Святая и греховная машина любви - Айрис Мёрдок

— Мы с тобой как двое горемычных малюток в лесу из той баллады, да?

— Да, и сейчас, наверное, голуби понатащат конфетных оберток и укроют нас, чтобы мы не замерзли, — сказала Эмили. Ей хотелось смеяться и смеяться, не переставая, но голос ее лишь едва заметно дрогнул. Любовь вцепилась в нее мертвой хваткой, она трясла ее, как терьер пойманную крысу. Мощный электрический поток хлынул, как раньше, между нею и Блейзом, переполняя ее сознанием неизбежности и правоты.

— Ничего не поделаешь, — сказал Блейз. — Так уж у нас с тобой получилось.

— Надеюсь, ты понимаешь, что у нас с собой получилось, — все еще не глядя на него, сказала Эмили.

— Да.

— Ты понимаешь, что тебе придется выбирать. — Да.

— И ты уже выбрал. — Да.

Она наконец повернулась лицом к Блейзу, но все еще не дотрагивалась до него.

— Понимаешь, Эдгар совершенно прав, — Блейз заговорил отстраненно-аналитическим тоном, отчего Эмили вдруг охватило страстное желание. — Это только с виду все выглядело правильно и благородно, а на самом деле все насквозь пронизано ложью — долго так не могло продолжаться. И не обязательно было бить меня сумкой в глаз, чтобы я это понял. Хотя ударила и ударила, я даже рад. Но я понял еще там, в гостиной. Думаю, мне просто нужен был маленький разговор на повышенных тонах. И тогда я увидел.

— Ну, значит, мы вместе это увидели, — сказала Эмили. — Я увидела, что я должна была заставить тебя сделать выбор. А что ты увидел, если мне позволено будет спросить? Для полной, так сказать, ясности.

— Я увидел то, что знал всегда, — сказал Блейз. — Ты — моя правда. Ты моя правда, ты моя жизнь. Только около тебя я могу быть собой. Мне надо было довериться своей любви с самого начала, но я все мялся и тянул — сначала из трусости, а потом уже довериться любви оказалось не так-то просто, и я начал убеждать себя, что все изменилось. Ничего не изменилось, да это и невозможно — я мог бы сразу догадаться, это же моя профессия. Но, пока я не открылся Харриет, я будто был в каком-то оцепенении, ни черта не соображал.

— А теперь ты свободен.

— Да, теперь я свободен.

— И ты мой. Совсем мой. Навсегда. Навеки. Это твой выбор.

— Да, это мой выбор.

— Если когда-нибудь ты откажешься от этих своих слов, — сказала Эмили, — я убью тебя. Без ссор, без слов. Просто убью.

— О моя царица… — пробормотал он.

Несколько минут спустя они обнявшись сидели в такси, на заднем сиденье. Такси направлялось в Патни.

Проснувшись, Монти невольно сжался от страха. В первую минуту он не мог сообразить, где он находится и почему. Он лежал на полу в гостиной, укрытый одеялом, под головой подушка. Освещение было очень странное: в комнату смотрела полная луна, которая только что взошла над садом и теперь медленно, торжественно плыла по глянцевому темно-синему небу. Наверное, это его и разбудило. Да, но почему он спит на полу? С трудом поднявшись, он зажег свет — и только тогда все вспомнил. Худхаус, Эдгар, Дейвид. В комнате никого не было. Интересно, кто подложил ему под голову подушку, кто укрыл одеялом? И что подумал Дейвид, когда, проснувшись среди ночи, обнаружил, что рядом, обняв его за шею и уложив голову ему на плечо, спит Монти? Монти взглянул на часы: уже три.

Он направился на кухню, не совсем понимая зачем. Может, он голоден? Нет, как будто не голоден. Хочет чего-нибудь выпить? Тоже нет. Болит голова, сообразил наконец он; проглотил две таблетки аспирина и выпил целый стакан воды. Со стороны Худхауса послышался собачий лай. Монти вышел через кухню во двор, немного постоял на лужайке, сверкающей капельками росы, — в лунном свете она смахивала на иней. В Худхаусе, должно быть, все уже спят, подумал он. Ночью собаки часто лают без причины, просто так. Монти побрел в сторону фруктового сада, оставляя темный след в морозно-голубоватой росе. С обеих сторон от садовой тропинки стояла высокая трава с бледными дрожащими колосками, впереди между деревьями был виден свет. Это в Худхаусе на первом этаже, понял Монти, — на кухне и, кажется, в гостиной. Дойдя до зарослей наперстянки, он полез на забор.

Забор был невысокий, от силы футов пять, с поперечными перекладинами со стороны фруктового сада, — человеку более или менее трезвому забраться па него было проще простого. Но не успел Монти поставить ногу на нижнюю перекладину, как примолкшие было собаки снова подняли лай и со всех ног бросились наперехват нарушителю. Теперь Монти сидел верхом на заборе, вся свора злобно лаяла и рычала внизу, а Аякс подпрыгивал к самым его лодыжкам, явно входя в раж. При таком раскладе Монти счел за лучшее спрыгнуть на землю.

— А ну пошли вон! — грозно, как только мог, прикрикнул он. — Я сказал, прочь от меня!

Собаки отскочили, но тут же снова подступили почти вплотную и не отставали уже ни на шаг. Так, в сопровождении рычащей свиты, подняв руки как можно выше и поддерживая дипломатичный разговор («Ну все, хватит уже, хватит, вы же меня знаете, я не грабитель, ну, вот и славно, хорошие собачки!..» — и далее в том же духе), Монти быстрым шагом приближался к дому. Дипломатия помогла, обошлось без собачьих клыков, а когда Монти добрался до двери, собаки даже немного приотстали — все, кроме Ершика, недоброе ворчанье которого явно означало, что вчерашний пинок не забыт.

В кухне никого не было. Монти двинулся вдоль стены дома к незанавешенным окнам гостиной, свет из которых лился на ажурный куст ракитника и нежно-зеленую в электрическом освещении скумпию. Монти подошел к окну и заглянул внутрь. Глазам его представилось странное зрелище. Эдгар и Харриет, видимо увлеченные разговором, ходили из конца в конец гостиной; Харриет опиралась на руку Эдгара. Дойдя до двери, они тут же разворачивались и шли в противоположную сторону. По размеренности их движений было ясно, что они маршируют так уже давно; Монти даже показалось, что на толстом индийском ковре образовалась тропинка из их следов. Харриет все время указывала рукой в сторону сада, явно излагая какие-то соображения по поводу собачьего лая. Вид у нее был, на взгляд Монти, несколько фантастический: на плечах длинная кашемировая шаль, платье, лишенное пояса, волочится по полу наподобие мантии. Ее длинные блестящие волосы свободно струились по спине (раньше Монти не приходилось видеть ее с распущенными волосами), отчего она выглядела, несмотря на усталость и бледность, гораздо моложе. В этой своей мантии, простоволосая, она была очень похожа на жрицу или прорицательницу. Всклокоченный Эдгар, в порванном пиджаке, без галстука и с печатью бессонной ночи и выпитого виски на челе, сутуло тащился рядом, словно выслушивая наставление. Сократ, внимающий речам Диотимы.[20]

Монти негромко постучал в окно. Двое в комнате одновременно вскрикнули и обернулись. Через минуту Эдгар уже поднимал оконную раму, чтобы впустить Монти внутрь. Не успел Монти спрыгнуть на ковер, как руки Харриет обвились вокруг его шеи, и он тоже не задумываясь обнял ее. Кашемировая шаль легла на его плечи, но тут же соскользнула на пол, и они остались стоять в обнимку под покровом ее струящихся волос. Не убирая рук, он некоторое время стоял с закрытыми глазами, впитывая в себя тепло ее округлых плеч и прохладу волос, потом, словно очнувшись, отстранился и отступил на шаг. Харриет и Эдгар, оба изрядно осунувшиеся, смотрели на него не без удивления: вероятно, он и сам являл собою диковинное зрелище.

— Ну так что, где народ? — осведомился он самым беспечным тоном, позволительным при данных обстоятельствах.

— Мы бы сами хотели это знать! — Ответ Эдгара прозвучал несколько зловеще.

— Где Дейвид? — спросил Монти. Интересно, кто все-таки подложил ему под голову подушку и укрыл одеялом — Дейвид или не Дейвид? Монти надеялся, что он.

— У себя в комнате, спит, — сказала Харриет.

— А вы что тут дефилируете?

— Блейза ждем, — ответил Эдгар.

— И где этот ваш Блейз?

— Понимаешь, — сказала Харриет, — после того как вы с Эдгаром ушли, — (Эдгар глухо застонал), — Эмили Макхью сразу же подхватилась и убежала, Блейз за ней — и с тех пор никаких вестей.

— По-моему, все ясно, — проворчал Монти, досадуя на обоих, но все же радуясь тому, что, по крайней мере, он сам еще не утратил способности мыслить здраво. — Эдгар тут столько всего нагородил — (Эдгар снова застонал), — что Эмили расстроилась, Блейзу пришлось провожать ее домой. А возвращаться было уже слишком поздно — вот он и остался.

— Возможно, конечно, такое, — сказала Харриет. — И я не возражаю, пусть бы он… остался, раз так поздно… Но что же он не позвонил? Он ведь знает, что я… что я… — Тут губы ее плотно сжались, и глаза, явно не впервые за эту ночь, наполнились слезами.

— Ах ты, что же это такое… — забормотал Эдгар.

— А сами-то вы звонили Эмили? — спросил Монти.

— Харриет не знает номера, а в телефонной книге его нет, — ответил Эдгар.