Самсон. О жизни, о себе, о воле. - Самсон

Выслушав внимательно рассказ Пирата, я сказал только одно слово:

– Разберемся.

Уже через два дня я решил усмирить этого распоясавшегося сына гор. В одном из ресторанов сел за его столик, где беспредельщик расположился с длинноногой крашеной девицей легкого поведения.

– Зачем, Тенгиз, ребят обижаешь? – спросил я спокойно.

– Пират богом обиженный, – сверкнул на меня своими черными глазами кавказец. – Эта территория моя. Даже тебе, брат, не советую лезть. Тут все круто схвачено. Учти, пока тебя не было, многое изменилось.

– Учту, – ответил я и, не попрощавшись, покинул столик беспредельщика.

На следующий день его пригласили держать ответ трое воров в законе. Тенгиз отказался, чем, собственно, и подписал себе смертный приговор. Он совсем слетел с катушек и посчитал, что является наместником самого Господа Бога на земле.

Через неделю он исчез, и больше его никто не видел. В тот же день было расстреляно еще семь его приближенных, а потом начался дележ наследства….

С того дня Пират стал моей правой рукой.

Я быстро приспособился к жизни в новых условиях и почувствовал вкус такой жизни. Деньги, деньги… Кому сегодня их делать в России, как не лихому люду? Притом деньги такие, по сравнению с которыми подачки от цеховиков в былые времена – просто милостыня на паперти. Деньги обладают одним свойством – чем больше их у тебя, тем больше хочется.

Времена, когда бандюги просто занимались вымогательством, потихоньку уходили. Ныне братва надевает костюмы и «бабочки», сама стремится подписывать договора и вести переговоры. И тогда, естественно, возникает вопрос о вложении капиталов.

Я быстро понял, где лежат самые аппетитные куски пирога. Большие партии нефти и стратегического сырья – аппетитно, просто слюнки текут, но не дотянешься: слишком высоко. Там крутые московские чиновники верховодят, да некоторые банки, да несколько серьезных воровских авторитетов. На хромой кобыле не подъедешь. Эта тарелка с куском пирога стоит на слишком высокой полке. Банковские кредиты, липовые компании, прокрутка денег – уже ближе, но тоже не так все просто, как хотелось бы. Крупные банки давно под крышей – или ментовской, или воровской. А на мелких банках много не сорвешь. Что остается? Торговля? Продукты, техника? Стройматериалы? Оно, конечно, неплохо, но… мало. Настоящие легкие деньги все-таки лежат в тени. В теневом бизнесе. А что там? Наркотики, оружие? Человеческие органы?

До человеческих органов я, естественно, не опустился – запредел. А вот оружие… Тут кое-что наметилось. С началом чеченской кампании я умудрился выступить посредником в паре сделок с боеприпасами. Есть спрос – есть предложение. Остальное все побоку. Я тогда понял для себя, что война тоже может быть доходным делом.

Постепенно я привык мыслить по-капиталистически.

Потом настала очередь наркотиков. Началось с того, что мне вменили в обязанность обеспечивать наркотой и деньгами две местные колонии. Наркотиков требовалось немало, в городе на них установилась достаточно высокая цена, поэтому, используя старые связи, я наладил канал с Азербайджаном. Получалось раза в три дешевле. Сперва все посылки съедала зона. Потом часть товара мои подручные стали сбывать оптовикам. Так и пошло. Постепенно я стал входить в наркобизнес, охватывать близлежащие территории. А это были Краснодарский край, прежде всего Черноморское побережье, и Астраханская область. Поначалу все было хорошо. Деньги текли рекой, общак пополнялся, я уже стал подумывать, чтобы расширить свои сферы влияния, – как вдруг случилось то, что во многом изменило мою последующую жизнь…

«Прежде чем продолжить свое повествование, я хотел бы, сын, рассказать тебе предысторию, с которой, собственно, и начался новый этап моей воровской жизни. Это был тысяча девятьсот восьмидесятый год. Год, когда в нашей стране первый раз проводилась Олимпиада. Тогда в Москву съехалось несколько миллионов человек со всего Союза. Кого здесь только не было! И студенты, и туристы, и ударники соцсоревнований. И, конечно же, дельцы преступного мира всех мастей. Несмотря на то что в столицу были стянуты несколько сот тысяч представителей правопорядка, а попросту ментов, каждый уважающий себя вор хотел сорвать на этом мероприятии свой куш. Кто-то шуршал по карманам у зазевавшихся туристов, кто-то обчищал квартиры, кто-то разводил иностранцев на валюту…»

* * *

Я тогда занимался тем, что обворовывал квартиры. В отличие от других своих собратьев по опасному ремеслу «брал» только хаты очень богатых людей: ювелиров, дельцов, крупных цеховиков. Естественно, в таких делах работать без наводчика – бессмысленное занятие, но мне повезло. Еще в зоне я познакомился с одним дирижером по фамилии Кац, который попал в лагерь за то, что по рассеянности у него из-под носа увели скрипку Страдивари, которую ему выдали под расписку на время проведения концерта, посвященного приезду очередного зарубежного партийного деятеля. Скрипка была украдена, концерт сорвался, а бедного дирижера осудили на три года и отправили на зону. Понятно, что такому человеку, как Кац, с его врожденной интеллигентностью, пришлось несладко – что на тюрьме, что в зоне. Меня тогда еще не короновали, но человеком на положении я уже был. И вот однажды ко мне пришли двое катал, которые хитростью затянули бедного еврея в игру и теперь собирались получить с него по полной, надеясь, что на свободе у него остались богатенькие родственники.

Выслушав их рассказ, я уже хотел было дать добро, напомнив им, чтобы не забыли отчислить в общак, как вдруг мне захотелось посмотреть на этого интеллигента. Когда его привели ко мне и я стал задавать ему вопросы, то неожиданно для себя понял, какой человек мне попался. Кац всю свою сознательную жизнь проживал в столице, где был знаком со всеми богатыми людьми города. К тому же в силу своей профессии он имел дело с очень влиятельными людьми. Это была просто находка. Я быстро прикинул, что если сейчас я помогу ему выдюжить в этой непростой зоновской жизни, то впоследствии смогу получить от него ту информацию, которая вернется мне большим кушем в виде золота и драгоценных камней. И я не ошибся. Оставшийся срок Кац жил под моим покровительством. Не то чтобы он неожиданно стал авторитетом или блатным, нет. Он так и оставался обычным мужиком, но каждый в зоне знал, что этого человека трогать нельзя. Сам по себе Кац в силу своей врожденной интеллигентности старался жить тихо, хотя и знал, под чьим покровительством он находится. И вот, когда пришла пора выходить на свободу, Кац пришел ко мне.

– Завтра я выхожу, – нервно теребя в руках феску, начал разговор дирижер. – Я знаю, что своим спокойным проживанием тут я обязан вам, уважаемый Самсон. Хотел бы поинтересоваться, как я смогу отблагодарить вас за ваше участие в моей жизни? У меня сейчас на свободе будут другие возможности, поэтому все, что вы скажете, уважаемый Самсон, я с радостью исполню.