Голубая лента - Бернгард Келлерман

Бернгард Келлерман

Голубая лента

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Четырнадцатого апреля 1912 года, в 11 часов 40 минут вечера, английский пароход «Титаник», принадлежавший компании «Уайт стар», затонул в Северной Атлантике, наскочив на айсберг по пути из Европы в Нью-Йорк.

Из 3547 человек, находившихся на борту, 1517 погибли. Расследование обстоятельств катастрофы показало, что на спасательных шлюпках «Титаника» было 1178 посадочных мест, но даже и эта цифра вдвое превышала количество, предписывавшееся тогдашними инструкциями. Расследование показало также, что один из директоров компании, сопровождавший «Титаник» в его первом рейсе, оказывал давление на капитана. Эти подлинные факты, как и в некоторых других художественных произведениях о гибели «Титаника», послужили реальной основой для «Голубой ленты». Действие романа перенесено в другое время, события и люди, изображенные в нем, разумеется, лишь плод творческой фантазии автора, на которую он бесспорно имеет право.

После гибели «Титаника» во всех странах были введены более жесткие инструкции относительно спасательных средств и радиослужбы на судах, и надо полагать, что повторение таких трагических событий впредь исключено.

Автор

Часть первая

Завыла сирена. Воздух содрогнулся, заклокотал, потом наполнился глухим гулом, который, нарастая все сильнее и сильнее, поглотил шум гавани и многоязыкий говор людей.

То был голос «Космоса». Он стоял тут же, у причала, величайший в мире корабль и, пожалуй, самый красивый из всех, когда-либо построенных человеком, — восьмиэтажная крепость из черных стальных плит. В сотнях тысяч заклепок на ее корпусе, казалось, не умолкло еще эхо электрических молотков. Словно сказочный город из сверкающего хрусталя, высились белые ярусы палуб, а над ними три красные низкие трубы выталкивали густые черные клубы дыма. Палубы кишели пассажирами. Оставались считанные минуты: «Космос» выходил в открытое море, он отправлялся в свой первый рейс на Нью-Йорк.

Сквозь черную броню судна донесся сигнал, и рабочие тотчас откатили в сторону высокий трап. Теперь только широкие сходни связывали пароход с сушей.

По набережной проносились автомобили, трещали мотоциклы, доставлявшие на борт телеграммы. В самую последнюю минуту примчались три огромные, точно мебельные фургоны, почтовые машины, до отказа набитые мешками. Откуда-то сверху, из шипящего облака пара, спустились вниз большие сети; они подхватили и подняли на борт мешки с почтой, на которых пестрели цвета национальных флагов всех стран Европы. Три тысячи таких мешков уже лежали в почтовых трюмах «Космоса».

Все еще прибывали запоздавшие пассажиры. В небрежно накинутой на плечи шубке, прижимая к себе охапку алых роз, в роскошном автомобиле подъехала дама. Лицо ее раскраснелось от волнения и свежего апрельского ветра, дувшего с моря. Не успел автомобиль остановиться, как к нему ринулись фоторепортеры и буквально обстреляли его беглым огнем магниевых вспышек. Один из них вскочил на подножку и, точно пистолет, нацелил фотографический аппарат в лицо даме. Над головами проплыла кинокамера. Но дама принимала все это как должное, она была в хорошем настроении и смеялась. В этот момент к автомобилю церемонно приблизился г-н Папе, старший стюард, человек с бледным, чуть одутловатым лицом; сопровождавшие его стюарды в белых куртках подхватили саквояжи, поданные шофером. Дама с алыми розами, улыбаясь, вскинула иссиня-серые сияющие глаза и последовала за старшим стюардом к сходням. Толпа репортеров устремилась за ней.

На нижней прогулочной палубе в самой сутолоке, среди возбужденных, торопливо снующих пассажиров, стоял один из директоров пароходной компании и начальник отдела рекламы г-н Хенрики, высокий, элегантный мужчина с безупречно ровным пробором в стальной седине волос, — «примадонна» рейса. Он беседовал с каким-то маленьким, очень важным господином с изящной седой бородкой, который быстро говорил по-французски с резким иностранным акцентом. Директор Хенрики вежливо улыбался, но у него то и дело нервно вздрагивала бровь. Подошел стюард, и директор Хенрики, тотчас обернувшись к нему, извинился перед собеседником:

— Простите, ваше превосходительство! Одну секунду.

Торопливо пробравшись сквозь толпу пассажиров, директор Хенрики с большим достоинством и с выражением глубочайшего уважения приблизился к даме в небрежно накинутой на плечи шубке, прижимавшей к себе охапку роз, и отрекомендовался:

— Директор Хенрики! — Он склонил голову в почтительном поклоне. — Мне доставляет особенную радость и честь, госпожа Кёнигсгартен, приветствовать вас от имени пароходной компании, — торжественно произнес он, еще раз поклонился и попросил г-жу Кёнигсгартен оказать ему честь и позволить лично проводить ее в отведенную ей каюту. — Наша компания сделала все возможное, чтобы угодить столь знаменитой пассажирке.

Госпожа Кёнигсгартен смущенно улыбнулась, она едва слушала, что он говорит, и ответила вежливой, ничего не значащей фразой. Ох, если бы люди оставили ее в покое, она так устала от разговоров! У нее был сильный венский акцент.

— Прошу теперь налево, сударыня. На новом корабле нелегко ориентироваться. Даже мне.

— Великолепный корабль! Просто удивительный! — сказала г-жа Кёнигсгартен.

Директор Хенрики польщено улыбнулся.

— Мы приложили к этому все старания, сударыня. — Хенрики вошел с ней в сверкающую никелем кабину лифта. — Ваша каюта двумя этажами выше.

Только в лифте он отважился пристальней посмотреть на знаменитую певицу. Легкий румянец на ее лице был кирпичного оттенка, упрямый рот резко очерчен, на верхней губе нежный золотистый пушок и мелкие жемчужинки пота. Он видел это лицо со сцены. Лицо Изольды, Тоски. В волнах музыки, в магическом мерцании софитов оно излучало какой-то внутренний свет. Необычайная простота этого открытого лица, которое он видел теперь так близко, смутила его. «Вот это женщина, замечательная женщина!» — подумал Хенрики и, когда она взглянула на него, сказал:

— Вчера, по сообщениям газет, вы еще пели в Брюсселе.

— Я и приехала прямо из Брюсселя.

— На борту у нас целый рой журналистов, они подкарауливают вас, — продолжал оживленно Хенрики, идя за ней по бесконечно длинному коридору. — И Нью-Йорк ждет вас с большим нетерпением. Ну вот мы и пришли, госпожа Кёнигсгартен, прошу вас!

Госпожа Кёнигсгартен заказала каюту первого класса, но, к ее изумлению, пароходная компания предоставила в ее распоряжение целые апартаменты — салон, спальню и ванную комнату. В довершение всего в салоне стоял новехонький кабинетный рояль. На крышке — вазы с цветами и тут же открытки и письма, полученные на ее имя.