазы.

– Почему ночью? – удивленно произнес Ата хан.

– Сегодня на рассвете, я с передовым отрядом отправляюсь в поход.

– Уйдешь в поход, не справив тризну? – еще больше удивился старый хан.

– Время не ждет. Скоро начнется сезон дождей. Так мы решили промеж себя с Кара-Кумучем и Мурта ханом.

– Ну, что же, возможно вы и правы. Посиди немного со мной.

Старый хан умолк и, не отрываясь, глядел на могильный холм. Молчал и Илья, погруженный в свои мысли. Время тянулось медленно, но до рассвета было уже не далеко.

– Прости, Ата хан, но мне пора, – поднимаясь с лавочки, произнес Илья.

Старый хан уныло кивнул головой.

– Ты храбрый воин, Урус хан. Знай, походы и кровавые сечи разгоняют тоску и печаль. Лучшее лекарство это время. Иди, люди ждут тебя.

Урус хан исчез в темноте, а безутешный отец, молчаливый и задумчивый, опять в одиночестве опустился на колени возле могилы дочери. Наконец, он оторвался от созерцания, поднял голову и посмотрел на звездное небо. Мысли его опять перелетели в прошлое: родная степь, милые сердцу пастбища и родная дочь, которая спешит как и прежде на встречу отцу… Но не одной любовью живет человек. Горе скорбящего отца безутешно, но кроме этой родительской любви в жизни существует еще и долг перед своим народом, который нужно выполнить до конца во чтобы-то не стало. Мудрый хан, безусловно, понимал это. Оторвавшись от могильной земли, он поднялся с колен и отряхнул землю. Еще немного постояв, он резко развернулся и медленно направился вниз.

ГЛАВА 16.

Было утро, восток едва розовел, белые облака пышными коврами плыли по небу. Первые лучи солнца, нежным румянцем, заливали их бока и золотили средневековый город Семендер, а глубокая лазурь бескрайнего моря, безмятежно сверкала. Казалось, что древний город еще не проснулся, его окружала пелена сна, но это было только видимостью. Земли Абескунской низменности еще не были поглощены войной. Там, где между горами и морем стоял древний Семендер, и возвышались крепкие стены Анжи-крепости, царил покой. Там, как и многие века назад, серебрились родники, сбегающие с высоких гор и благоухали сады. Но сама крепость, где всегда звенели людские голоса, была погружена в тишину, ибо ее обитателей тревожили последние вести с северо-запада. Все чаще размышлял наместник провинции, Фархад Абу-Салим, о смысле вечной жизни, о желанном наследнике и о счастье горячо любимой дочери.