Самсон. О жизни, о себе, о воле. - Самсон

Возвращаясь как-то из ресторана и ни о чем не подозревая, мы с моим корешем Шустрым решили зайти за кусты. Тогда мы еще не знали, что нас «пасут». Скажу честно, набрались мы в тот вечер изрядно. В ресторане я встретил двоих дружков, с которыми чалился на зоне, и мы, что называется, выпили за встречу. Вначале, как полагается, собирались взять такси, но тут Шустрому стало плохо, и мы решили проделать свой путь пешком. Так вот, не успели мы зайти за кусты, как откуда ни возьмись перед нами выросли три человека с явно бандитскими рожами.

– Стоять! – заорал один из них, и в темноте сверкнуло лезвие. – Остановка, петушки, разворачивай мешки!

– А мы что, убегаем? – усмехнулся я, поворачиваясь назад, так как уже начал справлять нужду.

– А ты шутник, дядя, как я посмотрю, – подал голос второй гопстопник. – Бабки гоните, и быстро, а то попишем, как пить дать.

В доказательство своих слов он стал размахивать «выкидухой» – кнопочным ножом явно зоновского производства.

– Осторожнее, а то сам себя можешь невзначай поранить, – застегивая штаны, посоветовал я, полностью разворачиваясь к незваным гостям. – Вы под кем ходите? Кого знаете? Кто смотрящий в этом районе?

– Хорош базарить, дядя! Сказали, бабки гони! – не унимался первый, который был явно главным из всей троицы.

– Слушай, Кабан, че мы с ними тут базарим? Давай тряханем их по-быстрому, и дело с концом!

– Подожди, Выдра! – остановил его тот, кого назвали Кабаном. – Тут дяди из себя блатных фраеров решили корчить. Смотрящего им назови… А вы кто такие будете?

– Мы честные бродяги. Вот решили к вам в город заглянуть, деньгами посорить, дружков повидать, – спокойно ответил я, хотя уже догадывался, что так просто разойтись не получится. Не те это были пацаны. Скорее всего, выставляли всех подряд, а то и вовсе сами были залетными гопстопниками.

– Короче, так! Нам по барабану, кто вы такие! Гоните бабки, и разговор окончен! – сказал Кабан и разрезал воздух перед моим лицом.

Я понял, что тянуть время только себе дороже и что мои слова их все равно не вразумят. Резким движением я выбросил ногу вперед и со всего маху угодил ему прямо в пах. Раздался оглушительный рев на всю округу. Двое других на секунду замешкались, но этого хватило, чтобы в бой вступил Шустрый. Не зря ему дали в свое время такое погоняло. Не раздумывая, он набросился на того, кого звали Выдра, и, сделав ему захват рукой за шею, потянул на себя, одновременно зажав руку с ножом. Мгновение, и они уже лежали на траве. Не теряя времени, я подскочил к пытавшемуся вырваться гопстопнику и одним точным ударом выключил молодца. Разумеется, я не владел какими-нибудь видами единоборств, но уж в драках поучаствовал немало, и поэтому кое-какие приемы самозащиты знал. К тому же на тюрьме разные люди попадались…

– Ах ты падла! – успел услышать я за спиной скрипучий голос, резко развернулся и почувствовал удар в живот.

Кабан каким-то образом смог быстро прийти в себя и, перед тем как убежать, ударил меня ножом. Резкая, тупая боль охватила мое тело, и я стал оседать на землю. Надо отдать должное Шустрому, который безо всяких слов все сразу понял и, выскочив на трассу, принялся останавливать машины.

Уже через десять минут меня привезли в хирургическое отделение местной больницы. Я лежал на столе совершенно обнаженный, с распоротым животом. Операционная сестра стояла рядом с хирургом в синем халате и такого же цвета колпаке, подавая инструменты, с любопытством разглядывая мои наколки. Я не видел ее лица, и только пронзительно синие, живые и веселые глаза сияли под марлевой маской. Хмыкнув, хирург спросил:

– Ну что, боец, кричать будешь? Или все-таки наркоз?..

– Я – вор, – неожиданно для себя заявил я.

Девушка звонко расхохоталась.

– Да хоть палач. Боли-то все боятся.

Когда врач принялся меня зашивать, я, морщась от боли, проговорил:

– Сестра, а что, если мы с вами как-нибудь встретимся? В ресторан сходим или в театр?

Она засмеялась и ответила:

– Ты выживи сначала, ковбой, а уж потом будем про рестораны разговаривать…

«Когда, наконец, я увидел ее без маски, то был просто сражен ее красотой. Вскоре после выписки из больницы я заявился в отделение с огромным букетом алых роз. Тогда, сын, я первый раз по-настоящему влюбился.

Галина, так звали девушку, покраснела от удовольствия и смущения и сказала:

– Терпеть не могу ресторанов. Особенно местных.

Как в омут, забыв обо всем на свете, бросились мы в свой головокружительный роман. За всю свою прежнюю жизнь, сынок, я не был так счастлив с женщиной, и когда мне снова пришлось отправляться на зону, я, пожалуй, впервые – если не считать первой ходки – шел туда с сожалением. Мне страшно не хотелось расставаться с Галиной; кроме того, я боялся, что за то время, что я буду сидеть, она забудет меня и найдет кого-нибудь другого. Но, к счастью, этого не произошло. Она писала мне длинные ласковые письма, приезжала на свидания, а когда я вышел, она от счастья всю ночь прорыдала в подушку, уговаривая меня бросить воровские дела. Тогда я не стал ей ничего объяснять, а просто сказал, что сделать этого не смогу, как бы она ни просила.

– Поступай, как велит тебе сердце. Ты же сильный, и сам знаешь, что делать, – сказала тогда она, и больше мы к этой теме не возвращались…»

Как ни старался я быть законопослушным гражданином, чтобы побольше побыть с Галиной, но свой новый срок заработал уже через два месяца. А еще через месяц Галина сообщила мне, что она беременна и что скоро я стану папой. Это известие застало меня врасплох. В мыслях я, разумеется, допускал такой вариант развития событий и можно сказать, что был даже готов к этому с другими женщинами, но Галина была первой женщиной, которую я полюбил по-настоящему. Это не было привязанностью или стремлением иметь возле себя красотку. Нет. Галина была именно любимой женщиной. После ее сообщения я не находил себе места. Пожалуй, самой главной причиной было то, что я не знал, как объяснить ей вполне очевидную для вора вещь – я не смогу стать отцом нашему с ней ребенку. Этого не позволял наш кодекс. А отказаться от коронации даже ради собственного ребенка я тогда не мог. То, к чему я стремился всю свою жизнь, могло рухнуть в одночасье, стоило только мне объявить на сходке, что я хочу создать семью.

Кроме того, мне казалось, что я сам еще не готов к отцовству. Я был еще достаточно молод, во мне бушевала кровь. А все эти пеленки-распашонки казались атрибутами какого-то другого мира. Постоянное пребывание за колючей проволокой с волчьими законами зоны наложило на меня определенный отпечаток. Я участвовал в разборках, решал чьи-то судьбы, подвергался ментовскому беспределу. Все это было обыденной повседневной жизнью. А вот отцовство вызывало во мне какой-то страх. Ведь я прекрасно понимал, что должен буду стать добрым, заботливым, мягким, в конце концов. А к этому я не был готов. Одно дело твоя женщина, с которой ты проводишь ночи, а другое – это маленькое существо, пусть даже и рожденное от твоей любимой.