Грехи ассасина - Роберт Ферриньо

— Я об этом ничего не…

Круз плюнул на ботинок Раккима.

— Прости меня, странник. Не удержался, почувствовав вкус вранья.

— Я не…

— Пусть я командую толпой уродов и психопатов, но я не перестал быть образованным человеком. Когда-то я был профессором в университете, постоянным профессором. — Круз сжал монету в кулаке. — Почему ты решил поделиться таким сокровищем, если оно, конечно, существует? Неужели ты полюбил меня, странник? Втюрился, как школьник в преподавателя?

— Я один, а у тебя армия.

— Как и у Полковника.

— Полковник хочет продать сокровище. — Ракким опустил голову. — А ты используешь все тридцать сребреников по назначению.

— Откуда ты знаешь, как я захочу поступить с серебром?

Бывший фидаин поднес к его лицу правую руку.

— Знаю, потому что поступил бы так же.

Круз посмотрел на собственную ладонь, поднес ее к ладони спутника. Клейма полностью совпадали. Бледные шрамы идеально повторяли друг друга. Он хотел было что-то сказать, но передумал.

— Да, — кивнул Ракким. — Просто поразительно.

Порыв ветра вырвал из волос Малкольма желтый цветок.

— Не знаю, как это было у тебя, а я там несколько часов бродил, задыхаясь от дыма. Иногда мне казалось, что вот-вот отхаркну легкие. — Бывший фидаин разглядывал пульсирующее в последних лучах солнца клеймо. — Я думал, что сгину в пламени, но Бог провел меня сквозь огонь прямо к двери.

— Да, к двери, — едва слышно повторил Круз. — Ты смог войти в церковь, странник?

Ракким помедлил с ответом. Он сразу заметил какое-то напряжение во взгляде этих волчьих глаз.

— Нет, не смог.

Малкольм заметно успокоился.

— Я тоже. Барабанил в дверь так, что в кровь разбил кулаки, но все равно не смог ее открыть. — Он улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы. — Были спасены милостью Божьей, но обречены навеки остаться на пороге без права входа. Такова наша судьба.

Ракким печально кивнул.

— Не отчаивайся. — Круз гладил сребреник. Одна лишь возможность держать в руках монету доставляла ему несказанное удовольствие. — Разве ты не способен чувствовать темноту? Власть и господство над суетными желаниями. Над истинным искушением. Честно говоря, обломок креста меня интересует куда меньше этого потускневшего кусочка металла. Если хочешь знать мое мнение, Иуда был обвинен несправедливо. — Он поднял монету к небу. — Странник, предстоит великое сражение между добром и злом, раем и адом. И никакой пощады, ни малейшей. И тогда, быть может, Господь пересмотрит наше изгнание из рая. Когда мы потопим нечестивцев в крови.

— Мне плевать на рай.

Круз расхохотался.

— Послушай, Малкольм, в Библии говорится, что Господь создал человека по своему образу и подобию. Посмотри вокруг, и ты увидишь, что мы сделали с миром. Хорошо посмотри. Глядя на нас, что можно сказать о характере Господа? — Ракким отступил на шаг. Казалось, взгляд Круза прожжет его насквозь. — Я отдал тебе монету не для того, чтобы ты купил на нее пропуск в рай. Мы должны разнести на части этот сортир, сжечь его дотла, невзирая на последствия.

Круз долго смотрел на него, потом кивнул.

— Да, думаю, нам о многом надо поговорить.

Он зашагал дальше.

Ракким последовал за ним. Вскоре они поднялись на самую вершину к небольшой хижине, построенной из палок и прутьев. Сквозь щели в стенах и крыше пробивался свет. На грубой двери был намалеван красный крест. Ветер, гулявший здесь в полную силу, безжалостно трепал их одежду.

— У дьявола тысячи имен — возвысил голос Круз. — Но особенно он гордится именем Князь лжи, потому что всегда умел убедительно обманывать. Если даже сам Господь был обманут им, то мы даже надеяться не смеем отличить истину от лжи. — Он провел пальцем по щеке Раккима. — К счастью, Господь указал нам путь. — Малкольм махнул в сторону хижины. — Пора начинать собрание, странник.

31

— Как ты прекрасна, — сдавленным голосом произнес Полковник.

— Одни слова. — Бэби сделала пируэт, и подвенечное платье окружило ее белым шелковым ореолом. — Несправедливо, что девушке можно так одеваться всего один раз в жизни.

— Можешь надевать его, когда захочешь. Сейчас ты выглядишь еще прекрасней, чем в день свадьбы. Я не думал, что такое возможно.

Она засмеялась и принялась кружиться. Платье развевалось, обнажая ее длинные ноги. Все быстрее и быстрее, пока Бэби не потеряла равновесие. Она бы упала, но Полковник вовремя подхватил ее.

— Мой герой. — Красавица прижалась к нему, поцеловала и снова засмеялась.

Закари Смит коснулся ее губами. Сначала нежно, потом крепко, почувствовав, как его охватывает страсть.

Бэби оттолкнула его, обмахиваясь ладонью.

— Полковник, да у тебя эрекция! Что скажет мой папочка?

Муж с покрасневшим лицом потянулся к ней, но она выскользнула из его объятий.

— Готова поспорить, он лиловый и толстый. Я много о тебе слышала.

Полковник нажал кнопку на стене, увеличив до максимума затемнение стекол. Теперь он мог любоваться последними лучами заката, а часовой у входа не видел и не слышал происходящего в доме.

— Я знаю, что ты задумал, мерзкий старикашка. — Бэби погрозила ему пальцем. — Ты хочешь засунуть в меня эту большую штуку.

— Милая, прошу тебя… — Развлечения жены начинали его беспокоить. Он ничего не имел против разнообразия. Игривость веселила и возбуждала Полковника, однако с некоторых пор в душе поселилось сомнение, не осталась ли игра главной причиной интереса к нему. — Бэби…

— Сегодня моя свадьба, и могу делать все, что хочу. — Она легла на диван, задрав платье. Шорох ткани отозвался в ушах Полковника ревом пламени. — Ой, я забыла надеть трусики. — Ее ладонь скользнула вниз. Пальцы коснулись гладкого лобка. — Что же делать? Джонни очень рассердится. — Бэби провела пальцами по внутренней поверхности бедер. — Он считает… — Она охнула. — Он считает меня немножко шлюшкой. А вы как считаете… — Красавица тяжело задышала. — А вы тоже считаете меня шлюшкой, мистер?

— Нет. — Полковник улыбнулся, расстегивая китель. — Нет, мэм, я не считаю вас шлюхой.

Она наблюдала за ним с дивана, выгнув спину и задрав платье до талии.

— Джонни — большой мальчик, сплошные мускулы, но мне кажется, что он боится… — Ее пальцы забегали быстрее. — Боится моей… маленькой… розовой… вагины.

Закари Смит бросил китель на стул.

— Подозреваю, этот Джонни может считать себя самым счастливым парнем на свете.

— Надеюсь, потому что… потому что я люблю его до смерти. — В комнате повисла тишина. Полковник мог расслышать, как она шевелит пальцами. — Поэтому… я даже не знаю, что он сделает, увидев, что я забыла надеть трусики. У него такой скверный характер.

Раскаты грома донеслись со стороны гор, дом задрожал. Полковник приглушил свет. Дождь забарабанил по крыше сначала тихо, потом все сильней и сильней. Часовой втянул голову в плечи.

— Дождь в день свадьбы, хорошая примета. — Не спуская с нее глаз, он рванул липучки на рубашке.

— Мистер, вы должны мне помочь, — проворковала она.

Полковник положил рубашку поверх кителя.

— Все, что угодно.

— Все, что угодно, для невесты?

— Все, что угодно, для невесты.

Она поманила его пальцем, не переставая ласкать себя.

— Джонни выпорет меня, если увидит без трусиков. Он не такой, как вы, мистер. Я вижу, что вам нравятся развратные девчонки, а Джонни, он всегда поступает по правилам.

Полковник опустился перед ней на колени.

— Может быть, вам не стоит выходить замуж за него. Такая развратная девчонка заслуживает мужчины, который смог бы оценить ее по достоинству.

— Мне очень жаль, но это невозможно, правда жаль. — Бэби пошевелила бедрами. — Семье Джонни принадлежит все в нашем маленьком городке. Мельница. Бакалейная лавка. Банк. Если я не выйду за Джонни, его семья отберет ферму у папочки. Видите, какая безвыходная ситуация?

Полковник не видел ничего, кроме нее самой.

— Буду счастлив помочь.

Она схватила его за шею, наклонила к себе.

— Мистер, я хочу, чтобы вы нарисовали мне трусики.

Полковник поднял на нее взгляд.

— Языком, мистер. Я хочу, чтобы вы нарисовали на мне трусики языком. — Бэби прижала к себе его лицо и застонала, почувствовав, как его язык проникает в нее, нежно лаская. — Все, что угодно, для невесты, — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Полковник резко раздвинул ей ноги, облизал самым кончиком языка, вспоминая интимные связи с другими женщинами, потерявшие для него всякое значение. Воспоминания тускнели быстро, точно оставленные на солнце фотографии. Для него существовала только она. Бэби извивалась, рвала на нем волосы, но он сдерживал себя. Закари Смит всегда знал, когда атаковать, а когда отступать.