Тело йоги. Истоки современой постуральной практики - Синглтон Марк

17. Лига возникла на волне энтузиазма бодибилдинга и дисциплины (обуздания) тела в начале двадцатого века. Эта «организация рабочего класса и низших слоев среднего класса» разрослась от 13 000 членов в 1911 до 125 000 членов в 1935 году (Mosse,  1996, 137).

18. Например, Харахарананда Аранья комментирует Патанджали Сутру 3.24 («балесу хастибаладини» - balesu hastibaladıni), следующим образом, «Все физические культуристы знают, что сознательно направляя силу воли на конкретные мышцы, можно развить их силу. Самьяма-концентрация является только высшей формой того же самого процесса»(Aranya, 1983, 296).

19. Действительно, мы можем отметить, что «Современная Йога» в лице Вивекананды (согласно тезису Де Микелис 2004), и первые включенности американских женщин в системы целенаправленных упражнений «берут начало в Новой Англии» Todd,  1998 , 301). См. также (Park, 1978)

Глава 8

МЕДИУМ И МЕССЕДЖ: ВИЗУАЛЬНЫЕ РЕПРОДУКЦИИ И ВОЗРОЖДЕНИЕ АСАН

Содержание главы 8

Традиция и современность в индийском искусстве

Руководства по постуральной йоге в картинках

«В то время как множество людей с Запада приходят в эту йогашалу, основанную Махараджей, фотографируют йогические асаны и показывают их в своих странах, мы не можем больше  хранить молчание и позволить йогасанам застыть в камне».

Шри Тирумалай Кришнамачарья, «Йогасанагалу».  (T. Krishnamacharya,  Yogasanagalu c. 1941 [in Jacobsen and Sundaram (trans.)  2006 , 6]).

«Чтобы знать, как быть здоровым, нужно это увидеть».

Бернар Макфадден (цит. по Whalan, 2006 ,600)

Феномен международной, основанной на позах, йоги, никогда бы не случился без стремительной экспансии печатных технологий и дешевой доступной фотографии. Более того, выражение йоги через такие медиа фундаментально изменили восприятие тела йоги, как изменили и понимание функции йога-практики. Эти утверждения основываются на предположении, что фотография (и текст, который ее сопровождает), отнюдь не объективная среда, отражающая то, что просто «есть», но активный процесс структурирования, через который общество и «реальность» сами наделяют себя смыслом (Barthes and Howard, 1981, Burgin, 1982 ).

Также они основываются на наблюдении, что постуральная йога полностью попала в поле зрения общественности, только когда была представлена визуально, и, что очень существенно, через фотографию.

Я рассматриваю это хронологическое совпадение в меньшей степени как процесс документирования постфактум (т.е. «прозрачное» установление в изображениях того, что в них уже было), но как процесс, вызвавший рождение современного тела йоги.

Технологии никогда не были  изобретениями, которыми люди просто пользуются, но средствами, с помощью которых они  — и их тела – переизобретаются заново (McLuhan, 1962.  Маклюэн «Галактика Гуттенберга. Происхождение типографского человека»).

Разумеется, у тела йоги были предшественники, оно не явилось как призрак из ниоткуда. Но очень понятный способ фотографической и натуралистической репрезентации телесного (обычно мужского) выполнения поз йоги способствовал созданию и популяризации нового вида тела, культурно локализованного в рамках индуистского ренессанса и мирового физического культуризма.

Перед тем, как мы рассмотрим специфические примеры этого процесса в йоге, будет целесообразно кратко рассмотреть функции и статус фотографии в истории и ее влияние не только на восприятие тела, но также на структурирование субъективности и реальности нас самих. В этом обзоре я буду обращаться главным образом к труду Джона Пултса «Фотография и Тело» (John Pultz:  Photography and the Body, 1995).

Пултс утверждает, что фотография выступает в качестве метонимии  эмпирического двигателя Просвещения, которое расценивает данные наших чувств как основное средство понимания человеческой реальности.

Фотография представляет «совершенный инструмент Просвещения, функционирующий как человеческий взгляд, поставляющий эмпирические знания механистически, объективно, без мыслей и эмоций» (Pultz, 1995, 8). Посредством фотографии мир был схвачен и переведен в плоскость, подготовлен для инспекции и классификации. Популяризация фотографии – и, в частности, портретного изображения – также привело к революции в социальном сознании целого поколения людей, увидевших, часто впервые, изобразительные репрезентации их собственных тел (13).

Такие образы, утверждает Пултс, радикально изменили статус человеческого тела в обществе и привели к возникновению самосознания, самонаблюдения и телесного осознания себя у среднего класса европейцев (17).

Наряду с этим важно помнить, что фотография в это время была «идеальным оружием» Империи, служащим как (по-видимости) объективный, целесообразный метод этнографической каталогизации подчиненных народов в интересах «научной антропологии». Например, в 1869 году выдающийся биолог-эволюционист и президент Этнологического Общества Томас Генри Хаксли (Гексли) 1, сделал запрос в Министерство по делам Колоний Великобритании «разработать инструкции для создания систематической серии фотографий различных человеческих рас, включенных в Британскую Империю» (Pultz , 1995 , 24). Эти фотографии должны были быть использованы для классификации и учреждения жестко закрепленной расовой типологии, и укреплением (иногда неявной) превосходства белой европейской расы. Благодаря коммерческой фотографии, а также открыткам с изображениями экзотических человеческих курьезов со всего колониального мира  — в том числе, естественно, снимков факиров, рассмотренных в главе 3,  с 1850-х в гостиных Европы становится популярным держать «фетишистские коллекции определения и контроля тел местных обитателей новых колонизированных земель»(21).

Короче говоря, фотография была частью машины коммерческого и культурного господства, которое определяет Империю. Она могла работать как режим контроля и власти над колониальным «другим», и, одновременно, как выражение персональной и коллективной идентичности, построенной на оппозиции к этому «другому».Поэтому фотография, как жизненно важный локус власти, становится средой горячих споров у этих колониальных субъектов, которые будут отстаивать свою собственную идентичность и собственное виденье своих тел в противоположность унизительным визуальным нарративам иностранной этнографии и случайного вуайеризма.

По выражению Нараяна, такие фотографии напоминают нам о том, что общепризнанное объективным «на самом деле происходит из позиционирования взгляда, который выделяет, четко ограничивает и является вовлеченным в систему социальных отношений власть – угнетение» (Narayan, 1993; 485; см также Pinney, 2003). В Индии одной из ключевых публичных площадок этой борьбы была сфера физической культуры.

Международное движение физической культуры стало само по себе возможным только благодаря массовому производству и массовому распространению изображений тела, преимущественно мужского. Физическая культура Индии не была исключением. Фотография предоставила беспрецедентное первенство изображаемому телу, и  результатом этого стала всеобщая озабоченность его культивированием.

Тело становится центром публичного внимания до такой степени, которая никогда прежде не была возможна. Таким образом, фотография индийских тел становится полновластной документацией, опровергающей западные этнографические описания вырождения Индии и утверждающей мощное, незамедлительное и самоочевидное зрелище национальной силы (см. главу 5).

Страницы индийских периодических изданий, таких как «Вьяям Бодибилдер» и книги светил физической культуры, как Гхош, Бхопаткар (Bhopatkar) и Рамамурти, пронизанные этими образами, свидетельствуют о размахе националистического проекта строительства гражданина. Зачастую, как в книге Бхопаткара, йогасана представлялась как составная часть этого проекта (Bhopatkar 1928).