Изгои - Маргарет Мерфи

– Джефф… – Хинчклиф приподнялся, не зная, чем помочь.

Рикмен отрицательно помахал рукой и продолжил:

– Некоторые лондонские солиситоры подряжают всякую шваль, чтобы встречать иммигрантов у парома. Они забирают их у иммиграционных властей и везут в микроавтобусах до Лондона. Там принуждают заключать договоры с адвокатскими конторами на время рассмотрения заявлений.

– Прибыльно, я думаю, – заметил Хинчклиф. – Сомнительно с точки зрения морали, но, насколько я знаю, законно.

– Многим заявителям, попавшимся на этот крючок, отказывают в предоставлении убежища, – пояснил Рикмен. – Совет по делам беженцев предполагает, что причина – халатное отношение и некомпетентность официальных представителей. А что если некоторые добиваются положительных результатов, но не сообщают об этом своим клиентам?

Хинчклиф провел рукой по лицу и стал поглаживать щеку, обдумывая сказанное.

– Мы знаем, что мисс Хабиб получила статус беженца, – заговорил Рикмен, которому невмоготу было терпеть. Поскольку Хинчклиф так и не ответил, он выпалил: – Так давайте проверим и других – вдруг и они тоже?

Хинчклиф дотянулся до телефона и набрал номер.

– Иммиграционная служба уже дала ответ на наш запрос? – Он выслушал ответ, затем сказал: – Пока ты там, обратись в архив и захвати бумаги по первой жертве.

– И Якубасу, – добавил Рикмен.

Хинчклиф хмуро посмотрел на него и повторил:

– И по Якубасу Пятраускасу, – и положил трубку. – Солиситор мисс Хабиб… – Он порылся на столе в бумагах. – Мистер Капстик оказался… ниже всякой критики.

– Вы полагаете, он только делает вид, что его преследуют неудачи, а ни самом деле обманывает своих клиентов? – спросил Рикмен.

Хинчклиф наклонил голову:

– Может быть.

Минуту спустя вошла детектив Харт. При виде Рикмена на ее лице отразилась целая гамма чувств: удивление, испуг, жалость, но она быстро взяла себя в руки.

– Зариф Махмуд, мисс Хабиб и Якубас Пятраускас, – доложила она с профессиональной беспристрастностью, кладя на стол три папки с документами. Фостер взял верхнюю.

– Махмуд был распределен в Йорк неделю назад, – сказала Харт. – У него не было никаких оснований находиться в Ливерпуле. По закону он каждый вечер должен быть в своем временном жилище, поэтому формально уже тем, что оказался здесь, он нарушил условия.

Хинчклиф взял папку Пятраускаса, а оставшуюся передал Харт.

– Просмотрите папку мисс Хабиб, – сказал он. – Мы ищем представлявшую ее интересы юридическую фирму.

Харт была сбита с толку тем, что Рикмена как будто не замечают, но он сам воспринимал это с полной невозмутимостью. Поэтому она потянулась мимо него, чтобы взять предложенную папку. «Бол-ланд, Капстик и Блэйн», – одновременно объявили они с Фостером.

Хинчклиф постукивал пальцами по папке, которую держал в руках.

– Они же, – сказал он и начал перелистывать бумаги. – Подпись на письме… мистера Капстика.

Фостер и Харт проверили в своих. Точно. То же самое.

– Похоже, мы установили связь. – Он сказал это обыденным тоном, но все трое улыбались. Один Рикмен был мрачен.

– Выясните, не было ли готово решение по Якубасу, – сказал Хинчклиф. – И вот вам еще имя для проверки.

Пока Хинчклиф писал имя Араша Такваи на листочке, Харт взглянула на Рикмена. Тот стоял, наклонив голову, засунув руки в карманы. Хинчклиф вручил ей записку.

– Из анонимных источников, – пояснил он. – Все ясно, детектив Харт?

Она вытянулась, приподняв подбородок:

– Как божий день, сэр.

– Необходимо выяснить, получил ли он статус беженца и…

– Имя его официального представителя. Есть, сэр!

Хинчклиф дождался, пока она закроет дверь, и повернулся к Рикмену:

– Ступай домой. Нам надо работать. – Он посмотрел ему в глаза, красные и воспаленные от непролитых слез, и немного смягчился. – Ты ужасно выглядишь, Джефф. Поспи немного. Обещаю, мы будем работать с предельным напряжением, но добьемся результата.

Выбора у Рикмена не было.

По пути на стоянку он прошел сквозь строй сочувственных взглядов и тихо высказанных соболезнований. Фостер нагнал его на лестнице.

– Держи мобильник включенным, ладно? – попросил Фостер.

Рикмен кивнул. Они пошли дальше. Рикмен споткнулся, но устоял на ногах. Фостер с неохотой отпускал его одного. Он держал дверь машины открытой, пока Рикмен возился с замком зажигания.

– Я мог бы договориться, чтобы тебя отвезли, – предложил он.

– И пойдут сплетни, что я был пьян и невменяем. Нет уж, спасибо, Ли.

Фостер согласился:

– Правильно, босс. Побереги себя. Если не сможешь заснуть, прими крысиного помету. Почти не уступает по качеству лучшим сортам виски.

– Знаешь по опыту? – поинтересовался Рикмен.

С минуту казалось, что Фостер хочет сказать ему что-то серьезное, но он улыбнулся и ответил:

– Не-а. Я для этого мелко плаваю. – Он закрыл дверцу, хлопнул ладонью по крыше машины, и Рикмен начал свой долгий и мучительный путь домой.

Глава 40

Она выглядела такой беспомощной, лежа там. Наталья видела себя со стороны и чувствовала к себе смутную жалость.

Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она изучала это ощущение с холодной отстраненностью, пробуя для интереса то поднять руку, то пошевелить пальцами ноги. Тяжело? Нет, она не чувствовала тяжести – она чувствовала легкость. Нереальную. Она не стала пытаться вставать: даже если бы она и смогла двигаться, ноги ей не принадлежали.

«Мягкотелая, вот какая», – подумала она. Она не могла двигаться, потому что была мягкотелой, брошенной на простыни, как медуза на прибрежный песок.

«Я умираю? – спросила она себя внешнюю, что смотрела чуть сверху со стороны. – Вот так и выглядит смерть?»

Она проверила ощущения со спокойным интересом. «Нет, это не смерть. Это сон. Один из тех странных снов, в которых ты хочешь пошевелиться и не можешь. Или летаргия. Вот как это называется, я думаю». Тут она вспомнила жгучее ощущение, искру, сверкающую на голой коже. «Нет, не искра. Игла. Именно так. Игла и шприц, наполненный прозрачной жидкостью». По сосудам прошла горячая волна, а потом будто холодный ветер подул в лицо, и горячая волна сменилась холодным потоком. Бодрящая холодная вода потекла по жилам – чистая энергия. После чего…

Ничего.

Она попыталась думать логически. Глядя на женщину, лежащую на постели, она подумала: «Это Наталья. Наталья – это я». Она огорчилась за эту женщину. Пусть это еще не смерть, но смерть подкралась совсем близко. Она чувствовала ее как темную тень.

На потолке заплясал свет, отвлекая от болезненных мыслей. Наталья с интересом слушала узоры, которые он начертил: колокольчики и смех, радостный, переливающийся, мелодичный. Синестезия – интеграция чувств, она воспринимала свет как звук, звук как цвет.

«В комнате кто-то есть». Она слышала цвета его прихода. Шаги были серые и золотые, цвета колыхались как тонкая кисея. Он остановился, и разноцветный свет лег паутинкой на его лицо, обволок контуры его тела.

«Это мой саван».

Человек колыхался, звуки его движений рассыпались, перемешались. Она видела звуки и слышала цвета и ничего не ощущала. Но ее это нисколько не тревожило, потому что это было прекрасно. Потом поняла, что чувства тоже можно видеть – как сгустки энергии, электрическими импульсами взрывающиеся в мозгу.

Она потянулась прикоснуться к цветному звуку, не рукой – своим разумом, восхищенная крутящимся калейдоскопом цветов и оттенков, таким изысканным и прекрасным, что сердце готово было разорваться.

А потом ее подняли. На один радостный миг она стала невесомой. Она не чувствовала его рук, несущих ее, укладывающих ее голову на подушку и нежно укрывающих ее простыней.

Он поспешно ушел, потому что сверкающая серебряно-красная стрела прочертила воздух и отвлекла его внимание – она вспомнила, что это звонит телефон. Потом звонок погас, и ее снова начал убаюкивать шелковый звук, пляшущий на потолке. Птичьи трели, песни ветра и воды. Она погрузилась в них.

Грейс стояла перед дверью в ее квартиру.

Чертову входную дверь сосед, видимо, опять оставил открытой.

– Наталья, открой, пожалуйста.

Но ей не хотелось отвечать. Ей было стыдно и страшно. Она согнулась, прижав руки к груди, и стала молиться, чтобы Грейс ушла. Но Грейс, как всегда, была настойчивой.

– Наталья, я знаю, что ты там. Пожалуйста, нам нужно поговорить.

Было воскресенье, а ее сосед ненавидит шум. «Грейс, пожалей ты…»

– Я не уйду. – Грейс постучала в дверь костяшками пальцев. – Якубас мертв, Наталья. Чего ты еще ждешь? Чтобы еще кто-нибудь погиб?

– Уходи, Грейс! – выкрикнула она.

За спиной Грейс послышался мужской голос, грубый от чрезмерного курения:

– Эй, Из-России-с-Любовью, нельзя ли пртише? Англия – христианская страна, чтоб вы знали, и воскресенье – день отдыха.