Самсон. О жизни, о себе, о воле. - Самсон

– А ты думал, что я вот так буду сидеть и ждать, пока ты, старый хрен, не загнешься? Нет, Самсон. Сейчас мы все решим, здесь и сейчас. Не надо было тебе приходить сюда, но раз пришел, то и сам виноват…

Граф продолжал двигаться на меня, но я не сходил с места.

– Тормози, Граф! – услышал я громкий голос за спиной, и в то же время чьи-то сильные руки отодвинули меня в сторону.

Мои слова подействовали на приближенных Графа, и они встали на мою сторону. Скорее всего, он использовал их втемную и они ничего не знали о нашем с ним противостоянии и о желании Графа занять место смотрящего. Так или иначе, но в который раз судьба оказалась ко мне благосклонной – не без моей помощи, конечно…

Вот так бывает в жизни. Люди в борьбе за власть готовы идти по головам своих близких, не замечая ничего вокруг.

В этот же день Граф закрылся в БУР, а еще через неделю администрация зоны отправила его в другую колонию от греха подальше. Вслед за ним я отправил сопроводительную маляву ворам. Что случилось с ним потом, я не знаю; да, в принципе, мне было уже все равно. Таких гадов на своем веку я встречал много, и все они заканчивали одинаково. Вот и Граф в один момент потерял все то, что так долго зарабатывал годами. Прежде всего, свой авторитет и доверие. А в погоне за властью напорол косяков и превратился из авторитета в подлеца, готового на все.

Так закончилась эпопея с Графом. А моя жизнь на какой-то момент снова стала спокойной, и я снова мог продолжить свое письмо к сыну…

«На дворе был тысяча девятьсот девяносто первый год. Начало Великого Беспредела. И именно в этот год мне предстояло выйти на свободу после своей очередной отсидки. Мне не хотелось церемоний. Все просьбы, наказы, поздравления, ритуалы – все это было вчера. Сегодня же я просто прошелся по бараку. Один. Чтобы никто не мозолил глаза. Посмотрел на свое место, где провел последние годы пребывания в лагере. Койка в отдалении от других, с ковриком и домашними тапочками. Большего я себе не позволял, да и администрация была слишком строгой. За судьбу лагеря я особо не переживал: оставлял после себя достойного арестанта, который сможет после меня сохранить тот порядок, который мне удавалось поддерживать во время своей отсидки. Найти подходящую кандидатуру – проблема, особенно в нынешние времена всеобщего падения нравов. Как сказано в кодексе честных арестантов – «Законе преступного мира, правилах общага и воровской идеи», – смотрящий должен быть кристально чистым, преданным душой и сердцем идее справедливости…»

* * *

На роль смотрящего я оставлял после себя молодого, но уже зарекомендовавшего себя с положительной стороны авторитета по кличке Жиган. Я уже давно присматривался к этому не по годам правильному по жизни арестанту. И вот когда пришла пора выбирать нового смотрящего, я выдвинул его как своего преемника. Братва спорить не стала и поддержала мое предложение. Я знал, что беспредела он не допустит. Новоявленным гангстерам спуску не даст, но и с администрацией будет держаться жестко, на капризы ментовские не поддастся. Тому гарантия – то, что треть своего времени за решеткой Жиган провел в помещениях камерного типа. Крепкий орешек.

Времена на зоне нынче наступили непростые, поэтому я знал, что новому смотрящему придется тяжело. Верно сказано в последней воровской маляве, в обращении к честным арестантам: «Прощелыги сбиваются в банды и наворачивают в одни ворота, прикрываясь при этом масками под бродяг, добывая благо для себя лично. Отсюда страдает общее и воровской люд. Интриги и склоки вошли в жизнь лагерей и тюрем. Все это является чуждым людскому и пущено на самотек. Свое ставят выше общих интересов, а это уже гадское. Многие, придя с воли, несут с собой новорусские взгляды. Это пресечь. Здесь им нет места. Запомните, что у порядочного арестанта закон один, а люди в лагерях и острогах должны следовать только одной идее – воровской. Так было, есть и будет. В наше время есть возможность жить достойно по нашим законам, и есть чем ответить мусорам на беспредел и чем удивить. Думайте, братва, а еще лучше – делайте!»

Но сегодня это уже меня не касалось. Теперь меня ждала жизнь на воле, где тоже было немало проблем и забот. Волна беспредела прокатилась по всей стране.

Мне оставались только формальности: получить справку об освобождении, деньги на проезд и послушать бесполезные слова напутствия начальника отряда. И, наконец, визит к «куму» – начальнику оперативной части майору Громову.

– Садись, Самсон, – кивком пригласил Громов, когда я вошел в кабинет. – Как насчет чайку?

– Не стоит, гражданин майор, – спокойно отказался я.

– Правильно. Из рук «кума» ничего брать нельзя. Так?

– Может, и так, – ответил я.

Мы сидели друг напротив друга. Мы были примерно одного возраста – немногим за сорок. Чем-то похожими друг на друга – оба плотного телосложения, физически сильные, волевые, уверенные в себе и своей правоте. Привыкшие, как боксеры, всю жизнь драться на ринге. Опер и вор в законе, мы не питали друг к другу добрых чувств, но ценили один другого как опасных и умных противников. Мы жили каждый своими идеями, своей правдой, и у обоих в последнее время эти идеи и права сильно потускнели, обветшали на ветрах неспокойных времен. Мы оба считали, что честны перед собой и другими. К рукам Громова не прилипла за всю жизнь ни одна неправедная копейка. Но и я не запятнал себя тем, что поступался воровскими законами в угоду администрации, выторговывая себе какие-то блага.

– Значит, на свободу, Самсон? – Громов сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Отмотал я свое, гражданин начальник, пора бы и за ворота.

– А не боишься на свободу? Времена нынче неспокойные. Здесь у тебя авторитет, уважение… А там еще неизвестно как может все сложиться, – майор прищурил глаза.

– Я же не Паленый, гражданин начальник, – вспомнил я недавнюю историю.

В прошлом году одного из сидельцев искали по всем углам, чтобы выдворить на свободу. А когда нашли, он стал умолять оставить его в зоне, поскольку не знал, что ему делать с этой свободой, на которой он не был без малого двадцать лет. Он боялся ее…

Он прибыл назад уже через два месяца. Пробыв на воле неделю, Паленый демонстративно, чуть ли не на глазах у всех залез в сумку какой-то тетке на остановке и за это получил новый срок.

– Да, свое ты отсидел, – задумчиво повторил майор. – От звонка до звонка.

– До часа.

– А как иначе? Законнику грех у властей снисхождения просить. Три правила: не верь, не бойся, не проси.

– Точно так.

– Как дальше жить собираешься, Самсон? – поинтересовался «кум».

– Сторожем устроюсь или воспитателем в детский сад…