Голубая лента - Бернгард Келлерман

Однако на сегодня довольно! Бледное от волнения лицо Китти залито слезами, но Жоржетта с книгой в руках все еще неистовствует:

— Монтаньяры, вы всегда будете опорой свободы!

— Хватит! Хватит! — кричит Китти. — Ты великолепна, ты просто великолепна! Подойди, я обниму тебя!

Его превосходительство г-н Лейкос и Харпер-младший, оказавшись в одиночестве, очень сблизились друг с другом. Вместе они уныло бродили по палубам. И куда только запропастились дамы?

Коротышка-посол знает шесть английских слов, а Харпер — несколько французских фраз. Десяток самых дорогих учителей пытались научить его этому языку, однако в Париже он едва смог самостоятельно купить газету.

— Послушайте, mon très cher ami, — трещал Лейкос, — теперь я вам разъясню, что лежит в основе экономики Балканских государств. Вы меня поняли?

— О’кей! — ответил Харпер и двинулся прямо в бар.

Лейкос распахнул дверь и, сняв шляпу, низко поклонился.

— Прошу, mon très cher ami, — сказал он, отвешивая поклон за поклоном. — Богатство — король, а посему ему следует воздавать королевские почести.

— Входите сами, старина! — сказал Харпер.

— Нет, ни за что! Сердечно прошу вас, mon très cher ami! Еще раз сердечно вас прошу!

Харпер решительно взял малютку Лейкоса за плечи и втолкнул в бар. Там он заказал виски, а Лейкос — минеральную воду. В его лице не было ни кровинки, он скверно выглядел. Осторожно ощупывая живот, он пожаловался на боли: ему сильно нездоровится, сказал он.

— А сейчас, mon très cher ami, — завел он опять, — вернемся к экономике Балканских государств. Она базируется на свиноводстве, кукурузе и табаке. Вы меня понимаете?

Харпер кивнул, хотя решительно ничего не понял. Его мысли были поглощены этой маленькой француженкой. Довольно забавное создание, во всяком случае, не наводит на него такой смертельной тоски, как другие женщины. И в конце концов она б ему не слишком дорого обошлась: хватило бы скромной квартирки в Нью-Йорке и двух тысяч долларов в месяц — во столько он ее оценил. Она новичок, еще не попорчена. Жоржетта сказала ему, что у Него гипнотический взгляд, внушающий ей страх. Она убеждена, что несколькими поглаживаниями он мог бы погрузить ее в гипнотический сон, а она этого страсть как боится. И хоть верилось с трудом, все же слышать такое о себе лестно. Но где ж она? Наверное, с Китти. Вечно эта Китти!

— Ваша племянница выйдет сегодня к обеду? — перебил он Лейкоса.

— Право, не могу сказать, — ответил тот.

— Она прелестна, ваша племянница, просто прелестна! — заявил Харпер, почти полностью исчерпав свой скудный запас французских слов.

— О, мерси, мерси!

— Я только боюсь, что вы предоставляете ей слишком большую свободу. Знали бы вы, что такое Китти Салливен!

— Свободу? — развел руками Лейкос. — О, конечно, пусть наслаждается свободой, ведь она еще так молода. Я знаю сердце Жоржетты, — добавил он, прижав к груди свои восковые ручки. — Я знаю его, оно прекрасно, оно достойно обожания!

В девять часов Ева вместе с капитаном Терхузеном должна была ужинать в очень узком кругу. Конечно, дали бы ей право выбирать, она предпочла бы провести этот вечер наедине с Вайтом, но у нее не хватило духу обидеть доброго старого Терхузена, которого она очень уважала за прямоту и честность.

Она рано оделась и в половине девятого стояла перед зеркалом уже в полном параде. Чтобы скоротать время, Ева закурила и пыталась читать, однако не могла сосредоточиться.

Ах, она была недовольна собой, больше того, испытывала стыд и раскаяние, обвиняла себя в бессердечии. Ей не раз приходилось видеть женщин, которые, разлюбив, вели себя как самые жалкие, мелкие душонки: таких она всегда презирала. А сама вела себя точно так же, как они! Ей казалось, что она была чрезмерно суха и холодна с Кинским. Конечно, нельзя отрицать, что в свое время он глубоко ее оскорбил. Но ведь сделал он это в приступе безумия, до которого его довела ревность. Надо же это понимать! С первого взгляда видно, что его здоровье и нервы в ужасном состоянии. Он измучен, обессилен, находится в полном разладе с самим собой и с жизнью. Он явно несчастлив, хоть и старается изо всех сил скрыть это от нее. А она? Разве она не счастлива? О да, она по-настоящему счастлива. Как же она могла не сказать ему, несчастному, хоть одно доброе, теплое слово? Он упал в обморок, и, когда, очнувшись, побрел к двери, она отпустила его без единого слова участия и даже почувствовала облегчение при мысли, что эта тягостная встреча кончилась.

И так бездушно она обошлась с человеком, которому обязана многим, можно сказать, почти всем — ведь это он помог ей стать тем, чем она стала. Она не сказала ему: останься еще хоть на минуту, приди в себя, выпей воды… Да ведь она нищего бы так не отпустила. Какой стыд!

Ева позвала Марту и велела немедленно сходить к г-ну фон Кинскому узнать, как он себя чувствует. Его каюта на палубе В, номер 312. Стюард покажет, как ее найти.

Марта не поверила своим ушам, склонив набок голову, она негодующе уставилась на Еву. Но едва Ева подняла глаза, как Марта смекнула, что лучше ни о чем не спрашивать и не противоречить. И, что-то проворчав, она ушла. Однако вскоре вернулась и, не глядя в глаза, заявила, что не смогла найти каюту Кинского.

— Ты мне больше не нужна сегодня, — сердито бросила Ева и поднялась. — Раз ты не можешь найти его каюту, я сделаю это сама. — Марта, вытаращив глаза, с ужасом и недоверием взглянула на нее, но Ева исчезла в узком проеме двери.

Даже лучше, что она пошла сама. Марта непременно выкинула бы какую-нибудь глупость и только ухудшила бы дело. В конце концов это ее долг, она просто обязана как-то искупить свое бессердечие.

Ева спустилась по широкой лестнице к оранжерее, и здесь ей посчастливилось встретить старшего стюарда, г-на Папе.

— Простите, — обратилась она к нему. — Я ищу господина фон Кинского. Палуба В, каюта триста двенадцатая.

Господин Папе поклонился и тут же задержал лифт.

— Прошу вас, высокочтимейшая госпожа. Для меня будет большой честью проводить вас. — Он даже голову втянул в плечи, стараясь подле Евы казаться маленьким и незначительным, так велико и искренне было его преклонение перед г-жой Кёнигсгартен. — Пожалуйте сюда. Палуба В, вот каюты триста девять, триста десять. — Еще раз поклонившись, он скромно удалился.

Ева очутилась совершенно одна в длинном, пустынном коридоре. Кругом ни души, а ведь на пароходе было около трех тысяч человек. Она внимательно вглядывалась в визитную карточку на двери каюты 312, когда эта дверь тихо отворилась и показалось чье-то лицо в роговых очках. Лицо это в величайшем изумлении отпрянуло назад.